ка – свинтус – щетина – кисть – маньеризм – идея – Платон. Это легко. Для меня любая жвачная рукопись означала возможность заполнить двадцать карточек для будущей игры в пирамидку. Критерий был очень жесткий. Я думаю, что этот же критерий применяется обычно спецслужбами: нет более лучших или более худших сведений. Сведения нужны любые, а поиск связей между ними – игра интеллекта. Связи существуют всегда, надо только захотеть их найти.
Проработав примерно два года, я был вполне доволен собою. Во-первых, мне это нравилось. И вдобавок я повстречал Лию.
35
Чтоб всякий ведал, как я названа, Я – Лия, и, прекрасными руками Плетя венок, я здесь брожу одна.
Лия. Сейчас я мучаюсь мыслью, что ее не увижу. Но я мог бы ее вообще не встретить, и это бы было хуже. Эх, была бы она со мной, держала бы мою руку в то время, как я восстанавливаю этап за этапом своей погибели. Она ведь все предусмотрела. Но я не могу ее ввязывать в эту историю. Ни ее, ни ребенка. Надеюсь, они задержатся с переездом и вернутся, когда все уже будет кончено. Как бы оно ни кончилось.
Это было шестнадцатого июля восемьдесят первого года. Милан уже почти опустел, и в справочном зале библиотеки никого не было.
– Прошу прощения, но том сто девять собиралась взять я.
– Почему же он тогда стоит тут?
– Потому что я отошла на минутку взять выписку.
– Это не причина.
Она уже улепетывала к столу со своей добычей. Я уселся напротив, пытаясь рассмотреть ее лицо.
– И удается читать что-нибудь, кроме Брайля? – спросил я.
Она подняла голову, но все равно было неясно, лицо это или затылок. – Что? – переспросила она. – А-а. Я прекрасно все вижу. – Но при этих словах она отодвинула челку, и глаза у нее оказались зеленые.
– Зеленые глаза, – сказал я.
– Да, а что, это плохо?
– Почему же плохо. Наоборот…
Так это начиналось. – Ешь, а то худой как скелет, – сказала она за ужином. Пробило полночь, мы все еще находились в греческом ресторане около «Пилада», и свеча почти совершенно оплыла на горлышко бутылки, и мы рассказывали друг другу все. У нас была одинаковая профессия. Она редактировала статьи для энциклопедии.
Я торопился выговорить все, что мог сказать. В половине первого она отодвинула челку, чтобы лучше меня рассмотреть, и тут я выставил палец, как пистолет, изображая прямое попадание, и пропищал: – Пиф. Паф.
– Как интересно, – сказала она. – Я тоже.
Так мы стали плотию от единой плоти и с того вечера меня начали именовать Пифом.
Мы не могли позволить себе новую квартиру. Поэтому я ночевал у нее, а днем она приходила ко мне в контору или же ходила на охоту. Безусловно, она была ловчее меня, распутывая загадки, и знала, какие связи в первую очередь подмечать и чем поделиться со мною.
– Есть у нас где-то фиго-овенький конспект на розенкрейцеров? – говорила она.
– Да, надо мне разобраться, когда будет время. Это конспект бразильских записей.
– Так вот, поставь отсылку на Йейтса.
– При чем тут Йейтс?
– При том, что я читаю вот здесь, что он входил в розенкрейцерское общество, которое называлось Утренняя Звезда.
– Что бы я без тебя делал, подумать страшно.
Я снова начал посещать Пилада, теперь это была для меня биржа. В «Пиладе» я ловил заказчиков. Однажды я там увидел Бельбо. Он, кажется, тоже до того времени не часто рассиживался в «Пиладе» и вернулся только с тех пор, как узнал Лоренцу Пеллегрини. Все такой же, седины немного больше и немного похудевший, но не слишком.
Он отреагировал на меня сердечно (применительно к его буйному темпераменту). Кратчайшая сводка последствий той серии событий, в которых участвовали мы вместе, имевших давнишнее эпистолярное продолжение. Комиссар Де Анджелис больше не возникал. Дело сдали в архив или вроде этого.
Я рассказал ему о своей работе, и он, кажется, заинтересовался: – У, мне тоже хотелось бы работать в подобном роде, Сэм Спейд от культуры, двадцать долларов в день плюс командировочные.
– Но не приходят обольстительные и загадочные леди и никто не спрашивает о мальтийском соколе, – сказал я.
– Не теряйте надежды. Вам нравится ваша работа?
– Не то чтобы нравится, – ответил я цитатой из него самого. – Это единственное, что я, может быть, хорошо умею.
– Good for you, – отвечал он.
Мы встречались еще не раз. Я рассказывал ему о бразильских впечатлениях. Однако взгляд его вечно где-то витал, более чем обычно. Когда в баре не было Лоренцы Пеллегрини, взгляд сгущался и повисал над входною дверью. А когда она была, взгляд беспокойно перелетал по залу вслед за ее перемещениями.
Как-то вечером перед самым закрытием Бельбо проговорил, как всегда отсутствуя глазами: – Слушайте, нам, скорее всего, понадобится ваше сотрудничество, причем на длительный период. Вы могли бы работать на нас по полдня, скажем, несколько раз в неделю?
– Надо подумать. А с чем это связано?
– Крупная металлургическая фирма заказала книгу о металлах. Иллюстрации должны преобладать над текстом. В общем, популярно, но солидно. Вы понимаете, в каком жанре. Металлы в истории человечества, от железного века до сплавов, употребляемых в ракетостроении. Нам нужен был бы человек для поисков в библиотеках и в архивах, для подбора иллюстративного материала, высококлассного: старые миниатюры, офорты из альбомов прошлого века на разные темы, ну не знаю, литье, громоотводы.
– Ладно, я завтра зайду и обсудим детально.
Тут подошла Лоренца Пеллегрини: – Отвезешь меня домой?
– Почему сегодня я? – спросил Бельбо.
– Потому что ты мужчина всей моей жизни.
Он покраснел, как мог покраснеть только он, – и взгляд его был направлен в еще более нелепую, чем обычно, точку. Потом сказал ей: – Присутствовали свидетели. – И мне: – Я мужчина всей ее жизни. Лоренца Пеллегрини.
– Добрый вечер.
– Добрый вечер.
Он поднялся и прошептал ей что-то на ухо.
– С какой стати? – отвечала она. – Я попросила тебя отвезти меня на машине ко мне домой.
– А, – сказал Бельбо. – Извините, Казобон, я работаю таксистом вот у этой дамы неизвестно чьей жизни.
– Балда, – ласково сказала она и поцеловала его в щеку.
36
Позвольте тем временем советовать грядущему или же настоящему читателю, если он подвержен меланхолии. Пусть не ищет знаков или провозвестий в том, что сказано ниже, дабы не причинилось ему беспокойства и не вышло более зла, нежели пользы, если он применит это к себе… как большинство меланхоликов.
Было ясно, что Бельбо и Лоренца Пеллегрини связаны. Я только не знал, насколько тесно и насколько давно. Файлы Абулафии тоже не помогают реконструировать сюжет.
В частности, не датирован файл об ужине с доктором Вагнером. Знакомство с доктором, как я знаю, началось еще до моего отъезда в Бразилию. Оно продолжалось и после моего прихода в «Гарамон». Соприкасался с доктором и я, а значит, ужин с Вагнером мог иметь место как до, так и после того вечера в «Пиладе». Если до – представляю себе смущение Бельбо и его подавленное отчаяние.
Доктор Вагнер из Вены, с многолетней практикой в Париже, этим обусловлено ударение в фамилии на последнем слоге, чем сильно шиковали его знакомые, вот уже лет десять наезжал в Милан по приглашению двух революционных групп – реликтов шестьдесят восьмого года. Группы устраивали с ним дискуссии, и, разумеется, каждая предлагала альтернативную радикалистскую трактовку его взглядов. Зачем и почему этот известный человек спонсировался у экстрапарламентариев, я никогда не мог понять. Теории Вагнера сами по себе не носили политической окраски, и захоти он, мог бы ездить по приглашениям университетов, клиник, академий. Наверное, дело в том, что оплата у революционеров была повыше, чем у остальных, а главными качествами доктора являлись эпикурейство и привычка к княжескому форсу. Частные организации всегда имеют больше средств, нежели государственные. Следовательно, доктор Вагнер мог приезжать в первом классе, останавливаться в лучших отелях, а счета за лекции и семинары выписывать по высшим тарифам, как за сеансы психотерапии.
Каким образом, со своей стороны, революционные группы находили идеологическое вдохновение в теориях господина Вагнера – это мне тоже непонятно. Хотя в те годы психоанализ Вагнера развивался по линии настолько деконструктивистской, диагональной, либидинозной и некартезианской, что из него и впрямь могла браться теоретическая подпитка для революционной работы.
Непонятно было и как отнесется рабочий класс к подобным идеям. Обе ревгруппы оказались на перепутье – предпочесть рабочий класс или Вагнера, и предпочли Вагнера. Было проведено идейное корректирование, и теперь движителем новой революции выступал не рабочий класс, а интеллигенция.
– Чем интеллектуализировать пролетариат, легче опролетарить интеллигенцию, а платя по тарифам профессора Вагнера, дело это недолгое, – сказал мне Бельбо.
Вагнерианская революция была самой дорогостоящей в истории человечества.
В издательстве «Гарамон» при спонсорстве института психологии был переведен и издан сборник мелких статей профессора, узкоспециальных, но ценных для поклонников Вагнера именно в силу давности и редкости. Вагнер прибыл в Милан, чтоб провести презентацию. Тогда-то и началось их общение с Бельбо.
Имя файла: Доктор Вагнер
Дьявольский д-р Вагнер
Серия двадцать шестая
Кто в это серое утро конца нояб
Во время обсуждения я выступил с замечанием. Сатанический старец раздражился, но не выказал. Отвечал, наоборот, обольстительно.