— Вы можете мне показать этот огарок? Сейчас он у вас с собой?
— Да, конечно, — Семенова запустила руку в свою черную сумочку и выудила оттуда кусок свечки.
Шумилов был несказанно поражен; можно было ожидать найти в женской сумочке парфюмерию, косметические принадлежности, зеркальце, но вот кусок свечи…
Закончив с осмотром помещения кассы, Шумилов оставил Семенову под присмотром полицейских, а сам направился в дальние комнаты квартиры. Его интересовало спальное место Сарры Беккер. Ведь была же какая-то причина, побудившая ее попросить дворника Прокофьева снять с дивана стулья!
Две из трех дальних комнат были почти пусты. Из мебели там остался только сущий хлам. Спальное место погибшей Сарры оказалось в третьей, самой дальней и самой маленькой комнатушке. Старый рваный топчан был брошен поверх двух длинных и низких грубо сколоченных ящиков. Шумилов вспомнил, что Илья Беккер перевозил свою семью в Сестрорецк. Возможно, такие ящики были заказаны как раз для переезда. Топчан с наброшенным сверху одеялом не имел постельного белья, только подушка была в наволочке, впрочем, весьма засаленной.
Воздух в комнатке был холодным, влажным и спертым. Ну, прямо каземат тюремный, а не жилая комната! Шумилов обратил внимание на мышиный помет вдоль плинтусов. Видимо, именно присутствие мышей и побудило Сарру перенести ночевку в другую комнату. Да и мягче спать на новом диване, чем на ящиках! Шумилов заглянул в ветхую тумбочку, стоявшую подле ящиков, и нашел там объяснение появлению в комнате мышей: вощеная нитка от колбасной обвязки, мелкие кусочки промасленной бумаги, изгрызенные мышиными зубами фантики от конфет, — все указывало на то, что в тумбочке некогда хранилось съестное. Дыра в задней стенке недвусмысленно свидетельствовала о непрошеных гостях, нашедших к этим припасам дорогу.
Шумилов вышел из комнаты, аккуратно прикрыв за собой дверь. В убийстве Сарры Беккер для него больше не было загадок. Все вопросы получили ясные ответы. Мозаика сложилась, каждый кусочек встал на свое место, создав, в конечном итоге, целостную, гармоничную картину.
Обратно возвращались в молчании. Семенова жевала яблоко, прихваченное с квартиры Верещагина, глазела по сторонам, а потом спросила внезапно:
— Вы нашли его? Ведь это он толкал меня на убийство… Кровь вовсе не на мне, а на нем… я лишь любила его. Это же несправедливо, что он там, а я здесь!
Не составляло большого труда догадаться, о ком именно она говорит.
— Не волнуйтесь, Екатерина Николаевна, он в любом случае будет наказан, — у Шумилова на сей счет не было ни малейшего сомнения.
14
Наверное, это была плохая идея. Можно даже сказать — вздорная. Но Шумилов ничего не мог с собой поделать, соблазн покуражиться над Безаком оказался сильнее здравого смысла. Очень было велико желание показать этому хитрому и наглому прощелыге, что он вовсе не так умен и предусмотрителен, как ему самому кажется. Для этого Алексей решил отправиться в дом Швидленда, попасть в комнату, занятую прежде Семеновой, и забрать оттуда припрятанные векселя. И ещё: очень бы хотелось посмотреть на лицо Безака, когда тот доберётся до своего клада и откупорит заветную жестянку.
Хотя последнее желание, конечно же, было неосуществимо.
Безак в своих манипуляциях с векселями шел против всех правил приличного общества. Традиция карточной игры среди представителей благородного сословия запрещала выписывать вексель под игру. Другими словами, игра велась только под деньги либо реальные ценности, внесенные в банк игры.
Российский закон не признавал карточного долга, он потому и назывался «долгом чести», что юридическому взысканию не подлежал. Только честь проигравшего была гарантией возврата денег. В девятнадцатом столетии многие распоряжения российских самодержцев были прямо направлены на ограничение неумеренной азартной игры. Во второй половине века открытая безудержная игра «под векселя», дома или земли, процветавшая веком ранее, сделалась уже весьма затруднительной. Поэтому фанатики игры по-крупному взяли моду выезжать в крупные европейские казино.
Тем не менее крупная игра в Петербурге продолжала существовать. Велась она в особых игровых домах, замаскированных под клубы, попасть в которые можно было только по особой рекомендации. Полиция периодически громила такие притоны, но они открывались вновь, как бы кочуя по городу.
Несомненно, Безак подвизался при одном из таких «клубов». Трудно сказать, мошенничал ли он во время игры, но ему удавалось иногда неплохо выигрывать. Если кто-то из участников партии отчаянно, проигрывался, ему разрешали внести в банк вексель либо его упрощенный аналог — долговую расписку. Разумеется, при этом обращалось внимание на личность проигравшего: это должен был быть человек благородный, желательно молодой и из безусловно состоятельной семьи. Векселя честных, но нищих были никому не нужны, поскольку получить по ним деньги все равно практически не представлялось возможным.
Дальнейшая судьба подобного векселя могла сложиться двояко: либо должник находил деньги и сам выкупал его обратно (что случалось далеко не всегда), либо его предъявляли родителям неудачника и живописно объясняли происхождение сего документа.
В принципе, родители могли отказаться от погашения долгов сына, и такие случаи были известны. В этом случае обладатель векселя оставался, что называется, с носом. Но обычно родители предпочитали спасти репутацию своего глупого чада и после определенных переговоров вексель выкупали. Во всех этих операциях была немалая доля шантажа, поэтому немудрено, что Безака уволили из армии, едва только стало известно о его проделках с карточными долгами.
Дом Швидленда за те несколько дней, что минули с момента последнего появления здесь Шумилова, ничуть не изменился. Все тот же седовласый приказчик заседал в конторе домоправителя, все такими же грязными оставались лестницы, разве что к общему шуму и гаму добавился грохот выгружаемых во дворе дров. Дело шло к зиме, и владельцы доходных домов спешили запастись топливом до наступления холодов. Приказчик, разумеется, вспомнил Шумилова и, памятуя о полученных от него деньгах, поспешил избавиться от назойливого посетителя — какой-то старушки, добивавшейся застекления в её комнате форточки. Шумилов перешел к делу не мешкая, приказчик явно был тот еще пройдоха, и с ним можно было говорить открытым текстом.
— Як вам, любезнейший господин… м-м…
— Варнавский, — подсказал приказчик.
— Господин Варнавский, я с ещё одной маленькой просьбой. Надо бы взглянуть на комнату, в которой жила Екатерина Семенова. Буквально на минутку зайдем и выйдем, — Шумилов показал приказчику серебряную трехрублевую монету и опустил её ему в нагрудный карман.
— То есть просто открыть комнату? — уточнил на всякий случай приказчик.
— Да. Я просто подойду и посмотрю в окошко.
— Сей момент. Для нас это никаких сложностей не составит, — приказчик нырнул головой под стол, задвигал по полу какую-то коробку, загремел ключами и через полминуты вернулся в вертикальное положение. В руке он сжимал связку ключей, похожую на сушеные грибы, нанизанные на нитку один поверх другого. Эту связку он взял в одну руку, а в другую — толстую потрепанную книгу, которую отечески прижал к груди, и вышел из-за стола.
— Здесь у меня кассовый журнал, — пояснил он Шумилову, хлопнув ладошкой по книге, — заодно и с должниками поговорю.
Они поднялись наверх, на четвертый этаж, туда, где находились самые дешевые квартиры. Варнавский проследовал до нужной двери, позвонил, попутно объяснив Шумилову, что комната уже сдана повторно, но сие помехи не составит, и, когда ему открыли, вошёл внутрь.
Шумилов проследовал за ним, прямиком направляясь к одному из двух окон, бывших в этой комнате. Цветков было всего два: фикус и кактус. Первый, высотой почти два аршина, сидел в довольно вместительной деревянной кадке, стоявшей подле окна, а второй — в небольшом горшочке на подоконнике.
Шумилов извлек из кармана заранее приготовленную пилку для ногтей и быстро воткнул её в мягкий грунт. Раздался отчетливый звук царапания металла по металлу. Шумилов разгреб пальцами землю и вытащил из кадки жестяную круглую коробку из-под конфет.
Стряхнув с нее землю, он аккуратно открыл крышку. Внутри лежали какие-то финансовые документы, Шумилов моментально это определил на глаз, поскольку написаны они были на самой дорогой гербовой бумаге с акцизным сбором ассигнационный рубль с листа. Он развернул самый верхний лист. Это был правильно заполненный вексель на предъявителя на сумму 500 рублей, выданный неким «Горголи Александром И.». «Неужели сынок генерала Горголи, товарища министра, члена совета по путям сообщений? — удивился Шумилов. — Молодец, Безак, каким векселишкой разжился!»
Внизу заполненной формы тянулся длинный ряд заверенных передаточных записей. Видимо, документ прошел через многие руки, прежде чем очутился в этом месте. Шумилов свернул бумагу и вместе с прочим содержимым жестяной коробки спрятал во внутренний карман собственного пиджака. После этого он закрыл жестянку.
Тут послышался встревоженный голос Варнавского, с немалым удивлением наблюдавшего за загадочными манипуляциями Алексея Ивановича:
— А что-то вы делаете, господин хороший?
— Ничего, — мрачно буркнул Шумилов. — Вам, батенька, видно, показалось…
— Нет-нет, не надо со мной так разговаривать! Я же все прекрасно вижу. Я хочу знать, имеете ли вы право… и нет ли нарушения законодательных установлений…
— Нарушений нет, — грубо перебил приказчика Шумилов, — хватит сотрясать воздух! Какие у вас вопросы ко мне?
— Я хочу знать… — Варнавский явно растерялся перед энергичным отпором Шумилова. — Кто вы вообще такой и какое имеете право забирать коробку, извлеченную из вверенного моему попечению цветка?
— Я юрист, работаю в государственном учреждении. Вот моя визитная карточка, — Шумилов протянул ее приказчику. — Коробка, извлеченная из этого фикуса, вам не принадлежит и потому…