Турок – точнее, друз и замаскированный исмаилит – зазывал меня с порога своей закусочной на плохом французском. Ни за что. Бежать от Аламута. Не знаю, кто у них на службе у кого. Не доверяться.
За перекрестком. Теперь слышится только стуканье моих подошв. Преимущество большого города: отойдешь на два шага и попадаешь в одиночество.
Но вдруг через три квартала слева от меня снова вырос Консерваторий, бледный в сумраке ночи. Снаружи – совершенство. Архитектурное достояние почивает своим достойнейшим сном. Я двинулся дальше, к набережной Сены. Какая-то цель была, но какая, я не помнил. Хотелось спросить у кого-нибудь, что же происходило.
Бельбо умер? Небо прозрачно. Опять компания студентов. Не орут, под впечатлением атмосферы места. Слева абрис Сен-Николя-де-Шан.
Иду опять по рю Сен-Мартен, пересекаю Медвежью улицу, она большая, похожая на бульвар, я боюсь потерять направление, которого вдобавок не знаю. Оглядываюсь и по правой руке, на углу, вижу двойную витрину Эдисьон Розикрюсьенн. Розенкрейцерская книжная лавка. Витрины потушены, но частично от света лампиона, частично от моего фонарика удается разглядеть, что на витрине. Книги и вещи. История еврейства, граф Сен-Жермен, алхимия, подземный мир, тайные убежища розенкрейцеров, завещания строителей соборов, катары, Новая Атлантида, египетская медицина, храм Карнака, Бхават Гита, реинкарнация, розенкрейцерские кресты и канделябры, бюсты Озириса и Изиды, коробки душистых свечек, ладанные таблетки, карты таро. Кинжал, латунный разрезной нож для писем с круглой рукоятью, на которой набита печать розенкрейцеров. Что это, издевка?
Теперь я прохожу перед фасадом Бобура. Днем там все роится, как на вокзале. А сейчас площадь почти пустынна. Есть несколько фигур, молчаливых, сонных, и светятся две-три закусочных на дальнем краю. Точно, точно. Огромные накопители высасывают энергию из планеты. Может быть, толпище, клокочущее здесь ежедневно, нужно проектировщикам, чтоб создавались вибрации? Значит, герметическая машина питается живым мясом?
Церковь Сен-Мерри. Напротив нее книжный магазин Ла Вуавр, на три четверти сплошь оккультный. Не буду поддаваться истерике. Двинусь-ка на улицу Ломбардцев, уворачиваясь от роты скандинавок-девах, с хохотом вываливающихся из ресторана. Молчите, разве вы не знаете, что и Лоренца умерла?
Но умерла она? Может, это я умер? Улица Ломбардцев. Ее перпендикулярно перерезает рю Фламель, а в конце рю Фламель белеет башня святого Иакова. На перекрестке книжный магазин «Аркан 22» – «Тайна 22» – карты таро и маятники. Николя Фламель был знаменитый алхимик. Ему посвящается алхимическая книжная лавка. Что до башни святого Иакова, с ее огромными белыми львами на цокольном этаже, эта ненужная позднеготическая вышка на набережной Сены… в ее честь носит свое имя и один эзотерический журнал. Башня, где Паскаль проводил эксперименты по взвешиванию воздуха, и похоже, что еще и в наши дни на высоте 52 метра там имеется метеорологическая станция. Может быть, они сперва попытали счастья там, прежде чем начинать строить Тур Эффель. Бывают же удачные места. И никто их не замечает.
Возвращаюсь к Сен-Мерри. Опять хохочущие девицы. Не хочу пересекаться с людьми. Огибаю церковь со стороны улицы Клуатр-Сен-Мерри, там, где старая дверь трансепта чернеет грубой древесиной. Слева открывается вид на площадь. Там дальняя часть Бобура. Над нею заря огней, будто днем. На площади механизмы Тингели и прочие яркокрашеные скульптурки мокнут в водице фонтана или искусственного озерца, сонливо звякают зубчатые колеса, а фон им – неизменные трубопроводы, каркасы, блеющие заборные устройства, направляющие воздух в кишечник Бобура. Он подобен «Титанику», заброшенному около стены, разъеденной плющом. Затонувшему в лунном кратере. Где кафедралы не сумели добиться толку, там огромные трансокеанские топочные люки шушукаются с Черными Девами. Их видит только тот, кто умеет кругосветно обплывать Сен-Мерри. А значит, в путь по той же дороге! у меня имеется след! я сейчас развенчаю один из замыслов Тех Самых. В самом сердце города Просвещения вскрою темную интригу обскурантов.
Теперь на улицу Жюж Консюль (Судей торгового суда), и я перед фасадом Сен-Мерри. Не знаю почему, поигрывая фонариком, я нажимаю кнопку и начинаю шарить лучом по порталу. Цветущая готика, арки с листьевым перевивом.
И внезапно, ища не знаю что, шаря лучом света по архивольту портала, я нахожу.
Бафомет! В точности там, где состыковываются полуарки. Где на замке первой арки притулился голубочек Святого Духа в славе. Расходятся лучики, выбитые на камне. На второй арке в окружении молитвенных ангелов вот он, Бафомет, с угрожающе расправленными крылами. И это фасад церкви. Без всякого зазрения!
Почему именно здесь? Знак, что тут область Храма. Но где же сам Храм или то, что от него осталось?
Возвращаюсь назад, бреду к северо-востоку, к углу улицы Монморанси. Дом 51 – дом алхимика Николя Фламеля. На полпути от Бафомета к Храму. Хитроумный спагирик хорошо знал, с кем ему предстоит сводить счеты. Баки, переполненные отбросами, напротив дома непонятного года постройки, где «Таверна Николя Фламеля». Дом явно старый, но зареставрированный до безумия, несомненно в расчете на туристов, на одержимцев нижайшего разбора – гиликов. Рядом «американ бар» с рекламой компьютеров Эппл: «Избавление от клопов». Явно имеются в виду «клопы» (bugs) – ляпсусы при программировании. А может, жучки спецслужб подслушивания? В общем, получите софтвер, бундесвер, гермесвер, программу-редактор «Темура».
Теперь передо мной рю дю Тампль (Храмовая улица). Чего еще было ждать. На углу с рю Бретань – сквер дю Тампль, клумба, унылая, как братская могила, какова она и есть, тут некрополь истребленных тамплиеров.
Еще одна, на этот раз – Старая Храмовая улица. После пересечения с рю Барбетт на ней начинаются причудливые магазины, где электролампы невиданных дизайнов в виде гусынь, побегов плюща. Притворяются суперноваторскими. Меня не обманешь.
Улица Фран-Буржуа. Вольных горожан. Это уже квартал Марэ. Я его знаю. Скоро пойдут магазинчики кошерных резников. Хотя евреи не имеют отношения к тамплиерам. Мы ведь убедительно доказали, что их квота Плана должна быть передана ассассинам из Аламута. Тогда зачем они тут? Мне действительно хочется ответить? Или хочется убраться подальше от Консерватория? Я продолжаю кружить по смутной подсказке инстинкта, ища то место, которое не тут, но которое я пытаюсь припомнить, где же находится, точно так, как и Бельбо во сне искал позабывшийся адрес.
Навстречу мерзейшая компания, ржут дурными голосами, прут по ширине тротуара, ретируюсь на проезжую часть. В какой-то миг я пугаюсь, что они посланы Горным Старцем по мою душу. Слава богу, нет, они растворяются в ночи. Но звуки их речи, шиитской, талмудической, коптской, со свистом струятся по воздуху, как змеи по пустыне.
Мне встречаются еще две бесполые фигуры в развевающихся мантиях. Розенкрейцерские накидки. Повернули на рю де Севинье. Ночь глубока. Я бежал из Консерватория, чтоб попасть в общепринятый город, но оказывается, что общепринятый город – это катакомбы эксклюзивных маршрутов для немногих.
Пьяница идет. Притворство? Не расслабляться и никому не верить. Кончает работу бар. Официанты в белых передниках, доходящих до лодыжек, переворачивают стулья на столики. Я успеваю войти и спросить пива. Залпом заглатываю, спрашиваю еще кружку. «Не напился?» – спрашивает один из них, но без участия, непонятным тоном. Я и впрямь не напился, с пяти часов вечера не пил ни капли. Но ведь можно хотеть пить и не просидевши полночи под Маятником. Ну и гады. Расплачиваюсь и выбегаю, пока они не успели сфотографировать в памяти мою физию.
И я на углу пляс де Вож. Под портиками… В каком это старом фильме гулко отдавались шаги Матиаса, маньяка с кинжалом, в ночные часы на площади Вож? Останавливаюсь с маху. Слышал ли я шаги за спиной? Нет, конечно, они ведь тоже затормозили… Поставить тут несколько мощехранилищ, и эти портики будет не отличить от залов Консерватуар.
Низкие шестнадцативечные потолки, полукруглые арки, антикварные магазины, букинисты, галеристы. Пляс де Вож, такая низкорослая со старыми, облезлыми, полосатыми, прокаженными подъездами, где обитают люди, никуда не переезжавшие сотнями лет. Люди в желтых халатах. Площадь, заселенная чучелоделами. Вылезающими по ночам. Они ползут к колодцу, к канализационному люку, к дырке, через которую спускаются в недра Запараллеленного Мира. Простенько и у всех на глазах.
Отдел Сбора взносов социального страхования и расчетов по семейному положению. Горсобес. Номер 75. подъезд 1. Новая дверь, явно живут богатые. Но прямо рядом – облупленный старый вход, похожий на вход нашего издательства со стороны Синчеро Ренато. Подъезд 3 – снова новенький. Что за чересполосица гиликов и пневматиков. Старшин и их челядинов. Одна из арок, весь проем, заколочена досками. Ну, все понятно. Конечно, тут была очередная оккультная лавка. Ликвидировали полдома. Вытащили за полночи. Как успели ликвидировать всю резиденцию Алье. Теперь, когда они знают, что кто-то о них знает, начинают заметать следы. Переходят в подполье.
На углу улицы Бирага кидаю взгляд в бесконечную анфиладу портиков без единой души. Я предпочел бы полную тьму, но анфилада освещена лампионами. Как ни вопи, никто не придет на помощь. Храня молчание, за опущенными жалюзи, сквозь которые не проникает ни единый лучик, таксидермисты будут злорадно подхихикивать в своих желтых саванах-балахонах.
Хотя не все так. Между портиками и центральным сквером припаркованы машины, и одинокая тень нет-нет да и мелькает. Радушия от них, правда, ноль. Громадная немецкая овчарка пробегает наперерез. Черный пес, в одиночестве, без поводка, ночью. Где ты, Фауст? Посылаешь безотказного Вагнера выгуливать собачку?
Вагнер. Вот она! Идея, которая гуляла внутри меня, не умея причалить к мозгу! Доктор Вагнер – именно его-то мне и надо. Он объяснит мне, брежу ли я и каким фантазиям я сообщил плотский образ. Он имеет право сказать мне, что все это бред, что Бельбо живой, что ТРИСа не существует. Какое счастье, если я ненормален.