Маяковский и Шенгели: схватка длиною в жизнь — страница 33 из 77

С 1927 года Нина Подгоричани – член Московского горкома писателей. Долгие годы она поддерживала добрые отношения с А. Тарковским и Г. Шенгели, при этом сам Георгий Аркадьевич тоже любил шахматы и в одном из своих стихотворений нарисовал такую картинку из детства:

Шахматный столик стоит в кабинете,

В партию Стейница впился отец.

Пахнет сигарой, и – резвые дети —

Мы не дождемся: когда же конец?..

А еще Нина Михайловна любила и глубоко понимала шахматы, при этом полностью отдавалась творчеству – особенно жанру философской поэзии. Жизнь и игра в ее поэзии неизменно вместе, они переходят друг в друга, они едины и тогда, когда противопоставляются. В игре (как, вероятно, и в искусстве) человек на время освобождается от тягот повседневности, погружается в особый мир – более гармоничный и справедливый, чем мир реальный. Вот стихи Нины Подгоричани, посвященные ее любимой игре и скрашенные тонкой жизненной философией:

И если сердце съедено тоской,

И если в нем не заживает рана, —

Склонись скорей над шахматной доской:

Здесь тот же мир, но только без обмана.

И если страстью, горькой, роковой

Терзаем ты без отдыха и срока, —

Склонись скорей над шахматной доской:

Здесь тоже страсть, но только без порока.

И если ты, замученный борьбой,

День ото дня томишься безысходней, —

Склонись скорей над шахматной доской:

И здесь борьба, но только благородней.

И если силу, радость и покой

Взяла она, та, что подобна лани, —

Склонись скорей над шахматной доской:

И здесь любовь, но только без страданий!

Пребывание в мире игры не проходит для человека бесследно, игра многому учит человека. К примеру, рождает глубокие мысли о жизни, как, например, это происходит в еще одном «шахматном» стихотворении Нины Михайловны «Тамерлан»:

У белых нет защиты на доске, —

Последний слон зажат в ладони хана.

«А если так: в протянутой руке

Держать весь мир – игрушкой Тамерлана!»

Объездил он на шахматном коне

Доски квадраты – шестьдесят четыре.

«А если так: на жарком скакуне

Объездить мир – намного ли он шире?»

Снимать с доски фигуры он привык,

Он знал и жуть, и красоту раздолий…

«А если так: снимать земных владык

С высоких тронов – непреклонной волей!»

Во время тридцатых годов в любом слове почти каждого человека можно было найти признак его враждебности к власти и тут же наказать его по всей строгости закона. Особенно, если этому содействовал еще и чей-нибудь донос, как это произошло в случае с судьбой Нины Подгоричани (Любарской), получившей наказание за такие провинности, как это было описано в одном из составленных на нее доносов:

«Драматург Московского кукольного театра – Любарская Нина Михайловна (литературный псевдоним Н. Чани) – полька по национальности, быв. жена графа Подгоричани, проживавшая и работавшая в годы гражданской войны в Сибири, на территории, занятой белогвардейцами, имеет братьев и сестер, проживающих в настоящее время в Польше и Италии. Кроме специальности драматурга Любарская имеет еще одну специальность – портнихи. Как портниха Любарская Н. М. часто посещает жену “Наркоминдела” т. Литвинова – Айве Литвинову. С А. Литвиновой Любарскую Н. М. познакомила бывший работник “Наркоминдела” Клышко, ныне арестованная как шпион.

Любарская Н. М. систематически ведет в окружающей ее среде разную контрреволюционную агитацию, восхваляет врагов народа и выражает озлобленное настроение в отношении руководителей ВКП(б) и членов правительства СССР…»

Постановление об избрании меры пресечения и предъявлении обвинения было объявлено 28 января 1938 года. Все оно строилось на доносах некой Надежды Сергеевны Белинович (1908–1962), детской писательницы, тогда журналистки «Крестьянской газеты», которой Подгоричани, по ее же более поздним словам, «шила платья и учила стихосложению». Вот что эта дама, знакомая с Ниной Михайловной с 1929 года, доносила в органы, сообщая, что «Подгоричани негативно отзывалась о Ежове, кичилась своим аристократическим происхождением, говорила о том, что она настоящая арийка и что она хотела бы жить в фашистской стране, где родовитым арийцам обеспечена хорошая жизнь», а также сообщала при этом, что «Любарская Н.М. зачитывала мне свое стихотворение, посвященное врагу народа Троцкому, в котором она в весьма теплых тонах отзывалась об этом проходимце».

Вот небольшой отрывок из этого стихотворения (а точнее сказать – из поэмы «Чужой король»), о котором шла речь в обвинительных доносах Белинович:

…Пока чужой король силен,

С ним рядом ферзь, с ним рядом слон,

И верных пешек сомкнут ряд,

Сердца отвагою горят,

Пока вперед стремится конь

(Его попробуй – только тронь!),

Пока фигуры на местах,

Пока не спутал плана страх —

Ладья готова на отпор —

Возьмет того, кто слишком скор —

И в центре пешка «е» сильна —

Душа противника полна

Одним желанием вперед.

В чужих садах душистый мед.

Чужой король – он, что маяк,

Победы символ – цели знак.

Чужой король влечет сердца

Отведать сладости конца!..

В 1938 году по обвинению в подготовке покушения на наркома иностранных дел М. М. Литвинова Нина Михайловна была арестована и провела затем в лагерях и ссылках 17 лет. Вот ее «Обвинительное заключение» от 16 октября 1938 года:

«Любарская Нина Михайловна, 1897 г. р. [указан фиктивный год рождения], русская, урож. г. Варшава, гражданка СССР, из потомственных дворян, – бывшая графиня, – отец граф Подгоричани… имеет двух сестер за границей в Италии и Харбине. Арестована 16 января 1938 г., содержалась в Бутырской тюрьме. ОСО при НКВД 20 октября 1938 года, пункт 43, дело № 8956/МО о Любарской Нине Михайловне, бывшей графине – на 8 лет ИТЛ [исправительно-трудовых лагерей], считая срок с 16 января 1938 года».

Реабилитирована она была только в 1955 году и стала работать в «Гослитиздате» в качестве переводчика поэтического текста. Найти ей там работу помог Георгий Аркадьевич Шенгели. После возвращения ее из тюрьмы и ссылки в Москву он написал ей такую рекомендацию: «Я, нижеподписавшийся, член Союза советских писателей Г. А. Шенгели, проживающий …, настоящим свидетельствую, что гр. Нина Михайловна Подгоричани, лично мне известная с 1922 года, а по литературной деятельности с 1914 года, являлась и является профессиональным литератором (поэтом и переводчиком)».

Постоянными партнерами Подгоричани в разные годы были композиторы Александр Гречанинов, Николай Метнер, профессор московской консерватории Самуил Фейнберг, поэт Сергей Шервинский. В архиве последнего сохранилась записка от Нины Михайловны, датированная 21 апреля 1958 года: «Надеюсь, скоро встретимся за шахматной доской. Сердечный привет. Н. Подгоричани». А другая записка, от 28 марта 1958 года, гласит: «Очень хочется повторить шахматный вечер. У меня можно в любое время дня и ночи. С сердечным приветом. Н. Подгоричани».

А вот и поэтическое «Завещание» Нины Подгоричани, оставленное ею среди других архивов:

Подводя итог в последней смете,

Задыхаясь в гневе и тоске,

Брошу вызов обнаглевшей смерти —

«Буду жить на шахматной доске!»

Так что Георгий Шенгели отнюдь не боялся поддерживать людей, успевших побывать в лагерях, и делал все, чтобы облегчить им их жизни или хотя бы сохранить о них память. И при этом он совсем не опасался за себя лично, о чем говорит хранившееся в его архивах стихотворение одного крупного российского ученого, заведовавшего кафедрой физики «Энергоинститута» на «Днепрострое», а по совместительству – поэта-неоклассика и руководителя так называемого Ордена «Дерзо-Поэтов» – Василия Павловича Федорова, до сих пор еще не реабилитированного. Перед Великой Отечественной войной он по доносу был арестован за то, что в частном разговоре хвалил поэзию Сергея Есенина, стихи которого тогда были запрещены (но творчество которого Шенгели высоко ценил и считал «несоразмерно талантливее, глубже, сложнее, богаче Маяковского»). Его признали виновным в антисоветской пропаганде и агитации и осудили на 6 лет лагерей. Архив поэта во время следствия был полностью уничтожен, и только среди бумаг Георгия Шенгели сохранились некоторые из идейно неправильных стихотворений Василия Федорова, которые он не побоялся выбросить из-за опасности за них поплатиться. Вот одно из этих стихотворений:

Мы достигли заветных исканий,

Претворили в действительность миф, —

И сердца наши – хмурые камни,

И мечты наши – мертвый залив.

Мы живем, словно в темном вертепе,

Забываем созвучия слов…

В наших душах один только пепел

Никому не приснившихся снов.

Мы – недвижно-застылые боги

На пороге седьмого дня.

Сторожит нашу думу двурогий

Тонкий месяц, упавший в ивняк.

Подойди же, случайный путник, —

На властителей сказок взгляни,

И неси в твои трудные будни

Наших грез головни.

Если можешь – засмейся над нами,

Если хочешь – молча пройди,

Но запомни: мы были огнями.

Но запомни: огонь впереди!

15 декабря 1942 года Василий Павлович Федоров, находясь в заключении в исправительно-трудовом лагере УНЖЛАГ (по названию реки Унжа) в Горьковской области, умер от жестокой дистрофии…