Якопо вернулся в семью, не захотел ни есть, ни рассказывать. Он притулился на углу террасы и стал играть на трубе, как будто бы под сурдину, выдыхая тихонько, чтобы не потревожить спокойный послеобеденный сон других.
Отец вышел к нему на террасу и беззлобно, с той легкостью, которая присуща людям, понимающим законы жизни, сказал ему: – Через месяц, если все будет в порядке, мы возвратимся в город. В городе играть на трубе невозможно. Хозяин нас выгонит из квартиры. Поэтому с трубой ты начинай прощаться. Если действительно интересуешься музыкой, мы возьмем тебе учителя фортепьяно. – И, увидев блестящие глаза Бельбо: – Ну чего ты, дурачина. Ты хотя бы понимаешь, что закончились плохие времена?
На следующий день Якопо возвратил трубу дону Тико. Через две недели семья оставила ***, возвращаясь в будущее.
X. Мальхут
120
Но от чего я вовсе отчаиваюсь, это когда вижу неких бессмысленных и глупых кумиропоклонников, которые… подражают изысканности культа Египта; и ищут божество, о котором ничего не знают, в извержениях мертвых и неодухотворенных тел; тем самым они глумятся не только над теми божественными, прозорливыми блюстителями, но также и над нами; и что еще хуже, при этом торжествуют, видя, что их безумные обычаи уважаются… Пусть не гнетет это тебя, Мом, сказала Изида, потому что суждена роком взаимообратимость сумерек и света.
Однако худо то, ответил Мом, что они убеждены, что свет там, где они.
Я должен бы быть в покое. Я ведь понял. Ведь говорил же кто-то из Этих, что спасение наступает, когда достигнуто полное понимание?
Я все понял. И я должен бы быть в покое. Кто говорил, что покой рождается из созерцания порядка, из порядка познанного, давшего радость, реализованного без остатка? Что это радость, триумф, прекращение усилия? Все мне ясно, прозрачно. И око почиет на всем и на каждой части. И видит, как части споспешествуют целому. И проницает сердцевину, где течет лимфа, где дыхание, где корень всех «почему»…
Я должен бы быть изнурен покоем. Из окна кабинета дядюшки Карло я смотрю на холмы и на край лунного диска, начинающий восхождение. Толстая спина Брикко, более нежные хребты других гор, служащих ему фоном, рассказывают историю медленных сонливых ворочаний матери-земли, которая, позевывая и потягиваясь, лепила слоеные пироги «синеющих планов в угрюмом сиянии сотни вулканов», этим стишкам Дзанеллы обучают в школе. Никакого глубинного управления подземными токами. Земля периодически пробуждалась от спячки и замещала одну поверхность другой. Где прежде щипали травку трилобиты, там теперь диаманты. Где прежде почковались диаманты, там теперь лозы. Это логика морены, лавины, провала. Смещения одного камушка довольно, случайности, чтобы камень покатился ниже, оставил по себе пустоту (отсюда речи о horror vacui!). Другой спешит заполнить пустое место. Третий летит за ним. Все на поверхности. Поверхности на поверхности на поверхности. Мудрость Земли. Мудрость Лии. Пропасть – засасывание плоскости. Как можно обожать засасывание?
Но почему-то от понимания покой ко мне не приходит. За что любить Фатум, если он убивает тебя так же, как Провидение или Заговор Архонтов? Может быть, я все еще не до конца все понял. Мне не хватает связующего звена, интервала.
Где я читал, что в заключительное мгновенье, когда жизнь, поверхность на поверхности, напитывается опытом, тебе все становится ясно, и тайна и власть и слава, и зачем ты рожден, и почему умираешь, и как все могло бы произойти совершенно иначе? Ты умудрен. Но высшая мудрость, в это мгновение, состоит в том, чтобы знать, что ты узнал все на свете слишком поздно. Все становится понятно тогда, когда нечего понимать.
Я сейчас знаю, каковы Законы Царства, бедного, отчаявшегося, расхристанного Мальхута. Куда укрылась Мудрость, пробираючись ощупью, чтобы отыскать свою утраченную ясность. Истина Мальхута, единственная истина, сияющая в ночи сефирот, это что Мудрость нагой открывается в Мальхуте и открывает, что ее тайна состоит в том, чтобы не бывать, если только не на мгновенье, и вдобавок не на последнее. Потом за тобой начинают все по новой Другие.
А с Другими и одержимцы будут искать бездн, где укрывается тайна, которая есть их бред.
Между отрогами Брикко тянутся сотни борозд, сотни виноградных лоз. Я их знаю, я помню множество подобных им и в мое время. Ни одна доктрина нумерологии не доказала, карабкаются ли лозы вверх или слезают вниз. Между бороздами, но только нужно ходить там босыми ногами, чуть замозолевшею стопой, по привычке с самых малых лет, встречаются персиковые деревья. Эти желтые персики, которые растут только между лозами, трескаются при нажатии пальцем, и косточка сама вылетает со скрипеньем, чистейшая, как после химической обработки, не считая толстеньких белых червячков мяса, держащихся на каком-то атоме. Ты можешь есть эти плоды, почти что не ощущая бархатистости кожи, от которой обычно пронизывает дрожь от языка до самого паха. Некогда здесь паслись динозавры. Потом принадлежащая им поверхность была накрыта другой поверхностью. И все же, как Бельбо в минуту, когда он трубил перед строем, я, вкусываясь в такой персик, понимал все Царство и съединялся с Оным. Все, что впоследствии, одна хитроумность. Изобретай, изобретай План, Казобон. Этот план изобретает кто попало, чтобы объяснились и персики и динозавры.
Я понял. И уверенность в том, что понимать было нечего, должна по идее гарантировать мой покой и мой триумф. Однако я тут, понявший все на свете, а Они в погоне за мной, полагая, что я обладаю откровением, которого они глухо вожделеют. Недостаточно понять, если другие понять отказываются и продолжают выведывать. Они меня ищут. Наверное, они обнаружили мои следы в Париже. Знают, что я в этом доме. До сих пор хотят карту. И когда я скажу им, что никакой карты нет, они ее хотеть не перестанут. Что и говорить, прав был Бельбо, вынь пробку к чертовой матери, идиот несчастный, что ты хочешь, укокошить меня? И все тут? Ну давай, но что карты-то нет, от меня ты не узнаешь. До определенных открытий каждый доходит своим умом.
Очень больно мне думать, что я не увижу Лию и ребенка. Мое Оно, моего Джулио, мой Философский камень. Но камни умеют жить без нас. Может быть, он как раз сейчас переживает свой Случай. Он нашел мячик, муравья, травинку. И увидел в том, что нашел, бездну, а в бездне рай. Он тоже узнает это слишком поздно. Это хорошо, это правильно. Пусть он проживает вот так, один, день своей жизни.
Дьявол. До чего же больно. Ну ладно, как только умру, я о нем забуду.
Ночь глубока. Я вылетел из Парижа сегодня утром. Я оставил слишком много следов. Они уже успели догадаться, где я укрываюсь. Скоро они будут здесь. Хотел бы я успеть записать все то, что я передумал от сегодняшнего обеда до сейчас. Но Они прочитают и выведут из написанного очередную мрачную систему и употребят очередную вечность на старания расшифровать тайный посыл, который я якобы спрятал в рассказ своей истории. Этому невозможно верить, скажут они. Этот человек рассказывает только о том, как он нас дурачил. Нет, возможно, он сам того не понимает, но Тайное посылает нам шифровки через его злостную небрежность.
Написал я или нет, неважно. Они все равно будут искать второй смысл, даже в моем молчании. Так уж они устроены. Они слепы к Откровению. Мальхут есть Мальхут, и все тут.
Но попробуйте это им объяснить. У них нет веры.
Так уж лучше оставаться здесь, ждать, любоваться холмами.
Они очень красивые.
Источники иллюстраций
Дерево сефирот
Чезаре Эвола, О божественных признаках, евреями именуемых Сефирот.
Caesar Evola, De divinis attributis, quae Sephirot ab Hebraeis nuncupantur.
Venezia, 1589, p. 102.
Шифровальный круг Тритемия
Тритемий, Ключ к стеганографии.
Tritemius, Clavis Steganographiae. Frankfurt, 1606.
Печать Фокалора
Артур-Эдвард Уэйт, Книга черной магии.
Arthur-Edward Waite, The Book of Black Magic. London, 1898.
Иероглифическая монада
Иоганн-Валентин Андреаэ, Химическая свадьба Христиана Розенкрейца.
Johann Valentin Andreae, Die Chymische Hochzeit des Christian Rosencreutz. Strassburg, Zetzner, 1616, S. 5.
Карта мира из Туринской библиотеки (XII в.)
Леон Готье, Рыцарство.
Leon Gautier, La Chevalrie. Paris, Palmé, 1884, p. 153.
Карта мира
Макробий, Сон Сципиона.
Macrobius, In somnium Scipionis. Venezia, Gryphius, 1565, p. 144.
Карта мира, полярная проекция
Роберт Флудда, Всесторонняя история мироздания, часть ii. «О подражании природе».
Robert Fludd, Utriusque Cosmi Historia, ii, De Naturae Simia. Frankfurt, de Bry 1624, p. 545.
Эпилогизм линейных комбинаций
Атанасиус Кирхера, Великое искусство знания.
Athanasius Kircher, Ars Magna Sciendi Amsterdam, Jansson, 1669, p. 170.
Шифровальные круги Тритемия
Тритемия, Ключ к стеганографии.
Tritemius, Clavis Steganographiae. Frankfurt, 1606.