Взгляд его стал лукавым, почти вызывающим. – Вот вы думаете, что как Гермес спор с куплей, так и я слишком шустро распределяю богов. Ну, посмотрите вот книжонку, которую я купил сегодня в простецкой лавочке в Пелуриньо. Колдовство и мистерии Киприана, рецепты пойл, вызывающих любовь, умерщвляющих врагов, обращения к ангелам и к Пречистой Деве. Типичный лубок для здешних мистиков темного окраса… Так вот, этот Киприан – святой Киприан Антиохийский, о котором в серебряные века сложили громадную литературу. Родители хотели, чтобы он обучился и знал бы все, что в земле, в воздухе и в водах моря, и посылали его в самые далекие страны познавать все на свете чудеса, чтобы он внял рождение и распад травы и внял достоинства растений и зверей, не по естественной истории, а по оккультной науке, погребенной в глубине архаических и дальних ладов. И Киприан обещался в Дельфах Аполлону и змеиному действу, и познал мистерии Митры, в пятнадцать лет, на горе Олимп, наставляемый пятнадцатью иерофантами, и присутствовал при ритуальных кличах к Князю Сего Мира, дабы возгосподствовать над его кознями; в Аргосе был инициирован в мистерии Геры, во Фригии узнал авгурское искусство прорицания по требухе, и не было с оных пор такого на земле, в море и в воздухе, что не было бы ведомо ему, ни призрака, ни предмета изучения, ни изощрения любого, ни даже искусства чародейски извращать письмена. В подземных храмах Мемфиса он изучает, как демоны общаются с вещами земли, какие места ненавидят, какие предметы они любят и как обитают во мраке, и с каким сопротивлением встречаются в определенных владениях, и как умеют владеть душами и телами, и для чего употребляют высшее знание, память, страх, обольщение, и искусство совершать земные подвижки и направлять течения под землей… Потом, увы, Киприан обратился, но что-то от обретенного опыта при нем осталось, и это передается и встречает нас вот тут, на устах и в умах оборванцев, которых вы считаете идолопоклонниками. Моя милая, недавно вы глядели на меня как на обломок рухнувших времен. Но кто на самом деле – вы или я? Кто живет в прошлом? Вы, желающая привести свою страну ко всем ужасам трудящегося, индустриального века, или я, желающий, чтобы наша бедная Европа снова переняла естественность и веру у детей рабов?
– Господи Иисусе! – злобно парировала Ампаро. – Вам известно, что эти культы нужны, чтоб рабы сидели и не рыпались…
– Не совсем. Чтоб сидели и выжидали. Без выжидания не бывает и рая, так ведь поучаете вы, европейцы?
– Это я европеец?
– Цвет кожи не считается. Считается вера в Предание. Чтобы снова научить выжиданию Запад, парализованный благополучием, здешние расплачиваются, и немалыми муками. Но они не разучаются понимать язык духов природы, воздуха, вод и ветров.
– А, вы снова взялись эксплуатировать нас!
– Снова?
– Вам следовало бы помнить урок восемьдесят девятого, граф. Когда нам уж невтерпеж, вжик! – И, улыбаясь словно ангел, она чиркнула точеной вытянутой ладонью поперек шеи. В Ампаро для меня желанными были даже зубы.
– Какая драма. – Алье вытянул из кармана свою табакерочку и ласкал ее сдвинутыми пальцами. – Значит, меня расшифровали? Но ведь в восемьдесят девятом головы срезались с плеч не рабами, а теми самыми буржуями, которых вы, наверно, ненавидите. Добавлю: Сен-Жермену за столько-то веков привелось видеть много голов, и как они катились с плеч и как возвращались на свои плечи. Но вот к нам идет мать святого, иалориша.
Встреча с аббатисой здешнего террейро состоялась в спокойной, сердечной, народной и в то же время интеллигентной обстановке. Это была огромная негритянка с эмалевыми зубами. На первый взгляд – торговка. А поговорив немного, начинаете понимать, почему именно такие бабы главенствуют в культурной жизни Салвадора.
– К примеру, ориша – это существа или силы? – спросил я ее. Мать святого ответила, что конечно же это силы: вода, ветер, листья, радуга. Но как разубедить простонародье, если оно находит в них воплощения воинов, женщин, святых католической церкви? Вот вы, сказала она, не почитаете ли космическую силу в обличии девственниц? Самое важное – уважать силу, а облик ее воплощения в каждом случае должен соответствовать возможностям восприятия.
Потом она вывела нас в сад на заднем дворе, чтобы осмотреть часовни до начала священнодействия. В саду нам показали дома ориша. Команда негритяночек в баиянских костюмах суетилась там в пылу последних приготовлений.
Дома ориша были разбросаны по саду в беспорядке, как капеллы на святой горе, и на каждом было вывешено изображение соответствующего святого. Внутри каждой хижины, если заглянуть, выделялись резкие, яркие цвета венков, статуй, свежеприготовленных лакомств, поднесенных богам. Белый для Ошала, голубой и розовый для Иеманжи, красный и белый для Шанго, желтый и золотой для Огуна… Посвященные становились на колени, целовали порог, осеняли себя прикосновением ко лбу и за ухом.
Все же, думал я, Иеманжа – это то же, что Пречистая Дева Непорочного Зачатия, или нет? Шанго – святой Иероним?
– Не задавайте чересчур трудных вопросов, – предостерег меня Алье. – В случае умбанды ответить было бы еще сложнее. В родословную Ошала входят святой Антоний и святые Косма и Дамиан. Иеманжа включает в себя сирен, ундин, кабокло, как морских, так и речных, поверия о духе моряков, о путеводных звездах. В восточную линию входят инды, врачи, ученые, арабы и марокканцы, японцы, китайцы, монголы, египтяне, ацтеки, инки, жители Карибского региона, римляне. В генеалогии Ошосси присутствуют солнце, луна, кабокло водопадов и кабокло негров. В линии Огуна преобладают Огун Бейра-Мар, Ромпе-Мато, Иара, Меже, Наруээ… В общем, в разных случаях по-разному.
– Господи Иисусе, – снова выдохнула Ампаро.
– Господи Ошала, – поправил я ее в нежное ушко. – Не переживай, но пасаран.
Иалориша показала нам маски, которые тем временем приспешники вносили в храм. Это были соломенные не то баутты, не то капюшоны, которыми должны были облекаться медиумы по мере погружения в транс и отдачи себя божествам. Требование стыдливости, пояснила она. Есть террейро, на которых избранные танцуют с обнаженным лицом, являя окружающим свою страстность. Однако правильнее, когда посвященный защищен, уважен, отгорожен от любопытства профанов или в любом случае от тех, кто не может понять внутреннего их ликования и блаженства. Таков обычай их террейро, добавила она, и именно поэтому посторонних стараются не допускать. Однако кто знает, может быть в будущем… – И она предложила не прощаться окончательно.
Кроме того, она захотела угостить нас, разумеется не из жертвенной корзины, а из кухонных их запасов, кое-какой «божественной снедью». Нас проводили на заднюю часть террейро, где нас ожидало многоцветье: тапиока, пимента, кокосы, амендоим, имбирь, мокека де сири моле, ватапа, эфа, каруру, черная фасоль с фарофой, и тягучий запах африканских специй, и тропические ароматы, слащавые и крепкие, которые мы покаянно дегустировали, сознавая, что принимаем участие в пире древних богов Судана. Все это правильно, говорила иалориша, потому что каждый из нас, не сознавая, является сыном какого-то ориша, и даже очень часто можно точно сказать, какого. Я потребовал, чтобы мне сказали, чей же я сын. Иалориша поначалу уклонялась, говоря, что трудно так вот сразу установить с точностью, но потом поглядела на ладонь моей руки, погладила ее пальцами, заглянула мне в глаза и сказала: «Ты сын Ошала».
Я загордился. Ампаро, прекратив топорщиться, сказала, что и насчет Алье не мешало бы понять, чей он сын, но он ответил, что предпочитает не знать.
Дома Ампаро сказала мне: – Ты его руку видел? Вместо линии жизни цепочка прерывистых линий. Как ручеек уходит под камень и вытекает снова метром ниже наружу. Судя по линии, он умирал много раз.
– Чемпион по метемпсихозу на длинной дистанции.
– Но пасаран, – засмеялась Ампаро.
29
Уже из одного того обстоятельства, что они меняют и укрывают свои имена, и лгут о своем возрасте, и, по собственному признанию, приходят неузнанными, – ни один логик не станет опровергать, что необходимо вытекает, что они действительно существуют.
Говорил Диоталлеви, что Хесед – это сефира благодати и любови, белый пламень, ветерок с юга. Позавчера в перископе мне думалось, что последние дни, проведенные в Баии, когда я был с Ампаро, протекали именно под этим знаком.
Я вспоминал – сколько же вещей вспоминается одновременно тому, кто ждет, зажатый в тесноте, в темном месте, час за часом, – один из тех последних золотых вечеров. Ноги у нас гудели от нескончаемых баиянских маршрутов, и мы улеглись рано, но не спали. Ампаро угнездилась на подушках, свернувшись клубком, и притворялась, будто читает один из моих учебников по умбанде, который находился у нее где-то между пяток. Но я мешал ей многими способами, а кроме того, в частности, громко делился впечатлениями о моих розенкрейцерах, так как именно эту монографию я наконец вознамерился изучить. Вечер был чудесен, но, как выразился бы Бельбо в своих упражнениях по чистописанию, «не чувствовалось дуновения ветерка». Гостиница у нас была первоклассная, под окном шелестело море, а в полурастворенном предбанничке возвышалась огромная корзина тропических фруктов, которые мы утром притащили с рынка.
– Не спи, а слушай. В 1614 году в Германии выходит анонимное сочинение «Allgemeine und general Reformation», или же «Всеохватная и всеобщая Реформа всего целого Мира, совокупно со Славою Братства – Fama Fraternitatis – Глубокоуважаемого Братства Розенкрейцеров, се обращение ко всем ученым и к правителям Европы, купно с краткой отповедью Господина Хазельмайера, который за отповедь был ввергнут Иезуитами в узилище и прикован железами на галере. Ныне выдано в печати и для каждого искреннего сердца отверзнуто. Выдано в Касселе Вильгельмом Весселем».