А сейчас, спрашивал я себя в квартире Бельбо, кончая читать его признания, что следует делать мне? К Гарамону идти нет смысла. Де Анджелис уехал. Диоталлеви сказал все, что он имел сказать. Лия далеко отсюда в доме без телефона. Сейчас шесть утра субботы 23 июня, и если чему-то предстоит случиться, это случится сегодня ночью в Консерватории Науки и Техники в Париже.
Я должен принять быстрое решение. Почему, спрашивал я себя в тот же вечер в перископе, я не принял решение сделать вид, будто ничего не случилось? Передо мной были записки сумасшедшего, пересказывавшего свои словопрения с другими сумасшедшими, свои споры с умирающим. Писавший эти записки явно находился в супервозбуждении и в супердепрессии. Не было точно известно, звонил ли мне Бельбо действительно из Парижа, или из пригорода Милана, или из автомата напротив дома. Почему надо было влезать в историю, которая вполне могла оказаться фантазией и никак меня не касалась?
Но эти вопросы приходили мне в голову значительно позднее, в перископе, когда ноги мои затекали, дневной свет убывал, и меня охватывал неестественный страх, более чем объяснимый, когда человеческое существо оказывается ночью, в одиночестве, в абсолютно пустом музее. Утром того же дня, однако, я не испытывал страха. Только заинтересованность. И может быть, чувство долга. Можно даже сказать, чувство дружбы.
Я пришел к выводу, что должен отправляться в Париж. Не вполне понятно для чего. Чтобы не бросать Бельбо в одиночестве. Может быть, он только меня и ждал. Может, он только на то и надеялся, что я появлюсь таинственно ночью в пещере тугов, и когда Суйодхана занесет свой жертвенный нож над его грудью, я ворвусь под своды храма с моими верными сипаями, у которых ружья заряжены железной мелочью, и спасу его, и он окажется в безопасности.
По счастью, деньги у меня на это были. В Париже я взял такси и поехал на рю Мантихор. Таксист долго чертыхался, потому что улицы с таким названием не было даже в таксистских справочниках, и действительно шириной она была с коридор поезда, в районе, где прежде протекала река Бьевра, засыпанная ныне, за церковью Сен-Жюльен Ле Повр. Такси туда не смогло въехать. Я вышел на углу и нырнул в щель.
В щели меня поразило прежде всего, что в ней не было ни единой двери, ни единого входа. Но потом я обнаружил за выступом лаз, это и был вход в магазин. Номер дома по улице Мантихор действительно был 3, невзирая на то что ни первого, ни второго домов не существовало. Витриной и в то же время источником света в магазине служила верхняя половина входной двери. На полках, укрепленных за стеклом, виднелось несколько десятков книг, явно чтобы создать атмосферу. На нижней полке несколько кладоискательных вилок, пыльные упаковки воскурений, маленькие не то восточные, не то латиноамериканские амулеты. Множество колод таро, разнообразных по рисункам и типам.
Внутри было не лучше. Куча книг на стеллажах и на полу, в глубине столик и продавец, посаженный туда, похоже, только чтобы подсказывать описывающим стандартную фразу о том, что букинист «выглядел еще древнее, нежели его книги». Он копался в растрепанном рукописном каталоге, не обращая ни на что внимания. Да не на что было и обращать: только два посетителя оживляли собой магазин, сбрасывая лавины пыли с шатких полок при попытке вытащить какой-нибудь том, как правило, без обложки, в который они надолго углублялись, всем видом показывая, что пришли не покупать, а читать.
На единственном пространстве, не заставленном шкафами, красовался большой плакат. Кричащие краски, какие-то лица в жирно обведенных кружочках. Похоже было на плакаты мага Гудини. «Маленький Цирк Невероятного. Мадам Олкотт и ее связи с Невидимым». Оливкового цвета почти мужское лицо, двумя крыльями черные волосы сходятся в узел на макушке, где-то я эту мадам уже видел. «Дервиши Вопленники и их священная пляска», «Мини-Монстры, или Потомки Фортунио Личети» – сборище уморительно безобразных уродцев. «Алекс и Денис, Гиганты Авалона. Тео, Лео и Ге о Фоксы, Камуфляж Гектоплазмы».
Книжная лавка Слоан действительно во всем шла навстречу покупателям, предлагая даже билеты в цирк: есть куда сводить дитятю, прежде чем истолочь его в ступке. Хрюкнул телефон. Книжник-хозяин врылся в бумаги и выкопал трубку. – Да, месье, – заговорил он в ответ. – Это здесь. – Несколько минут он прослушал в молчании, сперва кивая, потом изумленно пожимая плечами, но, должен заметить, гримасничая словно на публику, как будто бы я мог слышать речь звонящего. Он как будто бы снимал с себя ответственность за всю эту беседу. Потом его лицо приобрело выражение парижского магазинщика, у которого вы просите нечто, не имеющееся в продаже, или парижского портье в гостинице, вынужденного сказать вам, что мест нет. – О нет, мсье. А, вот что… Ну нет, это не наша специализация. Здесь продаются книги, предлагаются рекомендации, консультации по каталогу, но это… Тут очень личные вопросы, и мы… О, если так, вам ведь известно, имеются священнослужители и… ну да, если угодно, экзорцисты. Да, я согласен, имеются собратья, кто занимается… Но у нас вряд ли… Нет, поверьте, описания недостаточно, и в любом случае… Очень жаль, мсье. Что? Да… если настаиваете. Это очень известное место. Но не спрашивайте моего мнения. Именно так. Вы правильно понимаете. В подобных случаях конфиденциальность превыше всего. К вашим услугам… Пожалуйста…
Другие два посетителя вышли. Мне было не по себе. Я попытался кашлем привлечь к себе внимание книготорговца и проинформировал его, что ищу приятеля, завсегдатая этой лавки, господина Алье. Старец посмотрел на меня с изумлением. Может быть, добавил я, он известен не под именем Алье, а, скажем, как Ракоски, Солтыков или… Тот посмотрел на меня еще пристальнее, щуря глаза, без всякого выражения, и заметил, что у меня странные знакомые со многими именами. Я сказал тогда, что не имеет значения, что я спрашивал просто так. Погодите, сказал он, сейчас должен прийти сюда мой компаньон, вероятно, он знает того господина, которого вы ищете. Да, да, посидите, там в глубине магазина есть стул. Я позвоню, наведу справки. Он поднял трубку, накрутил номер и о чем-то заговорил приглушенным голосом.
Казобон, сказал я сам себе, ты еще глупее Бельбо. Чего ты теперь ждешь? Чтобы нагрянули Те Самые: какая интересная встреча, вот здесь и друг нашего Якопо Бельбо, идите, идите же сюда поближе, не смущайтесь…
Я вскочил, распрощался и выбежал. За одну минуту промчавшись по рю Мантихор, я оказался в лабиринте кривых улочек, обрывавшихся на набережной Сены. Идиот, продолжал шептать я, чего ты хотел достичь? Приехать в Париж, разыскать Алье, взять его за шиворот, тот бы извинился, произошло недоразумение, вот вам ваш приятель, мы его не попортили. На это ты рассчитываешь? Теперь им известно, что ты тоже в Париже.
Было около часу. Вечером что-то должно было произойти в Консерватории. Что мне было делать? Я шел по улице Сен-Жак и то и дело оборачивался. Вдруг мне показалось, что какой-то араб меня преследует. С чего я взял, что он араб? Отличительная черта арабов в том, что они не выделяются, я имею в виду в Париже. В Стокгольме другое дело.
Поравнявшись с какой-то гостиницей, я вошел и попросил комнату. Идя с ключом по деревянной лестнице, на втором этаже которой была балюстрада, я свесился посмотреть и увидел, что «араб» вошел за мной и направился к стойке. Потом в коридоре я заметил каких-то людей, которые вполне могли бы быть арабами. Ничего странного. В этом районе, должно быть, на каждом шагу гостиницы для арабов. Ну и что из этого?
Я вошел в комнату. Она оказалась приличной и даже с телефоном. Жалко только, что я не знал, кому позвонить.
Я лег и забылся беспокойным сном часа на три. После этого встал, умылся холодной водой и отправился по направлению к Консерваторию. Теперь мне ничего другого не оставалось. Я должен был войти в музей, дождаться часа закрытия, спрятаться и сидеть до полуночи.
Это я и сделал. Полночь уже приближалась. Я находился в перископе, чего-то ждал.
Нецах для некоторых толкователей – сефира Сопротивляемости, Выносливости и любовного Терпения. И точно, впереди было Испытание. Но по другим толкованиям, это сефира Победы. Победы кого? Полагаю, что в этой истории о проигравших, где Бельбо проиграл одержимцам, одержимцы проиграли Бельбо, а Диоталлеви проиграл собственным клеткам, я был единственным победителем. Я упрятался в перископе, я знал о Тех, Те не знали обо мне. Первая часть моего замысла разворачивалась точно по плану.
Ну, а вторая? Она тоже пройдет по моему плану или же по Плану, который уже принадлежит не мне?
VIII. Год
112
Для наших церемоний и для ритуалов имеются две различные Галереи в Храме Розенкрейцеров. В одной из них мы расставляем модели и образцы всех самых редких и наиболее великолепных Изобретений, в другой – Статуи знаменитейших Изобретателей.
Дж. Хейдон, Руководство Английского врача, или Священный Поводырь.
John Heydon, The English Physitians Guide: Or A Holy Guide,
London, Ferris, 1662, The Preface
Я слишком долго простоял в перископе. Должно было быть уже часов десять – пол-одиннадцатого. Если чему-то предстояло произойти, оно должно было произойти в нефе, перед Маятником. А следовательно, пора было заняться устройством наблюдательного пункта именно в этом зале. Если я появлюсь слишком поздно, после того как проникнут (каким путем?) Эти Самые, они меня обнаружат.
Выйти из перископа. Идти ногами… Об ином я не мечтал вот уже несколько часов. Но теперь, когда я мог, когда это было необходимо, я стоял в параличе. Мне надлежало продвигаться по полночным залам музея, используя фонарь как можно меньше. Почти никакого света не попадало внутрь через окна, и когда я предвкушал видения фантастических экспонатов в лунном свете, я здорово обманывался. Витрины слепо отблескивали, отражая редкие блики. Если я не буду крайне осторожен, обязательно рухнет что-нибудь с россыпью хрустальных осколков или с металлическим грохотом. Фонарик я включал поминутно. И будто бы в «Крейзи Хорс», софит выхватывал все новые порции наготы, но тут – голые гайки, болты, шарниры.