Я мог утонуть, быть зарезан давно,
А мог бы и попросту спиться,
Разбиться я запросто мог на авто,
А мог бы совсем не родиться.
Я мог бы уехать в чужую страну
И стать там разносчиком питы,
А мог бы призваться на чью-то войну
И быть там банально убитым.
Я банк мог ограбить и сгинуть в тюрьме,
И мог бы в болезнях пропасть я.
Но нет, обошлось всё, и выпало мне
Ни с чем не сравнимое счастье.
Я, правду сказать, и магнатом мог стать,
Картёжником с фартом железным,
А мог бы, к примеру, роман написать
И слыть человеком полезным.
Я мог в королевской родиться семье,
Быть просто обласканным властью.
Но нет, обошлось всё, и выпало мне
Ни с чем не сравнимое счастье.
Меня для него, видно, случай берёг,
Я это теперь только понял,
А может, взглянул в мою сторону Бог:
Бежит ко мне счастье, бежит со всех ног,
Смеётся — ей годик, звать — Соня.
Очень добрые отношения связывали Драгилева и с другой стороной земельного конфликта. Так что он, как никто другой, подходил на официальную роль третейского судьи. Внимательно выслушав обе стороны, Борис не поддержал просьбу-требование нежелательной для меня и несвоевременной продажи объектов или ограничения их эксплуатации.
Но если бы всё ограничивалось мирными чаепитиями, то это была бы не Россия. На нашу беду с рынком у нас общие инженерные коммуникации, на которых почему-то чаще, чем где-либо, случаются аварии, а иногда и возгорания. Хорошо, хоть возгорания были как бы щадящие, точечные, без попыток сжечь содержимое складов и магазинов. Соседская порядочность! Хотя поджог машины одного из помощников чуть-чуть не вышел за пределы небольших убытков. Машина стояла рядом с другими, возле офиса, и если бы огонь перекинулся из салона на бензобак, то от взрыва загорелись бы и соседние машины, а за ними, возможно, и здание. Это был бы уже явный перебор и огромный урон. Но не пойман — не вор!
Защищать своё дело приходилось иногда почти военными методами. Правда, «вооружение» использовалось не огнестрельное, а холодное, и не металлическое, а деревянное. Для того чтобы подключиться к городским коммуникациям, проходящим по нашей, но сопредельной с соседями проездной неогороженной территории, пришлось сколотить более полусотни щитов и в четыре часа утра, вооружив ими пятьдесят человек, охранять экскаватор, чтобы прокопать траншею на своей земле. Причём все необходимые разрешения от властей были у нас на руках.
Но не тут-то было, и в четыре утра, как по военной тревоге, минут за пятнадцать — двадцать со стороны «противника» подоспели также десятки людей. Они прорвали оборонительные щиты и заняли позиции под экскаватором. Один из их «бойцов» на машине помчался на толпу, кто-то не сумел увернуться и получил перелом ноги, раздались истошные крики. Мерседес, сопровождаемый ударами десятков рук и ног, выехал из толпы и умчался. Прилетели скорая помощь, вневедомственная охрана, экипажи милиции. Причём если скорая сработала, то охрана и милиция взяли на себя роль наблюдателей. Один из милиционеров признался, что нет у них команды остановить беспредел, а есть указание не вмешиваться.
Через несколько часов противостояния милиция, казалось бы, наконец-то сработала и вытащила одного из начальников противоборствующей стороны из-под ковша экскаватора. Мы обрадовались. Но преждевременно. Ангажированные носители погон запретили работать и экскаваторщику якобы до выяснения обстоятельств: уточнения границ участка и т. д. В случае начала работ экскаваторщик, как было сказано, будет задержан для выяснения личности.
Милиция фактически помогала блокировать любые работы, чего в конечном счёте и добивались наши противники. Продержаться им нужно было несколько дней, а может быть, и недель, пока город закопает основную траншею под водопровод и возобновит автомобильное движение.
После этого снова раскапывать и останавливать движение по дороге к огромному числу арендаторов, возмущение которых легко организуют, нам вряд ли дадут. Поведение милиции объяснялось активнейшим покровительством той стороне главным милиционером области при полном невмешательстве действующего в ту, уже далёкую пору, губернатора Иркутской области. О том, что крепчайшая дружба была основана не на огромном духовном родстве, говорить излишне.
Официальная позиция милиции была сформулирована как невмешательство в спор хозяйствующих субъектов до решения суда. Благо один из наших друзей имел «бизнес» с милицейским начальством и разъяснил ему, что это не спор хозяйствующих субъектов, а прямое хулиганство: срыв согласованных с городом работ на нашей земле. Сработало и грамотно составленное мной письмо на имя губернатора и главного милиционера о противозаконности чинимых препятствий. Удалось через приятелей попасть на приём и к заместителю губернатора по работе с силовиками и организовать звонок главному милиционеру. Друзья с телевидения пытались помочь, сняв ночной бой, но показать его не удалось. Слишком большие гонорары были заранее выплачены СМИ с той стороны. Уже давно пресса зарабатывает не только на новостях, но и на отсутствии новостей с компроматом в адрес своих богатых спонсоров. Только общими усилиями, накалив обстановку докрасна, нам всё же удалось добиться прекращения хулиганства и подключить воду, а через год-полтора и дополнительную электроэнергию, купив проложенный другой организацией резервный кабель. Через суд удалось получить и некую компенсацию за отключение «добрыми соседями» нас от электроэнергии.
Упорная защита нами своих объектов на протяжении десятка лет оставила той стороне только одну возможность — возможность мирного выкупа их за справедливую цену, чем я и воспользовался в самом начале двух последних кризисов. Диверсифицировав бизнес с помощью выручённых от продажи этих объектов средств, я получил страховку от российских непредсказуемых катаклизмов.
Близкая к криминальной ситуация сложилась на заре бизнеса и с таким безобидным продуктом, как сливочное масло. «Вороне где-то Бог послал кусочек сыра», а нам — масло, да не кусочек, а целую железнодорожную секцию — 240 тонн, ещё и без предоплаты. По сегодняшним ценам это ни много ни мало — около одного миллиона долларов.
По нашим расчётам, масло должно было уйти в течение месяца, и мы безбоязненно подписали договор о такой же отсрочке платежа.
В случае задержки оплаты в договоре были заложены немалые штрафные санкции. Вопреки ожиданиям, реализация масла пошла крайне вяло. Дело в том, что оно оказалось не обычным, а солёным. Товароведы мы были никакие и в договоре, естественно, не сделали оговорку о том, что масло должно быть несолёное.
Но московская фирма, его поставившая, по слухам, имеющая отношение к шоу-бизнесу, ни разу месяцев за пять не выходила на связь и не требовала оплаты. Я подумал, что они по-человечески учли, что масло не самое типичное, потому и не торопят.
Каково же было моё удивление, когда вдруг мы получаем от них грозную бумагу с требованием немедленной оплаты ещё не проданного масла, а главное, со штрафами в размере двухсот процентов от первоначальной цены. Одновременно начинались весьма грозные звонки и нешуточное давление с называнием имён московских и иркутских криминальных авторитетов.
Неужели оплошность в договоре поставит фирму на грань разорения или создаст серьёзную опасность для жизни? Судя по тону и напору, московская фирма шутить не намерена.
Ситуация тяжеленная. Но какой, казалось бы, аргумент можно найти в защиту? Всё прописанное в договоре не в нашу пользу: и сроки, и высокие штрафы, и отсутствие указания на несолёность масла.
И всё же поднимаю технические условия и стандарты на масло. Знакомство с первым документом ничего не меняет, там различалось два вида масла: солёное и несолёное. Почти машинально листаю стандарты. Ура! Там по-другому. Читаю и радуюсь. ГОСТ также различает два вида сливочного масла, но одно из них называется «солёное сливочное масло», а второе — просто «сливочное масло». Слово «несолёное» отсутствует. Из заводской технической практики я твёрдо знал, что ГОСТ как документ имеет главенство по сравнению с техническими условиями, а следовательно, московские «артисты» поставили мне совсем не тот продукт, что требовался по договору. Это значит, и мои обязательства по срокам оплаты и по штрафу ничтожны. Нет нужного продукта — нет и ответственности. Сажусь и срочно пишу им письмо со своими изысканиями и с уведомлением о том, что по поводу угроз с их стороны поставлены в известность соответствующие органы.
Буквально в это же время от них прибыла группа устрашения из нескольких коротко стриженных «качков», которые, как я понял, совершали вояж по своим обманутым в далёкой и «тёмной» Сибири потребителям. Нас они, как было запланировано, не миновали. Поглядели, что представляет собой фирма. Мы, ожидая их, отменили инкассацию и продемонстрировали серьёзно вооружённую охрану на входе в фирму, а главное, в приёмной, а также строгий паспортный контроль для всех посетителей. Желание встречаться для разговора со мной, неожиданно оказавшимся правым по закону и «по понятиям», у них пропало.
Спустя годы я узнал, что порекомендовали меня к заключению договора и разорению с помощью хитрой уловки иркутские бандиты-наводчики. В других городах несколько фирм попали с этим лжемаслом и «артистами» в большие финансовые неприятности.
Аргументы в защиту своей позиции следует искать «до последнего патрона». Они всегда есть!
Большим нашим плюсом было и то, что никто из охранников фирмы никогда не работал в милиции или в других органах. Не имели они особой физической и стрелковой подготовки, зато никогда сами не замышляли грабёж и не «сливали» информацию куда не надо. При этом им довелось, как и Гайде, перевозить немалые суммы и по городу, и по всему бывшему Советскому Союзу, включая и Молдавию, и Украину, и Таджикистан… Никто из охранников не поддерживал отношения ни с банд