– Как? За ваш собственный счет? Нет, нет, расход не так велик, цифру можно свести до минимума… Нет, дело в другом, в «Мануции» это не принято… Конечно, как вы могли бы сказать, и Джойс с Прустом тоже… Понимаю, понимаю…
Еще одна выдержанная пауза. – Хорошо, давайте действительно поговорим. Я с вами был совершенно откровенен. Вы полны нетерпения. Давайте попробуем то, что называется совместным предприятием. Джойнт венчер, как говорят американцы… Приходите к нам завтра, и мы ориентировочно подсчитаем смету… Мое почтение и мое восхищение.
Гарамон поднял на нас глаза, как будто выходя из глубокого сна, и провел по лицу ладонью, потом вздрогнул всем телом, вспомнив о присутствии посетителя. – Простите. Это был Писатель, настоящий Писатель, я думаю – великий. И что же? Именно поэтому… Как часто испытываешь стыд, занимаясь нашей профессией. Если бы не было так сильно призвание… Но вернемся к нашей беседе. Все уже сказано. Я отвечу вам в течение месяца. Рукопись оставьте у нас, она в надежных руках.
Коммендатор Де Губернатис вышел, так и не произнеся ни слова. Он понял: одна его нога уже в кузне литературной славы.
39
Рыцарь Небесных Сфер, Князь Зодиака, Высочайший Герметичный Философ, Несравненный Распорядитель Светил, Великий Прелат Изиды, Князь Священного Холма, Философ Самофракийский, Титан Кавказский, Отрок Златолирный, Рыцарь Истинного Феникса, Рыцарь Сфинкса, Высочайший Мудрец Лабиринта, Князь Брахман, Мистический Надзиратель Святилища, Архитектор Таинственной Башни, Высочайший Князь Священной Завесы, Толмач Иероглифов, Орфический Доктор, Надзиратель Трех Очагов, Хранитель Невысказуемого Имени, Величайший Эдип Высших Секретов, Возлюбленный Пастырь в Оазисе Тайн, Доктор Священного Огня, Рыцарь Сиятельного Угольника.
«Мануций» было издательством для ПИССов. ПИССом именовался на техническом наречии «Мануция»… но почему «именовался»? именуется, существует и сейчас, все продолжается там у них как ни в чем не бывало. Это просто я перевожу рассказ в недостижимо отдаленное прошлое. Потому что то, что случилось позавчера вечером, прочертило как будто разлом во времени. В нефе Сен-Мартен-де-Шан прервалась связь времен. А может быть, это оттого, что позавчера я сам внезапно состарился на десятилетия? Или же страх, что Эти Самые доберутся до меня, подсказывает мне такую интонацию, как будто я пишу историю империи периода упадка? Пишу распростертый в ванне, со вскрытой веной, выжидая, когда я захлебнусь в своей крови…
ПИСС значит Писатель, Издающийся за Собственный Счет. «Мануций» – одна из тех фабрик славы, которые в англоязычных странах называют «vanity press». Весьма значительные доходы, никаких накладных расходов. Штат: Гарамон, госпожа Грация, бухгалтер в чуланчике в конце коридора с табличкой «замдиректора по административной части», пенсионер-инвалид Лучано на должности экспедитора, распоряжающийся обширным складом в полуподвальном этаже.
– Никогда я не мог уяснить, как умудряется Лучано паковать книги одной рукой, – говаривал Бельбо. – Видимо, пускает в ход зубы. Хотя, если подумать, пакует он не так уж много. В нормальных издательствах рассылают товар на реализацию, у нас отправляют только посылки авторам. «Мануций» читателями не интересуется. Самое важное, считает господин Гарамон, чтобы нас любили писатели. Без читателей прожить можно.
Бельбо восхищался господином Гарамоном. Гарамон в его глазах олицетворял силу, в которой ему, Бельбо, было отказано.
Система «Мануция» отличалась простотой. Немногочисленные рекламные объявления в провинциальных газетах, в специальных журналах, в городских литературных альманахах, в периодических изданиях, которым не суждено прожить больше трех выпусков. Объявления скромного формата, с фотографией автора и подписью «Высочайший голос нашей поэзии» или «Новая захватывающая повесть автора романа “Флориана и ее сестры”».
– Таким образом расставляются силки, – продолжал Бельбо, – и ПИССы падают в них гроздьями. Если, конечно, грозди могут попадать в силки. Но так как неопрятная метафорика характерна для большинства авторов «Мануция», я невольно заражаюсь ею, так что прошу простить.
– Ну и?..
– Ну и возьмем, к примеру, Де Губернатиса. Через месяц, дав пенсионеру хорошо повариться в собственном соку, поступит звонок от Гарамона с приглашением на ужин, где будут и другие авторы. Вечер состоится в арабском ресторане, для своих, без вывески. Туда надо прямо звонить и говорить в домофон свою фамилию. Шикарная обстановка, рассеянный свет, экзотические мелодии. Гарамон здоровается за руку с метрдотелем, называет на ты официантов и возвращает в погреб бутылки, потому что год разлива его не устроил. Или же говорит: извини меня, дорогой, но разве это кускус, как готовят в Марракеше? Де Губернатиса знакомят с комиссаром Таблетти. Все наземные службы аэропорта под его контролем. Но главное в нем – что он изобретатель. Апостол нового языка Косморанто. Это язык мира во всем мире. Сейчас он стоит на повестке дня в ЮНЕСКО. Потом – профессор Пилюлли, настоящая крепкая проза, лауреат премии Петруцеллис делла Кукуцца 1980 года, светило медицинской науки. Сколько лет у вас преподавательского стажа, профессор? В те-то времена студенты действительно учились. А вот и наша утонченная поэтесса, Теодолинда Клистери Клизмони. Та самая, которой принадлежат «Целомудренные касания», вы, конечно, читали.
Бельбо признался мне, что долго не мог уяснить, почему женщины-ПИССицы подписываются двойной фамилией. Почему, господи боже, у нормальных литераторш, как правило, одна фамилия, а то и вообще нет ее (Колетт), а у ПИССессы всегда имя вроде Капитолина Облигацци Депозито? Объяснение, конечно, в том, что нормальный сочинитель пишет из интереса к своей работе, ему не так уж важно, если прославится не он, а псевдоним, как, например, было с Нервалем. А для ПИССов и ПИССих важнее всего, чтобы о публикации узнали соседи как по нынешнему району, так и по району, в котором они жили раньше. Мужчине хорошо, у него всегда одно имя. А даме необходимо, чтобы дошло как до тех, кто знавал ее в девицах, так и до знакомых со стороны мужа. Поэтому без двух фамилий на обложке даме не обойтись никак.
– В общем, что вам сказать. Ужины эти очень насыщенны в интеллектуальном смысле. Де Губернатис балдеет, как после коктейля из ЛСД. От соседей по столу он наслушивается сплетней. Он узнает смачный анекдот про великого писателя, известного импотента, а с точки зрения как писатель – не такого уж великого. Он впивается влажным от волнения взором в новое издание «Энциклопедии Знаменитых Итальянцев», которая по манию Гарамона появляется на столе неожиданно и сногсшибательно, для того чтобы показать комиссару Таблетти, как выглядит статья о нем: вот и вы вошли в пантеон, дорогой коллега, как же, как же, это ведь в высшей степени соответствует вашим заслугам.
Бельбо вытащил эту энциклопедию. – Час назад я читал вам мораль. Теперь мне стыдно, потому что никто не чист. Энциклопедию эту составляем мы вдвоем с Диоталлеви. Но, клянусь вам, не ради постраничной оплаты. Это одно из самых смешных на свете занятий. Каждый год выходит новое переработанное издание. Статьи о литераторах расположены квадратно-гнездовым способом. Одна статья про существующего писателя, одна про ПИССа. Много времени, как правило, отнимает возня с алфавитом. Невыгодно терять пространство между двумя знаменитыми писателями. Приходится работать филигранно… вот, например, посмотрите на Л.
Лампедуза, Джузеппе Томази ди (1896–1957). Сицилийский писатель.
Долго не пользовался признанием и стал известен лишь после своей смерти как автор романа «Леопард».
Лампустри, Адеодато (1919-?). Писатель, воспитатель, боец (бронзовая медаль за восточно-африканскую кампанию), мыслитель, прозаик и поэт. Его фигура возвышается на фоне итальянской словесности текущего столетия. Дар Лампустри выявился с особой силой после 1959 года, когда был создан первый том всеобъемлющей трилогии «Братья Карамаззи», в которой в неприкрыто реалистичной и в то же время подкупающе лиричной манере повествуется о нелегкой судьбе семьи рыбаков из Лукании. Это произведение, которому была заслуженно присвоена в 1960 году премия Петруцеллис делла Кукуцца, было продолжено созданными в последующие годы романами «Освобождение из тюрьмы» и «Пантера с глазами без ресниц», которые, возможно, еще более выразительно, чем первое творение, подчеркивают эпический размах, искрометное воображение, лирическую струю, отличающие многогранное творчество этого одаренного художника. Ценный сотрудник министерства, Лампустри пользуется уважением среди коллег по работе как цельная личность, образцовый отец и муж, несравненный оратор.
– Де Губернатис, – продолжал Бельбо, – возжаждет оказаться в энциклопедии. Он мгновенно забудет, что всю жизнь говорил, что-де «Энциклопедия Знаменитых Итальянцев» – суета сует и ею заправляет мафия критиков. Но всего важнее, что в этот вечер перед ним открывается перспектива войти в общество писателей, которые являются в то же время директорами государственных предприятий, банкирами, аристократами, юристами. Внезапно оказывается, что он может резко расширить и обогатить круг своих знакомств. Если ему понадобится обратиться по делу, теперь он будет знать, к кому. Господин Гарамон своей властью способен вытащить Де Губернатиса из провинциального болота, возвысить его до неслыханных высот. Приблизительно к концу вечера Гарамон шепнет ему, чтобы тот зашел наутро к нему в издательство.
– И на следующий день он побежит.
– Можете не сомневаться. После бессонной ночи, исполненный мечты о славе Адеодато Лампустри.
– А потом?
– Потом, то есть на следующее утро, Гарамон начнет так: я не упоминал об этом вчера за ужином, чтобы не смущать остальных, но что за чудо вы написали! Не говорю уж о том, что внутренние рецензии полны восторгов, скажу даже, положительны, но я и сам лично уделил всю ночь не отрываясь чтению этих страниц. Книга уверенно тянет на литературную премию. Великая, великая вещь.