— Простите, а откуда вам это известно? — уточнил Шумилов.
— Паспорт её на время лечения был оставлен тут, у нас. Мы же паспорта удерживаем, чтобы больные не разбежались. У нас-то публика какая! Многих на аркане не затянешь лечиться. Она пришла забирать паспорт, и я её наблюдала собственными глазами.
— Ах, ну да, спасибо, что объяснили.
— Маленькая, худющая, волосы черные, сама смуглая. Только глазищами зыркала, — продолжала регистраторша. — На вас-то, кстати, не особенно похожа, даром что сестра.
— У нас отцы разные, — мгновенно нашелся Шумилов.
Он протянул в окошко деньги и быстро направился к выходу.
Дом Швидленда на Разъезжей был обычным доходным домом, где снимали квартиры мелкой руки ремесленники, мастеровые рабочие и студенты.
Алексей Иванович без труда отыскал конторку домоправителя в первом этаже одного из подъездов. Всего за пятьдесят копеек седовласый приказчик сообщил Шумилову исчерпывающую информацию о прописанной в доме Екатерине Семеновой. Таковая действительно была, но съехала в конце августа, даже не дождавшись окончания оплаченного срока проживания. Результат казался обескураживающим, но Шумилов был готов услышать нечто подобное. Он поинтересовался, в какой именно квартире проживала Семенова, и отправился к соседям.
Соседка Семеновой, занимавшая комнату за стенкой, оказалась словоохотливой бодрой старухой с громогласным голосом и пропахшей табаком одеждой. Она чрезвычайно обрадовалась собеседнику и совсем уж растаяла после того, как получила от Шумилова рублевую серебряную монету.
— Да съехали они, почитай уж две недели как съехали, — повздыхала старушенция, — собралась Катенька и была такова. У ней это быстро делается. А вы почему антересуетесь?
— Не поверите, — Шумилов вздохнул. — Муж я её. Ищу, хочу в дом вернуть…
— Да что вы говорите?! — бабулька всплеснула руками. — Ай, дуреха… Такой симпатичный человек! Но есть бабы-дуры, это уж точно. То ль на передок слабы, то ль на голову… Но вы же её не били?
— Помилуй бог, похож ли я на человека, который может ударить женщину? Это она меня бросила, ушла с другим… Он обещал за границу её увезти, а она и поверила.
— Да-а, мы женщины такие, верим всему, что нам говорят. Да ведь она и правда была не одна, с женихом как бы. Тьфу, прости, Господи, какой же это жених, срамота одна! С долгом, наконец, рассчитались и отчалили. И слава богу! С такой соседушкой сам по миру пойдешь.
— А что так? Должала Катенька? — полюбопытствовал Шумилов.
— Должала-должала, деньгам цену не знала. Она меня все уговаривала подождать, дескать, того и гляди, наследство на нее большое свалится. Эх-ма, да только я людей насквозь вижу — чай, пожила на свете, могу разбирать, кому наследство светит, а кому небо в клеточку.
— Да-а, Катерина — она такая, с фантазиями.
— Я вам так скажу, господин хороший, сразу видно, что вы человек рассудительный и порядочный… Уж не примите в обиду. Она вам не пара. Не пара, говорю! Есть основания полагать, что подворовывала, уж извините, что о супруге вашей так говорю, ну да слов из песни не выкинешь… Подворовывала. У нашего музыканта — далее, через комнату живет, прямо из комнаты фрак украла и мундштук серебряный от трубы. Её в подозрении держали и допрашивали, но доказать не смогли. А я думаю: точно она, убей меня, больше некому было. Беспутная баба!
— Скажите, а у нее была юбка в крупную клетку и сумка черная с костяными ручками?
— Юбка? Может, и была, да я не присматриваюсь особенно к чужим-то нарядам. А вот сумка — точно, была. Именно такая, такие гнутые большие ручки из кости, может, слоновой, может, морского зверя. Она, когда съезжала, эту сумочку в руках несла, а дворник наш, Филимон, баул с одеждой до извозчика донес. А у неё и поклажи-то никакой больше и не было. Голь перекатная!
— А зонтик был от солнца?
— Да, желтый такой.
— Вы сказали, она с женихом здесь жила? А съезжала в одиночестве, что ли?
Старушка закивала:
— Да, да, так и было. Жених этот накануне уехал, вечером. А она утром отправилась, по-моему, это был понедельник, но может, вру, уже много времени прошло.
— То есть вы полагаете, что это был понедельник двадцать девятого августа? — уточнил Алексей.
— Да вроде так, самый конец августа, осень ещё не началась, — прикидывая в уме, подтвердила соседка.
— А куда съехала, не знаете? — задал Шумилов главный вопрос.
— Мне она не сказывала, а я и не спрашивала. Мое дело сторона, сами понимаете.
Покинув дружелюбную соседку, Шумилов на минуту остановился на лестнице в нерешительности. Розыск, похоже, заходил в тупик. Единственным выходом, пожалуй, оставалось обращение в адресный стол, поскольку настоящие имя и фамилия подозрительной дамочки теперь Шумилову были известны. Однако Шумилов решил потолковать с дворником.
Филимон оказался крупным мрачным детиной, который возился подле каретного сарая с ломом. Возможно, его терзал некий внутренний недуг, поскольку на его лице зафиксировалась печать плохо сдерживаемого страдания. Шумилов подозвал его, сунул в ладонь монету «для освежения памяти» и поинтересовался:
— Филимон, мне сказали, что ты в конце августа помогал съезжать местной жилице Екатерине Семеновой. Было такое дело?
— Было, барин, — с готовностью кивнул дворник. — Извозчика для ней нанял и вещи донес из квартиры.
— А куда дамочка собиралась ехать, не помнишь часом?
— Отчего ж не помнить, помню! Попросила извозчика нанять до Озер. Извозчик запросил шесть рублев, ну я так ей и передал.
Озерами называлась деревенька по дороге на Выборг. Собственно, это было дачное место на берегу трех живописных озер. Близость к городу и удобство сообщения делали этот населенный пункт привлекательным для горожан, и в последние годы там выросли целые улицы дачных коттеджей, а деревенские жители стали продавать свою землицу дачникам и переселяться в город.
— Спасибо, Филимон, хороший ты работник.
Возьми еще монетку, — Шумилов протянул еще двадцать копеек и похлопал дворника по плечу.
Теперь он знал, что ему не надо будет обращаться в адресный стол. И сердце согрело предчувствие, что розыск подходит к своему логическому концу.
12
Шумилов ехал в Озера.
Вокруг был живописный пейзаж: сменяли друг друга утопавшие в зелени садов дачные городки, мостки, рощицы, ручьи. Эти виды развлекали Шумилова, навевали пасторальное, умиротворенное настроение. Но дело, с которым ему предстояло сейчас разбираться, было совершенно иного порядка.
Алексей Иванович долго размышлял, с чего следует начать поиск, ведь точного адреса Семеновой у него не было. Он рассудил, что сначала надлежит объехать все дома, хозяева которых пускают по несколько жильцов и держат что-то типа пансиона — в этом случае проживание обходится клиентам гораздо дешевле, чем аренда всей дачи или даже ее половины. Тот факт, что у Екатерины Семеновой был известный недостаток в средствах, уже не вызывал сомнений. Даже глубоко преступные натуры при наличии денег избегают обворовывать соседей, разумеется, не в силу этических соображений, а просто ввиду угрозы скорого разоблачения.
Шумилов решил плясать от печки, в данном случае — от продуктового рынка. Ясно было, что все владельцы дач, не разъехавшиеся после лета, должны закупать продукты на рынке. Значит, местные торговцы располагают интересующей Шумилова информацией.
Он остановил извозчика на небольшой рыночной площади и отправился бродить по рядам. За четверть часа Шумилов узнал у местных торговок не только все интересующие его адреса, но даже некоторые деликатные подробности, как-то: наличие клопов во флигеле пансиона майорши Ермиловой и то, что кухарка госпожи Савельевой варит для постояльцев щи исключительно из квашеной капусты, отчего они неимоверно кислят.
Алексей Иванович начал планомерный обход, вернее, объезд, адресов сдаваемых дач. Не желая раскрывать истинную причину своего интереса, он под видом нанимателя расспрашивал прислугу или хозяев о жильцах. Предлог для расспросов был самый благовидный: Шумилов рассказывал, что его чахоточной сестрице надлежит в скором времени ехать на лечение в Швейцарию, в горы, а пока он выправляет ей в столице заграничный паспорт, девицу надлежит поместить в место, где растет замечательный сосновый лес, то есть в дачный поселок типа Озёр. Девица невинна, скромна и трепетна, а потому надо удостовериться, что ее никто здесь не обидит, в том числе и соседи.
В четвертом по счету доме Шумилову повезло — хозяйка, вдова почтового чиновника, желая заманить к себе клиента, рассказала о живущей через дорогу молодой нервной постоялице, Екатерине Николаевне.
— Она живет уже две недели в доме Пачалиных, так что к Пачалиным не заходите, не теряйте времени, — заверила Шумилова вдовица. Из ее весьма живописного рассказа следовало, что странная постоялица то громко и возбужденно разговаривает у себя в комнате — «будто ссорится с кем-то», то целыми днями, запершись, строчит кому-то письма, а потом сама несет их на почту, «будто никому не доверяет».
— Дама нервная, беспокойная. Давеча вообще сцену безобразную устроила, обвинила горничную Пачалиных Машу, она у них уже десять лет служит, в том, что та будто бы у нее с тумбочки полтинник взяла. Да быть того не может! Маша — бессребреница, мы-то ее хорошо знаем!
— А эта Екатерина Григорьевна, случаем, не такая… пышная блондинка? У меня была знакомая с похожими замашками, — обронил между делом Шумилов.
— О, нет, что вы! — замахала руками вдова. — Маленькая, худая и черна, как жук. И зовут ее не Екатерина Григорьевна, а Екатерина Николаевна. Всё рассказывает, как вот-вот приедет ее муж, какой-то очень важный господин, чуть ли не действительный тайный советник… Честное слово, слушаешь и неловко за неё становится: такую ахинею дамочка несёт. Вашей сестренке в тот дом незачем селиться, уверяю вас.
Распрощавшись с разлюбезной почтальонской вдовой, Шумилов поступил вопреки полученному доброму совету и направил свои стопы прямо к дому Пачалиных. Спросив у хозяйки, где может найти Екатерину Николаевну, и узнав, что та отправилась на почту, помчался туда же.