Если люди подобны, как дроби,
Можно ряд без конца сокращать,
Но мой друг и в морях был, и в Гоби,
Любит он край земли навещать.
С детства сны ему страшные снятся
С нападением диких зверей…
Мне наследство — с бандитами драться,
Был купцом знатным прадед-еврей.
И фамилии наши не схожи:
Я — Бронштейн, он — Василий Козлов.
Его предки к охоте пригожи.
Интересны мы разностью снов.
В том же философско-хайнаньском походе наше внимание привлекло небольшое, ранее не виданное растение, примечательное тем, что отодвигает веточки и закрывает листики, если до него дотронуться. Мне показалось, что растение как бы символизирует закрытость Китая, в противоположность нам, русским.
Есть в Китае растенье, оно
Закрывается, чуя опасность.
Нам талантов таких не дано,
Русь иная преследует крайность.
Как подсолнух, открыты у нас
И границы, и детские души.
Жаль, что мудрость цветка школьный класс
Не вложил в депутатские уши.
Овеянные дружбой квадратные метры
Но вернёмся от снов к реальности становления фирмы. В те же первоначальные годы у акционировавшейся, известной на всю область богатейшей базы, принадлежавшей ранее Министерству среднего машиностроения, расположенной в соседнем городе Ангарске, мы приобрели склады-холодильники более чем на тысячу тонн продукции.
Когда грянул страшный кризис 1998 года, мы занялись скупкой в алтайских хозяйствах коровьих туш, полагая, что вечный российский дефицит — мясо — вскоре существенно подрастёт в цене вслед за валютой. По нашим прикидкам, холодильники должны были окупиться за полтора-два года. Но увы. Западные правительства нашли деньги на дотации своим производителям-экспортёрам, устремившимся на российский рынок, и это внесло серьёзные коррективы в реализацию наших планов. Местное мясо, конечно, подорожало, но далеко не так, как вырос доллар. Зато средняя стоимость хранения мяса оказалась весьма высокой. Особую сложность в эксплуатации базы представляли старые аммиачные холодильные установки, чрезвычайно опасные для здоровья окружающих в случае аварии. Все подобные объекты даже состоят на учёте в местном отделении МЧС. Поэтому приходилось держать весьма квалифицированную бригаду и даже главного инженера. Убытки от содержания холодильников множились, но нам повезло. Окружающая нас база в основном была распродана осчастливленными Чубайсом наследниками дармового социалистического имущества и превратилась в рынок. Место, которое занимали наши холодильники недалеко от въезда на рынок, стало достаточно проездным и дорогим, хотя и было окружено чужой территорией. Благодаря этому удачному обстоятельству и удалось года через три-четыре продать с не очень существенными потерями холодильные склады новым хозяевам и избавиться от немалых инженерных забот.
Вместе с базой ушли и ночные авралы по разгрузке скоропортящейся продукции, и бесконечные опасные рейды наших закупщиков с сумками наличных денег по алтайским селениям.
Мельче стал и весь ангарский филиал, всё же на холодильниках было занято вместе с грузчиками, эксплуатационниками, кладовщиками — около 50 работников. Винно-водочное и кондитерское направления тогда только начинали набирать обороты, а на продуктовой и мебельной рознице вкупе с кафе и рестораном энергичной и деятельной директору ангарского филиала Валентине Веретениной стало скучно, и она, несмотря на уговоры, ушла в другую фирму. Очень жалко. Ведь знакомы или даже, вернее сказать, дружны мы были со студенческих лет. Училась она на два курса младше, но также на машиностроительном факультете. Познакомила нас общественная работа. Я был комсоргом курса и отвечал за проведение подписки на всём факультете (выписывать и читать партийно-комсомольскую прессу, по сути, вменялось в обязанность всем членам ВЛКСМ), а она, несмотря на юный возраст, была комиссаром общежития, а летом, как выяснилось, работала ещё и комиссаром стройотряда. Нехватка опыта с лихвой компенсировалась её бьющей через край энергией, обаятельностью, сообразительностью и остреньким на словцо язычком. Как-то второкурсница умудрилась подколоть и меня, старика четвёртого курса: «Будешь общаться со мной, рассевшись, как директор в начальственном кресле, план по подписке в моём общежитии не выполнишь».
Несмотря на это, вскоре отношения у нас потеплели. Как-то раз она даже пришла с подружкой ко мне домой, чтобы занять на время чертёжную доску. Я был, как всегда, занят, чая не предложил, доску дал, но не помог двум девушкам её донести до дома, где жила подруга. А когда вскоре была намечена редчайшая в ту пору институтская дискотека, мы похвастались друг другу, что имеем весьма дефицитные пригласительные билеты, но солидарно решили, что оба не пойдём, так как полно дел. Это нас как бы сблизило, но не настолько, чтобы тратить время «на глупости».
Через год я распределился на Иркутский радиозавод, а позже случайно узнал, что и Валентина записалась сюда же на производственную практику. Запись производилась почти за год до самой практики. Невольно подумалось: «Наверно, ради меня, что ж, неплохо. Даже здорово! Теперь уж выберем время для более тесной дружбы».
Но жизнь в эту пору текла ой как быстро. За год ожидания её практики я успел жениться. Не отстала и она — вышла замуж. Вполне возможная любовь пролетела мимо. Оба в глубине души, как выяснилось позже, не раз с грустью вспоминали, как зачёты и общественная работа украли институтскую любовь. Повторно встретились мы, как в романах, лишь двадцать лет спустя.
Года через три-четыре после создания фирмы, в середине 90-х годов, помню, как я взял телефонную трубку и мгновенно узнал её голос, будто из вчерашнего прошлого, чем её несказанно обрадовал и удивил.
У обоих чувствовалось приятное волнение. Из дежурных вопросов стало ясно, что компьютерная фирма, где она работала последнее время, прогорела, не лучше ситуация и на семейном фронте.
Зная все её боевые комиссарские качества, я с радостью предложил возглавлять ангарский филиал нашей фирмы, как раз по месту её жительства.
И вот спустя шесть-семь лет, как раз после продажи холодильников, Валентина от нас ушла в весьма солидную фирму при Ангарском мясокомбинате. В тот момент мне казалось, что я не только теряю сильного, а главное, честного специалиста, но и моя молодость отплывает навсегда в неведомом направлении.
Но вернёмся от щемящей лирики к бренной материи.
Мой новый офис в середине 90-х годов волей случая оказался недалеко от Объединения тяжёлого машиностроения, где совсем в другую эпоху, правда, всего три-четыре года назад, я был членом партийного комитета и заместителем директора одного из его предприятий. Недавно объединение акционировалось, и директорское кресло занял мой старый знакомый.
Любопытно, что и в этом случае история сделала свой зигзаг, замыкая круг детства. Знали мы с ним друг друга ещё в комсомольские годы, окончив одну и ту же 15-ю среднюю школу им. А. М. Горького. Марк был на три года старше меня, и познакомились мы благодаря моей сестре Ирине. Учились они в параллельных классах и одно время дружили. Его обаятельная семитская внешность притягивала взоры многих девушек. Но запомнился он мне прежде всего своей редкой предприимчивостью уже в школьные годы. Их выпуск 1965 года попал на самое неудачное время, когда недолго просуществовавшее одиннадцатилетнее обучение снова преобразовывалось в десятилетнее. Следовательно, выпускников ожидалось в два раза больше, а шансов поступить в вуз, соответственно, в два раза меньше. Всех непоступивших парней ждала не очень желательная для многих армейская служба на три, а во флоте на долгих четыре года. Марк оказался единственным, кто окончил одиннадцатый класс экстерном, учась в десятом классе. Излишне говорить, что он успешно поступил в вуз.
К слову сказать, предприимчивым ещё в трудные послевоенные времена оказался и мой талантливый дядя Леонид Яковлевич Бронштейн. Он, женившись на втором курсе юридического факультета на выпускнице Анне Семёновне, на третьем курсе сдал экстерном все экзамены и за четвёртый, и за пятый, чтобы по распределению помчаться за женой вослед в соседнюю Бурятию, в город Улан-Удэ, где жили также и его родители, и бабушка с дедушкой.
Третий пример ускоренного обучения, известный всему моему поколению, преподал злой гений Ленин, сдавший экстерном экзамены сразу за весь курс юридического факультета Санкт-Петербургского университета.
Итак, школьное знакомство и связанные с этим трогательные воспоминания сделали наши отношения весьма доверительными. Вскоре он предложил мне выкупить не очень дорого 30 процентов акций объединения при условии, что половину из них я перепишу на него.
Забегая вперёд, скажу, что акции, по большому счёту, мне пригодились несильно: погрязнув полностью в своём бизнесе, я не был членом совета директоров объединения, а вместо этого выписывал доверенность своему «благодетелю» на представление моих интересов. И поэтому не втянулся в дела и заботы богатейшего объединения. Вскоре после ухода Марка с поста предприятие обанкротили, и все акции превратились в пустые бумажки.
Но до этого было долгих четыре-пять лет, в течение которых я выкупил у тонущего, как и вся российская промышленность, завода семь цехов общей площадью примерно 14–15 тысяч квадратных метров. Наши доверительные отношения и акции, дающие серьёзное, но ни разу не использованное право голоса на собрании акционеров, позволили хотя бы быть первым при выкупе желаемых объектов. Иногда, когда я просыпал какую-либо продажу, акции позволяли мне и немного поддавить на директора, с тем чтобы он аннулировал свои предварительные договорённости с кем-либо другим. Излишне говорить, что схемы оплаты были не самые прозрачные.
К моему огромному удивлению, по причинам, не выясненным до сих пор и теперь уже таинственным навсегда, так как Марк, давно серьёзно заболевший, перебрался в Израиль и там скончался в возрасте 60 лет, один объект достался мне почти даром. Не только горькие потери, но и неожиданные приобретения бывали не редкостью на заре капиталистической перестройки. Заводская фабрика-кухня по ряду причин была исключена из плана приватизации и находилась у предприятия в хозяйственном ведении, оставаясь при этом в собственности государства. Слабые попытки объединения, на которое и без того свалились сотни тысяч квадратных метров государственных площадей, перевести объект в собственность эффекта не дали.