Речь тут идет, вне сомнения, о Плане иезуитов и о его истоке – провэнском завещании. Отклонений очень мало, и они несущественны. «Протоколы» создались сами собой. Абстрактная идея заговора закочевала из заговора в заговор.
Мы уже было отчаялись найти недостающее звено, которое связало бы нашу замечательную концепцию с Нилусом, когда наконец на горизонте замаячил Рачковский, начальник кошмарного Охранного отделения, тайной полиции царя.
96
Прикрытие всегда необходимо. В скрытности – большая часть нашей силы. Поэтому мы должны всегда укрываться под именем какого-либо иного общества.
Именно в эти дни, перечитывая наших любимых одержимцев, мы выяснили, что граф Сен-Жермен среди прочих псевдонимов именовался также Ракоши. По крайней мере именно так называет его посол Фридриха ii в Дрездене. А ландграф Гессенский, при дворе которого Сен-Жермен якобы скончался, утверждал, что граф был трансильванского происхождения и прозывался Рагоцкий. К этому в рукописи добавлялось, что Коменский посвятил свою «Пансофию» (произведение явно розенкрейцерского толка) некоему ландграфу (ландграфов в этом исследовании хватало) по фамилии Раговский. Последний кусочек пазла: я лично, копаясь у букиниста на Замковой площади в Милане, нашел немецкое сочинение о масонстве, анонимное, в котором рука неизвестного приписала изнутри на крышке переплета, что настоящим автором этого труда является Карл Авг. Рагоцки. Учитывая, что Ракоски была фамилия того невыясненного индивида, который, похоже, укокошил полковника Арденти, становилось ясно, каким образом мы сумеем нанизать на шампур Глобального Заговора и нашего дорогого графа Сен-Жермена.
– А не слишком много чести проходимцу? – озабоченно переспросил Диоталлеви.
– Нет, нет, – отвечал Бельбо, – он сюда полагается. Как соевый соус в китайской кухне. Нет соевого соуса – кухня не китайская. Посмотрите на Алье, он в этих делах съел собаку. Не подделывается же он под Калиостро или Виллермоса. Сен-Жермен – квинтэссенция Гомо Герметикуса! Г… в квадрате!
Петр Иванович Рачковский. Жизнерадостен, напорист, вкрадчив, разумен и хитер, гениальный очковтиратель. Мелкий функционер – связывается с революционными группами – в 1879-м арестовывается тайной полицией с обвинением в укрывательстве друзей-террористов, покушавшихся на генерала Дрентеля. Переходит на сторону полиции и записывается (ах вот как!) в черную сотню. В 1890 году изобличает в Париже организацию, которая фабриковала бомбы для русских покушений, и ухитряется арестовать на русской территории шестьдесят три человека террористов. Через десять лет вскроется, что все бомбы были сделаны его собственными сотрудниками.
В 1887 году он распространяет письмо некоего Иванова, покаявшегося революционера, который заверяет, что большинство террористов – евреи. В 1890 году рекламирует некую «исповедь старого революционера», обвиняющую революционеров, эмигрировавших в Лондон, в том, что они британские агенты. В 1892 году публикует фальшивку якобы от имени Плеханова, где утверждается, что предыдущий документ был инспирирован руководством «Народной воли».
В 1902 году наш герой пытается основать франко-русскую антисемитскую лигу. Для успеха предприятия Рачковским применяется техника наподобие розенкрейцерской. Он пускает слух, будто подобная лига существует, и начинает ждать, что кто-нибудь ее создаст. Но использует он и другую тактику: умело перемешивает вымысел с правдой, так, чтобы правда на первый взгляд работала ему самому во вред. Для того чтобы уж никто не усомнился в истинности вымысла. Он пускает гулять по Парижу загадочное обращение к французам с призывом поддержать Патриотическую Русскую Лигу, основанную в Харькове. В этом обращении он указывает на себя самого как на предположительного противника этой лиги и увещевает себя самого, Рачковского, переменить позицию. В частности, он обвиняет себя самого в использовании компрометирующих знакомцев, таких как Нилус, что чистая правда.
На каком основании «Протоколы» могут быть атрибутированы Рачковскому?
Покровителем Рачковского был министр Сергей Витте, прогрессист, пытавшийся превратить Россию в современную державу. За каким чертом прогрессисту Витте понадобилось опираться на реакционера Рачковского, знает только Господь. Но мы уже ничему не удивляемся.
У Витте имелся политический противник, некий Илья Цион, издавна атаковавший его публичными заявлениями, больше всего напоминавшими пассажи из «Протоколов». Но в писаниях Циона не было намеков на еврейскую угрозу. Да и откуда им быть – он сам был крещеный еврей.
В 1897 году по приказу Витте Рачковский проводит обыск на даче у Циона в Териоках и находит памфлет Циона, своей идеей восходящий к книге Жоли «Диалог в аду между Монтескье и Макиавелли» (или к первоисточнику – книге Сю). Здесь воззрения «Макиавелли» – Наполеона III приписывались Витте. Рачковский – не зря он гений фальсификации – заменяет Витте на евреев и широко распространяет текст. Имя Циона великолепно подходит для данной цели, пробуждая аллюзии со словом «Сион». Выглядит, как будто крупный деятель еврейской науки и политики спешит предостеречь от еврейского же заговора. Так рождаются «Протоколы». Вскорости этот текст попадает в руки некоей Ульяны, или Устиньи, Глинки, которая связана в Париже с кругом мадам Блаватской, а в свободное от работы время доносит на русских революционеров, эмигрировавших во Францию. Безусловно, Глинка – агентша павликиан. Павликиане связаны с аграриями и в их интересах убеждают царя, будто программы Витте соответствуют программам международного заговора евреев. Глинка доставила документ генералу Оржеевскому, а тот через командующего императорской гвардией передал его прямо в руки государю. У Витте начались неприятности.
Таким манером Рачковский в своем антисемитском раже добился – чего же? Немилости для своего же покровителя. А соответственно и для себя. Действительно вскоре после этого его следы теряются. Снова став Сен-Жерменом, он, по всей очевидности, двинулся дальше, к новым переодеваниям, перевоплощениям. А наша история приобрела приятную, симметричную форму. Потому что она дополнительно оперлась на целый комплекс фактов, истинных – по мнению Бельбо – не менее, чем истинен Бог.
Все это мне приводит на память Де Анджелиса с его синархией. Красота всей этой истории – нашей истории, я хочу сказать, но, вполне вероятно, и Истории, о которой рассуждает Бельбо с лихорадочным взором, с расчетами в руках, – красота в том, что группировки, борющиеся между собой не на жизнь, а на смерть, изничтожают друг друга, используя каждая оружие своего противника. – Первый долг настоящего шпиона, – подытоживал я, – это ославить шпионами тех, к кому его заслали.
Бельбо сказал мне на это: – Я помню один случай в ***. На закате в долине я почти всегда видел на черной машине «балилла» некоего Ремо, какое-то похожее имя. Черные усы, черные кудри, черная рубашка, черные зубы – гнилые до невероятия. Он целовал девушку. Мне было брезгливо думать о черных зубах, которые целовали такую белую, такую милую вещь. Не помню даже ее лица. Но она была дева и блудница, иначе говоря – вечная женственность. И я содрогался в душе своей. – Он мгновенно перешел на дурашливо-высокий штиль, чтоб затушевать трогательность воспоминания. – И в душе вопрошал без устали, отчего этот Ремо, чернобригадник, шляется без всякого страха по округе даже тогда, когда *** не занято фашистами. Мне на это отвечали, что о нем поговаривают, будто он заслан партизанами. Верьте не верьте, но однажды я выхожу и вижу ту же черную «балиллу», и те же черные зубы, и ту же целуемую блондинку, но одет он был уже в красный галстук и в зеленую униформу. Он перешел в гарибальдийскую бригаду, и все его обнимали, и у него было новое имя, боевая кличка Иксдевять, как у героя Алекса Раймонда, о котором он читал в «Вестнике Приключений». Молодчина Иксдевять, кричали все, а я ненавидел его еще пуще, потому что он теперь обладал девицей по общенародному мандату. Однако кое-кто поговаривал, что он был фашистским шпионом, засланным к партизанам. Думаю, что поговаривали те, кто завидовал ему на эту девицу. В общем, разговоры были и Иксадевять подозревали…
– Чем же кончилось?
– Простите, Казобон, почему вас так интересуют мои дела?
– Потому что они приняли форму рассказа, а рассказ есть коллективное воображаемое.
– Хорошо излагаете. Ладно. Однажды с утра Иксдевять вышел за пределы околотка. Может быть, он назначил девице свидание в лесочке. Может быть, он наконец собрался с духом выйти за пределы вечного жалкого петтинга и показать ей, что его мужской прибор не настолько дупловат, как его зубы… Извините, но я до сих пор не в состоянии его любить… В общем, фашисты его зацапали, отвезли в город и на следующий день, в пять утра, на рассвете, расстреляли.
Пауза. Бельбо смотрел на свои руки, пальцы были соединены как на молитве. Потом он развел ими и продолжил: – Он доказал, что не был заслан фашистами.
– Мораль басни?
– Все басни обязаны иметь мораль? Тогда, наверное, так: для того чтобы доказать что-нибудь, лучше всего умереть.
97
Аз есмь Сый.
Я есмь Сущий. Аксиома герметической философии.
– Кто ты? – спросили хором три сотни голосов, в то время как двадцать шпаг блеснули одновременно в руках самых близких из призраков.
– Ego sum qui sum, – отвечал он.