– Нет. Были. Но сколько их было на самом деле и ради чего все было организовано?
– Давид Михайлович, но ведь вы преподаватель, много лет учите юных и любознательных, прививаете им любовь к истории. Это же замечательно!
– Андрей Петрович, что в том замечательного – изо дня в день рассказывать небылицы и перечислять официальные штампы, делая вид, что преподаешь историю! Это же… предательство!
Волензон вдруг резко ткнул окурок в пепельницу и вскочил. Заборский удивленно посмотрел на него:
– Михалыч, ты куда?!
– Пойду я, Константин Эдуардович, попробую что-нибудь придумать на тему, как исправить собственные ошибки и заблуждения и не натворить новых! Мне очень стыдно, господа! – Он гордо вскинул голову и вышел из кабинета – прямой, как палка.
С минуту мы оба молчали, пытаясь переварить произошедшее. Потом Костя сказал:
– Да, старик. Ну и кашу ты заварил…
– Я заварил?!
– Извини… стал невольным источником Большой Кучи Неприятностей.
– Я жертва, если ты не понял. Во всяком случае, чувствую себя именно так.
– Не-ет, ты не жертва, Андрей! – Заборский вдруг хитро прищурился и потыкал в мою сторону чубуком погасшей трубки. – Ты… пожалуй, ты новый машиах!
– Ты говори, да не заговаривайся! – Я невольно сглотнул. – С таким не шутят. Попробуй обойтись без религиозной мистики, а? Ты же умница, Костя. Найди другое объяснение!
– Хорошо. Ты не мессия, хотя ситуация отчасти похожая…
– На дар божий намекаешь?
– Почему бы нет? Раз был прецедент, отчего бы ему не повториться?
– Не смеши мои тапочки! Создатель выбрал редактора издательства для высшей миссии: спасения заблудшего и погрязшего во лжи человечества!
– Ну, его первый избранник был всего лишь плотником… – Заборский поскреб чубуком трубки за ухом. – Ладно. Давай-ка лучше попробуем нарисовать перспективу твоего будущего служения, так сказать.
– А давай! – Я хищно улыбнулся и потер руки. – Допустим, я со своим… даром могу очень помочь нашим доблестным следственным органам – любого на чистую воду выведу!
– Как?
– Элементарно. На допросе сразу определю, что подозреваемый лжет… И – да! Я же его индуцирую! Вот он и сознается во всем содеянном!
– Отлично! – Костя вяло похлопал в ладоши и саркастически ухмыльнулся. – Но ты не учел главного: честность не подразумевает отсутствия агрессивности, мстительности, злобы и много еще чего. Честный человек просто верит в то, что говорит и делает. И вот до него доходит, что причиной всех его неприятностей являешься ты: заставил его сознаться, лишил свободы, денег, будущего… Как думаешь, станет он тебя за это благодарить? А в наш информационный век долго ли эта история останется неизвестной широким уголовным кругам? Дальше продолжить или сам догадаешься?
– Намекаешь, долго я не проживу? – Настроение у меня испортилось. – Пожалуй, ты прав. В органы дознания мне лучше не соваться.
Мы снова замолчали, обдумывая случившееся. Заборский опять взялся набивать трубку, но тут в кабинет заглянула Маша.
– Мальчики, мне скучно! Ужин готов, Врунгель обожрался и спит, по телевизору сплошная тягомотина.
Не сговариваясь, мы вскочили и хором заявили, что вели себя как последние эгоисты. Нам было позволено коснуться губами бархатных розовых щечек при условии немедленного перемещения на кухню для дегустации нового кулинарного шедевра – курицы по-французски.
За бокалом шардоне после сытного застолья разговор вернулся в старое русло, только теперь в нем приняла активное участие и Маша. Она, кстати, ничуть не удивилась моему новому состоянию.
– Ты же у нас Мурзилка, а значит, влипать во всякие невероятные истории – твое призвание и судьба, – сказала она, мило улыбаясь. И я снова ощутил исходящую от нее волну искреннего участия.
– Ну, на сей раз я, похоже, влип окончательно.
– То есть?
– То есть от этого дара я вряд ли смогу когда-нибудь избавиться, даже если очень захочу.
– А ты захочешь?
Вот она – способность женщин зреть в корень, точнее, в психоэмоциональную суть явления! Мужики обычно сразу начинают искать практическое применение открывшимся возможностям, а женщины – наоборот, сначала подумают о последствиях такого применения.
– Я пока не решил, Маша. Хотя, по-моему, глупо было бы отказываться от дара свыше. Важнее, как его правильно использовать. Один способ мы с Костей уже отвергли. Я говорю о возможности стать следователем в органах дознания.
– Чревато опасностью потерять не только дар, но и жизнь вместе с ним, – кивнул Заборский, снова берясь за любимую трубку. – Я бы добавил к списку и другие профессии, столь же опасные, типа журналиста, политика или дипломата. Хотя соблазн, конечно, велик! На таком поприще есть возможность «заразить вирусом правды» многих значимых людей, влияющих на жизнь общества.
– А с чего вы решили, что индукция становится необратимой? – поинтересовалась Маша, убирая со стола остатки пиршества. – Ты проверял, Андрюша?
– Н-нет… Но если это так, то все еще хуже. Получается, что я стал социально опасным индивидуумом, возмутителем спокойствия и стабильности в обществе.
– Ну, тогда есть еще один способ применить твой дар, – благодушно сказал Костя. – Можешь основать новую секту или даже церковь. Думаю, последователей у тебя появится немало.
– Шутишь? Хотя – нет. Ты действительно считаешь реальным этот проект!
Некоторое время я обдумывал необычное предложение, Заборский курил, отрешенно глядя в окно, а Маша разливала чай и нарезала домашний кекс, бросая на нас поочередно любопытно-тревожные взгляды. Но первым нарушил молчание не я.
– Мне сейчас пришла в голову мысль, – повернулся к нам Костя, – что вся твоя история, Андрюха, очень похожа на некое испытание…
– Вроде квеста? Типа: выполни ряд заданий и в конце получишь бонус? – грустно усмехнулся я.
– Не-ет! Это было бы слишком мелко. Я думаю, скорее, дар – это ключ для прохождения некоего жизненного пути. Точнее, для достижения вполне определенной цели. А вот путей-то как раз существует несколько, но только один из них – верный.
– И какой же?
– Не знаю… Тебе придется искать самому. Это может оказаться совершенно очевидный и потому не приходящий никому из нас на ум вариант. Знаешь, а ведь с философской точки зрения ты настоящий феномен: субъект, который в результате неизвестной манипуляции с его сознанием превратился в объект, способный изменить ход социальной эволюции субъектов. Ты, Андрюха, теперь даже не человек, а сингулярность – единичность существа, события и явления!
– И ты всерьез думаешь, что сейчас я возгоржусь, надую щеки и начну раздавать автографы поклонникам? – Я не стал сдерживать свой сарказм.
– Ну, по крайней мере, если постулировать вышесказанное, возможно провести логический и метафизический анализ твоего феномена. Глядишь, и нащупаем нечто стоящее?
– Вот и займись на досуге – ты же у нас философ. А я уж поищу решение из чего-нибудь попроще!..
Заборский на это развел руками, мы снова замолчали и принялись за чай.
– Я бы все-таки раньше выяснила, обратима ли твоя индукция, – тихо сказала Маша. – По-моему, это бы существенно упростило проблему выбора.
– Ты права! – Я решительно взялся за телефон и набрал номер Макарова. Сердце бухало в унисон с гудками вызова: а вдруг у Володьки все плохо, скандал, разлад с Мариной – из-за меня, из-за этой индукции, будь она неладна?
– Слушаю, Макаров, – услышал я наконец знакомый, с хрипотцой, голос.
– Володька, это я… – Мне пришлось с усилием сглотнуть, чтобы протолкнуть вставший в горле комок. – У тебя дома все в порядке?…
– И да, и нет, – не то хмыкнул, не то всхлипнул он. – В общем, осваиваем новую реальность, что ты нам преподнес.
– Ради бога, что у вас произошло?
– Да все уже в порядке, Андрюха. Твоя «зараза» сработала, первый шок позади, и ничего страшного не случилось… Мы даже в некотором роде благодарны тебе.
Я почувствовал, что он говорит искренне, и вздохнул с облегчением, но его тут же сменила тревога: а если бы Володька не индуцировал жену? И во всех ли случаях возможно такое «вторичное заражение»? Человек становится честным и правдивым, но остальные-то душевные качества никуда не деваются! Как насчет совести, например?
– Ну, как, есть результат?
Вопрос Заборского вернул меня к действительности.
– Есть. Даже больше – вторичная индукция.
– Ага! Это интересно! Репликация сингулярности?! Обалдеть! Нет, дружище, ты не феномен, ты самая настоящая новая философская проблема!
Костя, бормоча и цокая языком, принялся за трубку, рассыпая по столу душистые табачные крошки. Маша молча убирала со стола, потом вдруг замерла и строго посмотрела на меня.
– Ты хоть понимаешь, насколько все это серьезно, Андрей?
– Лучше бы не понимал! И я понятия не имею, что со всем этим делать, какой путь искать или выбирать, к чему стремиться… Или просто сидеть на берегу и ждать, когда мимо проплывет труп моего врага?
– Ну, из тебя мог бы получиться неплохой народный мститель, этакий современный Зорро, – улыбнулся Костя, раскуривая трубку. – Будешь вычислять преступников, являться к ним и заставлять идти с повинной с помощью индукции, будешь делать честными чиновников и полицейских…
– Опять шутишь? – Я горько усмехнулся. – Да меня самого вычислят через месяц, объявят или американским шпионом, или психом и упекут соответственно диагнозу. Если просто не шлепнут.
– А ты создай группу, тайную организацию борцов за справедливость…
– Уже было! Историю борьбы за справедливость ты знаешь не хуже меня и чем все заканчивалось – тоже… Ладно, ребята, пойду я. И так допоздна у вас засиделся.
Мы попрощались, и я вышел в теплую летнюю ночь. Мелкая ночная живность крутилась под фонарями, где-то играла музыка, доносились тихие голоса и смех. Над головой раскинулся темно-синий купол, усеянный крупными самоцветами. Я прошел через детскую площадку и присел на лавочку возле цветущего куста жасмина. Запрокинул голову и без слов спросил бархатную бездну: «Подскажи, что мне делать? Как найти верный путь?»