а узнала в нем Мироновича), который купил ее молчание ценными вещами и пообещал хорошо наградить впоследствии. Как вам такая новелла?
— Ну просто Дюма-отец, — усмехнулся Шумилов. — Это же абсурд! Все улики сходятся на Семеновой. Не станем ходить далеко, вспомним короткие после тифа волосы. Помните, в кулаке убитой были зажаты именно короткие волосы?
— Насчет абсурда я с вами согласен полностью, вся эта болтовня Безака шита белыми нитками. Да только следствие так не посчитало. Более того, эта версия при всей своей явной надуманности имела неожиданный успех у помощника прокурора Сакса.
— Еще бы, ведь она била по той версии, что была разработана защитой Мироновича. Я так полагаю, Сакс был здорово посрамлен появлением в деле Семеновой.
— Все это так. Но дело не только в этом. Придумка Безака хорошо объясняла целый ряд неувязок в показаниях Семеновой, выявленных полицией к этому моменту.
— Каких, например?
— Например, Семенова утверждала, что купила в магазине акционерного общества «Сан Галли» одну гимнастическую гирю. Проверка же показала, что в
течение всего лета такие гири продавались ТОЛЬКО ПАРАМИ. Вот еще: Семенова заявляла, что на несла девочке первый, наиболее сильный удар в прихожей, но при осмотре там никаких пятен и брызг крови не было обнаружено, хотя полиция осматривала прихожую дважды — сразу после убийства и в октябре. Вы ведь тоже не видели пятен, когда возили Семенову в кассу?
— Заметных пятен в прихожей на полу не было. Но я не искал специально, не использовал лупу…
— Вероятно, полиция тоже этого не сделала в августе, по горячим следам. Теперь следствие считает, что пятен не было вовсе. Кроме этого, Семенова постоянно путалась с количеством ударов: то говорила, что был один удар, то потом меняла показания вплоть до пяти ударов.
— Это все чушь! — отмахнулся Шумилов. — Детский лепет. Все это может быть прекрасно объяснено с точки зрения здравого смысла. Нет крови на полу? Во-первых, кровь не обязана была брызнуть моментально в момент удара. Во-вторых, она могла попасть на одежду или на стену. У меня был случай, когда человек ударил противника в нос каблуком снятой с ноги туфли. Он утверждал, что моментально брызнула кровь, крови было много. Осматривали место происшествия: ничего нет, ни капелюшечки. Мистика какая-то… Пока не догадались поднять глаза вверх. А там, на потолке, вот такие следы крови! Оказалось, что пострадавший, получив удар каблуком в нос, запрокинул голову и кровавые брызги полетели в потолок. Насчет весовых гирек тоже всё очень просто: в течение одного дня были совершены две разные покупки по одной весовой гире. Случайно так получилось. Теперь же, по прошествии нескольких месяцев, попытка восстановить все продажи по кассовым книгам приводит к выводу, будто товар отпускался только парами.
— Я тоже считаю, что доводы прокуратуры серьезной критики не выдерживают, — кивнул Карабчевский. — Идеальной памяти не существует, одно и то же событие разные люди запомнят и опишут по-разному. Нельзя требовать идеальных показаний, если рассказ свидетеля выглядит «без сучка, без зазоринки», значит, рассказ этот выдуман, — Карабчевский на какое-то время задумался, потеряв нить разговора, затем вернулся к прежней теме. — Помимо этого, у обвинения возникли сомнения по поводу орудия убийства. Дело в том, что некоторые врачи отрицали, что гимнастическая гиря Семеновой могла быть возможным орудием убийства. Они скорее были склонны считать таковым обрезок газовой трубы с острыми краями, что валялся на кухне.
— Вы же говорили, что от этого предположения обвинение отмахнулось еще в первые дни, — заметил Шумилов.
— Тогда отмахнулось, затем вернулось. Короче, Саксу очень понравилась мысль, будто заявление Семёновой — суть самооговор. После того как Безак озвучил свою версию событий, обвинение в недонесении с него сняли и освободили из-под стражи. Но это еще не все! Дальше — интереснее: через десять дней сама Семенова, находившаяся в тот момент в тюремной больнице, прислала следователю заявление с отказом от признания своей вины. Её новые показания теперь полностью согласовывались с заявлением Безака. Она якобы услышала шум борьбы за дверью, вернулась назад, после чего из-за двери появился мужчина, предложивший ей за молчание деньги и ценные вещи. Тут же он вытащил из витрины и отдал кое-какое барахлишко, которое она отдала затем Безаку. Также неизвестный пообещал ей полное пожизненное обеспечение, если она согласится взять на себя в будущем роль убийцы. Семенова вещи взяла, скрылась из города, а потом вернулась и явилась в полицию. Ее явка с повинной была всего лишь выполнением своей части договора.
— Неизвестный — это, разумеется, Миронович? — уточнил Шумилов.
— Разумеется, — кивнул Карабчевский.
— Он, аки волк, за дверью кассы, ждет, пока Сарра Беккер наговорится с Семеновой, потом бросается на девочку, мгновенно убивает ее, так что Семёнова даже не успевает спуститься с лестницы, — Шумилов покачал головой. — Это даже не смешно, это откровенно глупо. Если бы так было на самом деле, в кассе поутру бы нашли два трупа — Сарры Беккер и самой Семёновой. Миронович не оставил бы в живых свидетеля.
— Безак, имея за плечами определенную полицейскую школу, просто-напросто выстроил схему: КАК МОГЛО БЫТЬ. Пусть она выглядит глупой, абсолютно нереальной, какая ему разница? Ему главное, чтобы с него самого было снято обвинение в недонесении, — подытожил Карабчевский. — Что же касается Семеновой, то… это неуравновешанная, экзальтированная особа, эмоционально от него зависимая. Безаку достаточно только намекнуть, что после окончания следствия они опять будут вместе, и она, конечно же, выполнила любое его желание. Так вот, Алексей Иванович, мы подошли к печальному для моего подзащитного финалу — Миронович опять сделался подозреваемым номер один.
Некоторое время собеседники молчали. Шумилов чувствовал, что адвокат хочет еще что-то добавить.
— И вот ведь гнусность какая! — наконец продолжил он. — В процессе следственных действий осенью прошлого года был установлен путь, который проделали по ростовщическим конторам те часики, что Семенова похитила из кассы Мироновича. И доказано было, что именно она их закладывала. Что ж вы думаете, наш многомудрый Сакс решил, что этот факт всего-навсего связывает Семенову с кассой, но отнюдь не может служить свидетельством её причастности к убийству. Тьфу!
— Что ж, Николай Платонович, у меня ведь для вас тоже есть новости: одна плохая, другая — хорошая. С какой начать? — хитро спросил Шумилов.
Адвокат шумно вздохнул:
— Я уже давно перестал бояться плохих новостей. Так что давайте с плохой.
— Новость следующая. Как вы знаете, анатомирование тела Сарры Беккер проводил доктор Горский вместе с тремя другими анатомами. Они составили и подписали заключение о смерти и о повреждениях на теле убитой.
— Разумеется, я его внимательнейшим образом изучил. «…Смерть наступила в результате удушения» и «…исключается попытка к изнасилованию», — процитировал Карабчевский.
— Так вот, мне стало известно, что этот самый Горский, а я подозреваю, что и его коллеги, получил записку от помощника окружного прокурора, в которой доктору указывалось на то, что ой при подготовке своего заключения, вероятно, пропустил частицу «не» перед словосочетанием «исключается попытка к изнасилованию».
— Что?! — Карабчевский оторопел от услышанного.
— Да-да, вот оно, скромное обаяние нашей прокуратуры. Далее в этом любопытном документе было написано, что при его, доктора Горского, вызове в суд в качестве эксперта, дающего пояснения по акту вскрытия, он может исправить неточность, чем окажет неоценимую помощь следствию.
— Другими словами, господин Сакс просто предложил Горскому изменить свое мнение на прямо противоположное… Эт-то ни на что не похоже. А откуда сия информация?
— Рассказываю все по порядку. У меня есть свой человек в медико-полицейском комитете, он занимается всякой бумажной работой, через него проходит служебная корреспонденция. Это сын моей домовладелицы, госпожи Раухвельд. Это с его матушкой вы пили чай, помните? Мы общаемся вполне доверительно, обсуждаем новости, в частности, дело Мироновича. И тут не далее как вчера он меня огорошил: не удивляйтесь, говорит, если эксперт по этому делу, доктор Горский, на суде станет говорить совсем не то, что написал в заключении о смерти. И рассказал, что ему попалась на глаза эта записка. Её Горский случайно оставил в своем журнале, а Александр прочитал, увидев, что это письмо без входящего нумера, то есть не прошедшее регистрацию.
— Так, так… А нельзя ли как-нибудь заполучить эту записку? Нам необходимо помешать прокуратуре манипулировать экспертами! Такая записка стала бы мощным козырем в моих руках, не находите? Предложите вашему приятелю денег. Сколько попросит, за ценой не стойте.
— А вот это и есть моя хорошая новость. Я уже ее раздобыл, и именно таким способом, — Шумилов достал из кармана сложенный втрое листок плотной бумаги. Адвокат углубился в чтение, потом сложил и убрал в свой карман.
— Вы просто фокусник, Алексей Иванович. И во что же она обойдется моему подзащитному?
Шумилов обратной стороной вилки вывел на крахмальной скатерти число с двумя нулями. Адвокат, внимательно наблюдавший, вздохнул облегченно:
— Ну-у, что ж, могло быть и больше. Вы молодец, Алексей Иванович, можно сказать, добрый гений моего клиента. Не мне вам объяснять, что будет, если прокуратуре удастся повесить на Мироновича попытку изнасилования. Его дело значительно осложнится. Значительно, если не сказать — необратимо. Его и так сегодня заключили под стражу — да, да! Если отпустили Семенову и Безака, то взяли его. Это закономерно, кто-то же должен сидеть! — с едким сарказмом заметил Карабчевский.
Лицо его покраснело — то ли от выпитого вина, то ли от возмущения.
— А записочку эту, — Карабчевский хитро сощурился, — мы на суде-то огласим. Не все же прокуратуре втихаря пакости устраивать, пусть ответят! Сожру Сакса, ей-ей сожру… как полинезийский людоед.