При Сталине сажали оборонщиков, чтобы ничто не отвлекало их от работы и гениальных изобретений.
Коллега по поэтическому цеху 60-х годов, почти наш современник Алексей Прасолов написал в зоне свои, пожалуй, лучшие стихи, которые отослал в журнал «Новый мир». Их в ту пору прочёл сам А. Т. Твардовский. В результате Прасолов вышел из зоны уже хорошо известным поэтом. Не могу не привести строки хотя бы одного его замечательного стихотворения, полного какого-то потаённого вселенского звучания:
Я услышал: корявое дерево пело,
Мчалась туч торопливая, тёмная сила
И закат, отражённый водою несмело,
На воде и на небе могуче гасила.
И оттуда, где меркли и краски и звуки,
Где коробились дальние крыши селенья,
Где дымки — как простёртые в ужасе руки,
Надвигалось понятное сердцу мгновенье.
И ударило ветром, тяжёлою массой,
И меня обернуло упрямо за плечи,
Словно хаос небес и земли подымался
Лишь затем, чтоб увидеть лицо человечье.
Независимо от Прасолова, я когда-то представлял опустевшую от людей, переселившихся в другие миры, Землю и почему-то представлял, как одиноко и грустно по планете будет гулять осиротевший ветер:
Любовь и грусть с собой в дорогу нам даст Творец.
Заплачет ветер, одинокий Земли жилец.
Если же сравнивать свой путь с кумиром юности Каупервудом, то несовпадений окажется много, например, в виде наград, смягчающих, если что, мою вину. Кроме того, он не оставил после себя ни сборников стихов, ни записок предпринимателя, ни художественной галереи.
Похоже, что я уже в чём-то счастливее его, что же при этом зря гонять давление? Не лучше ли смотреть на всё немного со стороны? Есть ведь такой метод у социологов и журналистов — включенное наблюдение. Правда, когда оно добровольное, то его легко самому и прервать, что явно невозможно в «местах не столь отдалённых». С другой стороны, принудительное пребывание там использовали как форму включенного наблюдения многие, в том числе Солженицын, Шаламов, Туманов и другие великие люди.
Достоевскому «повезло» ещё больше. Он «наблюдал» глубоко изнутри ситуацию казни, когда сам находился в нескольких минутах от неё. Может, благодаря жуткому шоку и как бы второму рождению он далеко обошёл всех собратьев по перу, завораживая мир своими «идиотами», «бесами», «Карамазовыми».
Так, собственно, чем рискуем-то? В любой ситуации может быть прибыток, если не физический, так духовный. А вот если бояться и психовать, то наблюдение точно сорвётся, и попадёшь под антидепрессанты, а ещё чище, в психушку, где не так давно побывал Анатолий. Вот там действительно часто ставят крест на творчестве, а то и на жизни. Но пока ещё всё в моих руках. За налоги туда, к счастью, не упекают.
Эти мысли в сочетании с долгим ночным походом нормализовали давление и помогли взглянуть на ситуацию с поэтической колокольни:
Я помню штормовой прибой,
Восходом озарённый,
Я перед ним, как пред судьбой,
Стоял, заворожённый.
Мне в раннем детстве океан
Ревел о жизни бренной;
Он, словно раненый, стонал
При встрече сокровенной.
Стал шторм моим поводырём –
Гудит он о разлуке.
Я ж упираюсь за рулём
И волны режу кораблём,
Хоть в кровь стираю руки.
А судьи кто?
Наконец-то наступило завтра. Задача номер ноль — связаться с налоговой. Но как это сделать? Представители в том городе у нас есть, но у них нет нотариальной доверенности от нынешнего директора. Оформлять и отправлять с ней гонца — это ещё сутки неизвестности. А неизвестность иногда хуже самой казни, и это как раз именно такой случай: состояние, как в стихах Семёна Гудзенко:
Когда на смерть идут — поют,
а перед этим можно плакать.
Ведь самый страшный час в бою –
час ожидания атаки…
Решили идти двумя путями. Во-первых, дозваниваться, чтобы узнать хотя бы крупицы информации. Во-вторых, мчаться к нотариусу — оформлять доверенность и отправлять с нею гонца для получения «приговора».
Трубку долгое время никто не берёт. Лето распространяется и на налоговиков. Наконец, ближе к обеду, кто-то появился в кабинете, но нашей проверяющей не было, она на выезде. Пообещали ей передать, кто беспокоит, и она, если сочтёт нужным, позвонит.
Через пару часов, как будто специально, чтобы дать нам время понервничать вдоволь, проверяющая перезвонила финансисту.
Главная интрига разговора — выяснить, не передали ли акт чуть раньше срока в следственные органы и какую сумму всё же нарисовали. Про квартиру спрашивать нельзя, а вдруг да не заметили.
При разговоре финансиста с налоговиком я решил не присутствовать, и казалось, что время тянется бесконечно. У меня в кабинете сменилось несколько посетителей, удивлённых моей рассеянностью. Я не раз просил что-то повторить, и, думаю, было заметно медленное понимание мною сути обсуждаемой проблемы. Это никак не вязалось с обычно очень динамичными диалогами, в ведении которых помогало и то, что фирме уже более двадцати лет, и то, что почти столько же лет проработано мастером, начальником крупнейших цехов, заместителем директора по экономике, а также то, что у меня инженерный диплом с отличием, кандидатская по экономической социологии и две книги во всесоюзном издательстве «Экономика», сборники стихов, членство в Союзе писателей и т. д. Такой жизненный багаж не может не способствовать развитию интуиции, да и большинство ситуаций идут по накатанной колее. Отсюда и быстрота реакции.
Кроме интуиции и опыта здорово помогает не сгинувшее, как и небольшая детская близорукость глаз, прочное знание арифметики чуть ли не начальной школы, с её трудными задачками, решаемыми без формализованных алгоритмов и уравнений. По моему глубокому убеждению, все годы учёбы нужно решать именно арифметические задачи, оставив высшую математику с её дифференциалами и интегралами узким специалистам. Для решения повседневных производственно-экономических и бытовых задач нужна только «высшая арифметика», включающая и умение быстро считать, и элементарную логику. Эти навыки у меня прочны. Благодаря им и поэтической интуиции я, наверно, и владею лучше других экономикой фирмы.
Самый простой пример высшей арифметики, когда кто-то, зная наценку, просит скидку ровно на эту же величину. Например, входная цена мебельного гарнитура 100 тысяч рублей. Наценка на него — 60 %. Итого продажная розничная цена 160 тысяч рублей. Кто-то из своих просит, чтобы сделали скидку 60 %, полагая, что таким образом останется себестоимость. Но от 160 тысяч рублей скидка 60 % равна уже не 60, а 96 тысяч рублей, и остаточная цена составит всего 64 тысячи, что на 36 % ниже себестоимости.
С этой задачей я сам столкнулся, уже работая мастером участка. Будучи молодым специалистом, я уговаривал рабочих согласиться со снижением расценки на изготовление деталей на 20 %, которые будут «полностью» компенсированы увеличением премии на аналогичные 20 %. Над словом «полностью» они посмеялись и показали в цифрах мне, ленинскому стипендиату, серьёзно изучившему высшую математику, что я невольно вру на четыре рубля с каждой сотни. Такая вот арифметика.
Примеров высшей арифметики не счесть и в повседневных делах.
Буквально на днях, дай, думаю, внимательнее просмотрю служебную записку от отдела по персоналу. Каждый месяц согласовываю её на ходу, в массе других бумаг, пробегая только итоговую цифру затрат на рекламу по набору персонала. Благо начальник отдела человек грамотный и честный, член Союза писателей России, у неё, как всегда, всё расписано аккуратно, а главное, жирным шрифтом выделены слово «итого» и сумма, ему соответствующая, где-то обычно тысяч 60–70. Но задерживаю взгляд на записке чуть дольше и вижу, что сумма по строчкам значительно больше, чем «итого». Удивлённо поднимаю глаза на руководителя и слышу странные объяснения. Мол, форма записки сложилась несколько лет назад, когда мы не использовали интернет-рекламу и рекламу по телевидению, а работали только с печатными СМИ. Затратам по ним и соответствует исторически цифра к слову «итого», а поскольку это последний раздел, то и стоят они в конце, но составляют теперь всего лишь четвёртую часть от всех затрат на рекламу.
Вот уж не думал! А куда смотрит бухгалтерия? А никуда. Только на моё согласование, а в бумагу не вникают и они.
Вот так в разы нарастили затраты, а я подписывал и не знал. Но может быть, это хотя бы оправданный рост? Чтобы понять, спрашиваю, какова эффективность рекламы и как контролируется её телевизионный блок. Ответа нет. Это уже из рук вон плохо. Затраты хоть и не нарочно, но получились по секрету. А с высшей арифметикой и вовсе нелады.
Назавтра выясняем, что по самой дорогой телевизионной рекламе, на которую расходуется 60 % от общей суммы, приходит только 15 % претендентов на вакансии, в то же самое время Интернет привлекает примерно 50 %, а затраты на него — 20 %, остальное приходится на бумажные СМИ.
Прикидываю коэффициент эффективности использования денег: для телевидения — 0,25, для Интернета — 2,5, для печатных СМИ — 1,75. Беглый анализ показал, что использование телевидения для приёма кадров абсолютно неэффективно, то есть более миллиона рублей за год выброшено бездумно на ветер.
Контроль над использованием средств на ТВ также из области арифметической логики. Почти все рекламные фирмы — посредники между рекламодателем, с одной стороны, ТВ и прочими СМИ, включая Интернет, — с другой. Размещение рекламы в печатных СМИ и в Интернете проверить легко. А на ТВ все программы не усмотришь. Чётких предварительных графиков выхода рекламное агентство не предоставляло. Хотя и с ними уследить непросто. Немало переносов бывает и по вине самого ТВ. Если только партнёр почувствует, что жёсткого контроля со стороны заказчика нет, то до 10 %, а то и 30–40 % денег на рекламу может благополучно оседать у фирмы-посредника, не доходя до ТВ. Наши кадровики и не слышали, к сожалению, что с ТВ можно требовать для проверки выхода рекламы эфирные справки, а по многим программам последние годы след остаётся и в Интернете. Проводя трудоемкую проверку, мы не смогли получить подтверждения процентов на пять оплаченной рекламы. За год это 50–60 тысяч. Думаю, что агентство не исключало всё же контроля со стороны серьёзного заказчика и «обувало» скромно. Это не так много, если учесть, что вся реклама на ТВ, около миллиона рублей за год, в данном случае оказалась никчёмной.