Толпа, гудя и толкаясь, вновь отхлынула к бортам арены, оставляя пространство чуду. Фокусник, приставленный противостоять амортизирующим силам, опьяняясь чудодейственным возрождением шара, вновь вступил в свою роль, придавая дополнительный импульс теперь уже непосредственно телу повешенного. Ось колебания установилась по диагонали от направления моего взгляда к одному из окон собора, несомненно к тому самому, где в витраже имелась прогалина, через которую спустя некоторое время должен был глянуть в храм первый луч просыпающегося солнца. Я уже не видел тела Бельбо, оно не пролетало передо мною, но думаю, что предметы в пространстве расположились именно так, как я думаю, и что траектория, которую он вычерчивал, имела следующий вид.
Голова Бельбо составляла собой промежуточную сферу, расположенную на линии троса, опускавшегося с замка свода, и… как бы это описать? в то время как металлический шар скособочивался направо, голова Бельбо (еще один шар) кренилась налево, а потом наоборот. Довольно значительный отрезок две сферы двигались в различных направлениях, и таким образом фигура, которую Маятник прочерчивал в пространстве, составляла уже не прямую линию, а треугольник. Но в то время как голова Бельбо следовала натяжению каната, его тело – наверное, перед последним спазмом, со спастической подвижностью деревянной марионетки – прочерчивало в воздухе особую траекторию, независимую от головы, от каната и от расположенного ниже шара. Руки в одну сторону, ноги в другую. И меня не покидало чувство, будто кто-то сфотографировал эту сцену фоторужьем Мейбриджа, запечатлевая на пластинке все фазы движения в их последовательности в пространстве, закрепив, во-первых, две экстремальные точки, которых достигала в своем перемещении голова в каждый отдельно взятый период, во-вторых – две точки останова шара, затем – точки перекрещивания идеальных тросов, независимых один от другого и соединенных каждый со своим шаром, и промежуточные точки, описываемые краями плоскости колебания туловища и ног. Если бы это все оказалось на одной пластинке, то Бельбо, повешенный на Маятнике, я утверждаю, воплотил бы собою размещенный в пустоте чертеж дерева сефирот, вобрав в себя, в свое последнее мгновенье, все существование всех возможных миров и наметив в своем последнем странствии десять этапов бескровного дуновения, все ступени и стадии нисхождения божественного в мир.
Потом, в то время как колебатель продолжал подгонять вверх и вниз эти траурные качели, так сложились между собою векторы и таким образом перетекла энергия, что тело Бельбо замерло неподвижно в пространстве, а отходивший от него канат и шар продолжали качаться туда и сюда от его тела и до земли, в то время как верхний отрезок – соединявший тело Бельбо с замком свода – стал отвесен и неподвижен, как металлическая палка. Благодаря этому Бельбо, отрешившись от земного мира, полного заблуждений, и от его суеты, превратился сам, именно он, Бельбо, его существо, в ту Точку Отсчета, в Недвижную Ось, в то Место, на которое опирается крыша мира, в то время как под его ногами продолжалась обычная суета, и там двигались канат с шаром, от полюса к полюсу, без покоя, и земля вечно убегала из-под их ног, вращаясь, как и они, подставляя взору каждый раз новый континент, и потому этот шар, как ни силился, не мог бы указать и никогда не сможет, где находится Пуп Земли.
В то время как орда одержимцев, замерев на несколько мгновений перед видением чуда, снова принялась голосить, я сказал себе: вот теперь история действительно окончена. Если Год – это сефира Славы, Бельбо получил свою славу. Один только отважный поступок – и он навеки примирился с Абсолютом.
114
Идеальный маятник представляет собой тончайшую нить длиной l с нулевым сопротивлением изгибу и кручению, к центру тяжести которой прикреплен груз. В сфере центр тяжести совпадает с геометрическим центром, а для человеческого тела он находится в точке, приходящейся на 65 % от общей высоты человека, если производить измерение со стороны ног. Если высота повешенного составляет 1,70 м, центр его тяжести находится в 1,10 м от его ног и в величине l учитывается это расстояние. Это означает, что если длина головы до шеи составляет 0,30 м, центр тяжести придется на точку 1,70– 1,10 = 0,60 м от головы и на точку 0,60 – 0,30 = 0,30 м от шеи повешенного. Период малых колебаний маятника, вычисляемый согласно уравнению Гюйгенса, определяется формулой:
T(в секундах) = (2π/√g)√l, (1)
где l выражено в метрах, π = 3,1415927… и g = 9,8 м/сек2.
Подставив численные значения в уравнение (1), получим:
T=(2×3,1415927/√9,8)√l=2,00709√l
что упрощенно означает:
T=2√l (2)
При этом следует отметить, что Т не зависит от веса повешенного (равенство людей перед Богом)… Двойной маятник с двумя грузами, прикрепленными к единой нити… Если подтолкнуть груз А, он начинает колебаться, затем останавливается, и приходит в колебание груз В. Если сопряженные маятники обладают различной массой и длиной нити, энергия колебания переходит от одного к другому, но периоды этих энергетических переходов не равнодлительны… Такое блуждание энергии имеет место также и в том случае, если вместо того, чтобы дать грузу А свободно колебаться после приведения его в движение, периодически придавать ему движение с определенной силой. Это означает, что если на тело повешенного оказывают свое действие периодические порывы ветра в противофазе, то через некоторое время тело повешенного придет в состояние покоя, а виселица начнет колебаться, как если бы она была сама подвешена к висельнику.
Мне нечего было больше узнавать в том месте. Я воспользовался суматохой и кинулся к статуе Грамма.
Постамент так и не закрыли. Я влез внутрь него. Там был спуск и в конце лесенки маленькая площадка, освещаемая фонариком, после которой новые ступени, винтовые и из камня. Сойдя по ним, я очутился в коридоре с высокими сводами. Там был мутный свет. Сначала я не обратил внимания на немолчный плеск, отдававшийся от стенок. Потом глаза приморгались к сумраку: я был в коллекторе канализации. Перила помогали удержаться от падения в канаву. Но они не спасали от отвратного смрада, полуорганического, полухимического. Хотя бы частица всей нашей изобретенной повести совпадала с реальностью. Подземелья Кольбера, Фантомаса, фон Кауса!
Я держался самой светлой дороги, не сворачивал в боковые щели и надеялся, что рано или поздно отыщу знак, где можно прекратить мои подземные скитанья. В любом случае я отдалялся от Консерватория, а в сравнении с тем ночным царством канализация Парижа казалась облегчением, свободой, чистым воздухом и светом.
В глазах у меня стояла только одна картина – иероглиф, прочерченный в воздухе хора канатом и трупом Бельбо. Я не мог ответить себе, какой это линии, какому это рисунку соответствует. Сегодня я знаю, что дело в законе физики, но то, каким образом дошел до меня этот закон, придает дополнительную эмблематичность феномену. Здесь, в деревенском доме Якопо, среди его записей я нашел чье-то письмо, где в ответ на его запрос излагается, как действует маятник и как маятник поведет себя, если на его нить будет повешено еще одно тело. Это значит, что Бельбо, неизвестно с каких еще времен, думал о Маятнике и воображал его себе как Синай и как Голгофу. Следовательно, Бельбо – жертва не недавно сотворенного Плана. В своей фантазии он подготавливал эту смерть в незапамятные времена, не зная (полагав себя не способным к сотворению), что эти его мычания когда-либо спроецируются на реальность. А может, он хотел умереть именно так? чтобы доказать и себе и другим, что даже при отсутствии гения воображение всегда творительно?
Каким-то образом, проигрывая, он выиграл. Или же проигрался вконец. Кто поддержит этот единственный способ выигрыша? Проиграл все тот, кто не понял, что победа была другая. Но в субботу вечером я это еще для себя не открыл.
Я скакал вдоль нечистотной реки, обезумевший, как Постэль, некогда сгинувший, возможно, именно в этих сумерках. Вдруг искомый знак кинулся мне в глаза. Более яркая лампа, прибитая к стене, освещала лесенку-времянку и какой-то деревянный люк. Я взобрался, дернул, и передо мной открылся подвал, заваленный стеклотарой, откуда отходил коридор с двумя дверями уборных, на одной двери человечек, на другой – женщинка.
Означало: я возвратился в мир живых.
Отдышаться. Только сейчас я подумал о Лоренце. Теперь плакал я. Но она вытекала из моих вен, как будто не существовала никогда. Я не в состоянии был вспомнить даже ее лицо. Во всем том мире мертвых она была мертвее всех.
На другом конце коридора снова лестница и дверь. Она вела в прокуренный и провоненный пивбар, бистро, закусочную, что-то в восточном вкусе, со смуглыми официантами, потными завсегдатаями, сальными шашлыками и кружками пива. Я вышел из перекосившейся двери, как будто попросту сходил облегчиться. Никто не обратил внимания, только, может быть, человек на кассе едва заметно кивнул, полуприкрыв глаза, дескать, о’кей, я понял, проходи, мы ничего не видали.
115
Если бы глаз мог видеть демонов, которые населяют вселенную, существование было бы невозможно.
Я вышел из бара и увидел огни Сен-Мартенских ворот. Азиатской была таверна, через которую я вылез, и азиатские заведения окружали ее, и все они были открыты, невзирая на время ночи. Запах кус-куса и фалафелей, толпа. Оравы молодых, ищущих пищи, у многих смотанные спальные мешки. Большие группы. Невозможно было протолкнуться в бар, чего-нибудь выпить. Я спросил у одного, что за свадьба. Оказывается, съезд студентов, назавтра намечается громадная демонстрация против закона Савари. Они прибывают автобусами.