– Неважно, – сказала Лоренца. – Я подожду. Вы идете в бар? – Это обращение к нашей троице тоже походило скорее на приказание, чем на вопрос. – Хорошо, я задержусь здесь на полчасика, я хочу взять у Симона один из его эликсиров, вам тоже бы неплохо их попробовать, но Симон говорит, что это только для избранных. Потом я к вам приду.
Алье улыбнулся тоном снисходительного дядюшки, откланялся нам, попросил проводить к выходу.
Выйдя на улицу, мы в полном молчании направились к моей машине, влезли в нее и доехали до «Пилада». Бельбо был нем. Но у стойки бара заговорить стало просто необходимо.
– Не хотел бы я завести вас в лапы безумцу, – сказал я.
– Нет, – ответил Бельбо. – Он человек умный и остроумный. Только живет не в том мире, что мы с вами. – И мрачно добавил немного погодя: – Хотя не совсем.
49
Traditio Templi подразумевает традицию храмовничества как рыцарство, духовное рыцарство посвященных…
– Разгадал я вашего Алье, Казобон, – сказал Диоталлеви, который у Пилада заказал стакан белого игристого, и мы заопасались за его душевное здоровье. – Это большой любитель любомудрия и большой нелюбитель всего, что понаслышке и по верхушке. В то же время, как нам стало ясно сегодня посредством этой самой наслышки, он верхушечников хотя и презирает, однако принимает, диалогизирует с ними, не воротит нос.
– Сегодня господин Алье, или граф, или маркграф, в общем этот самый, произнес ключевые слова, – отвечал на это Бельбо. – Это слова «духовное рыцарство». Презирает верхушечников, но сознает, что повязан с ними общим духовным рыцарством. В каком-то смысле я его понимаю.
– В каком же смысле? – спросили мы хором.
Бельбо был на стадии третьего джин-мартини. Виски по вечерам, проповедовал он. Это дарует успокоение и грезу. А в послеобеденное время только джин-мартини, возбуждающий, подкрепляющий. И мы услышали рассказ о его детстве в ***, который уже однажды зачинался при мне.
– Это было где-то между сорок третьим и сорок пятым, то есть в период перехода от фашизма к демократии, а потом оттуда к новой диктатуре Республики Сало и к партизанской войне против этой республики. Партизаны вели войну в горах. В начале этой повести мне было одиннадцать лет и я проживал в доме дядюшки Карло. До этого мы жили в городе, но в сорок третьем году начались бомбардировки и мама решила эвакуироваться. У нас в *** имелись дядюшка Карло и тетя Катерина. Дядя принадлежал к сельскому помещичеству и владел в *** домом с большим земельным наделом, отданным в аренду Аделино Канепе. Этот Аделино Канепа обрабатывал землю, собирал хлеб и гнал вино, а половину выручки переводил хозяину участка. Совершенно естественно, что в таких случаях возникала взаимная ненависть. Арендаторы считали, что их эксплуатируют, а землевладельцы были недовольны, что получали только половину дохода с кровных наделов. Ненавидели, но сосуществовали. По крайней мере в случае дядюшки Карло. Дядюшка же в четырнадцатом году записался волонтером в альпийские стрелки. Суровое детище Пьемонта, до мозга костей родина и долг, он был произведен в лейтенанты, а впоследствии в капитаны. Короче, во время битвы на Карсе рядом с ним у солдата-идиота взорвалась в руке ручная граната. С чего бы иначе ей называться ручной. В общем, дядю уже было забросили в общую могилу, но одному фельдшеру показалось, что он пока еще не умер. В полевом лазарете дяде отняли глаз, который выскочил из орбиты, отняли руку, и если слушать тетку Катерину, ему всадили в череп металлическую пластину, чтоб залатать отверстие в голове. Хирург оказался на высоте, и дядя, разумеется, тоже. Серебряный орден, крест кавалера итальянской короны и по окончании войны гарантированное место в органах государственной администрации. Дядя был назначен на должность директора налогового управления в ***, где у него было фамильное имение, и поселился в родительских пенатах бок о бок с Аделино Канепой и со всей его роднею.
Как налоговый директор он входил в местную номенклатуру, а как инвалид войны и кавалер короны Италии не мог не поддерживать линию правительства, которое в тот период как раз являлось фашистским. Был ли фашистом мой дядя Карло?
Постольку поскольку, как любили говорить в шестьдесят восьмом году. Поскольку фашизм оценивал заслуги воевавших. Скажем так, что дядюшка Карло был умеренным фашистом. В той мере, однако, чтоб его возненавидел Аделино Канепа, который был, наоборот, антифашистом по причинам вполне недвусмысленным. Канепа должен был являться к дяде единожды в год и согласовывать с ним налоговую декларацию. Он вступал в приемную дяди с задиристым и независимым видом, как будто и не он пробовал соблазнить тетушку Катерину несколькими дюжинами яиц. Он представал перед дядей, который не только был, в качестве героя войны, неподкупен, но и был прекрасно осведомлен, сколько денег Аделино Канепа отжулил у него в течение года, и не спускал ему ни чентезимо. Аделино Канепа почитал себя жертвой диктатуры и начал распускать клеветнические слухи про дядюшку Карло. Аделино с семьей обитал на первом, дядя с семьей на втором этаже, встречаясь, они не здоровались. Посредницей выступала тетя Катерина, а после нашего приезда моя мама, которой Аделино Канепа выражал симпатию и соболезнования, поскольку ей выпало быть свояченицей монстра. Дядя возвращался каждый вечер в шесть часов в сером двубортном костюме, в серой шляпе и с непрочитанным номером «Стампы». Шагал он прямо, походкой альпийского стрелка, измеряя непройденную дорогу своим острым серым глазом. Пройдя мимо Аделино Канепы, который в этот час отдыхал на скамеечке под деревьями сада, и поравнявшись с госпожой Канепа на первом повороте общей лестницы, дядя церемонно снимал шляпу и раскланивался. Так шло вечер за вечером, год за годом.
Было уже восемь, Лоренца не пришла, как обещала. Бельбо приканчивал пятый джин-мартини.
– Настал сорок третий год. Прекрасным утром дядюшка Карло вошел в нашу спальню, разбудил меня, крепко расцеловал и сказал: «Мой мальчик, хочешь знать самое важное событие года? Уничтожили Муссолини». Так мы и не поняли, переживал ли дядя по этому поводу. Он был законопослушный гражданин и слуга своего отечества. Если и переживал, то на эту тему не распространялся, а собирал налоги. Теперь уже для правительства Бадольо. Потом настало восьмое сентября, и территория, на которой мы находились, перешла под контроль Республики Сало, и дядя Карло примирился и с этим. Он стал собирать налоги для Республики Сало. Аделино Канепа тем временем намекал на свои особые связи с партизанскими формированиями на взгорье и за горами и сулил невообразимое мщенье. Мы, мальчишки, по тем временам плохо представляли себе, что такое партизаны. Много чего о них рассказывалось, но в натуре их не видал никто. Одним из героев выступал некто Терци, командующий бадолианцев. Это было, думаю, вымышленное имя, так у партизан полагалось, и заимствованное едва ли не из популярного предвоенного комикса о Дике Громобое. Терци в прошлом был фельдфебелем карабинеров. В первых же боевых действиях против фашистов и СС он потерял ногу, и он был сводным командующим всех партизанских бригад, действовавших на холмах в окрестностях ***. И приключилось ужасное. Однажды эти партизаны заявились к нам в деревеньку. Они сбежали с гор к нам в долину и наводнили собой все улочки. Никакой формы у них в те времена не было, только синий платок на шее. И палили из автоматов куда-то в небо, чтобы показать, каковы они. Известие распространилось мгновенно. Все позакрывались в домах. Никто не знал, что за птицы эти партизаны. Тетя Катерина слегка обеспокоилась. Но утешало, что партизаны, по слухам, благоволят к Аделино Канепе. А значит, и дяде тоже нечего опасаться. Оказалось, было чего опасаться. Как потом рассказали, часов около одиннадцати команда партизан с автоматами обложила налоговое управление и дядю арестовали, увезя в неизвестном направлении. Тетя Катерина легла на кровать, стала пускать изо рта белую пену и закричала, что дядя обязательно погибнет. Достаточно одного тычка прикладом, у него же в голове пластина, он погибнет на месте. Привлеченный воплями тети Катерины, появился Аделино Канепа с женой и сыновьями. Тетя закричала, что вот пришел иуда, что это он заявил на дядю партизанам, что тот собирает пошлины в казну Республики Сало́. Аделино Канепа поклялся всем, что только было у него святого, что он не заявлял. Но чувствовалось, что он не снимает с себя ответственности, потому что действительно болтал много. Тетка выгнала его. Аделино плакал, обращался к моей матери, припоминал ей все разы, когда уступал кролика или куру за самую смехотворную плату. Моя мама замкнулась в гордом молчании, тетя Катерина продолжала изрыгать белую пену. Я плакал. В конце концов, после двух часов этих терзаний, послышались крики и дядюшка Карло вкатился на велосипеде, которым он управлял своей единственной рукой, и вид у него был как будто с прогулки. Он моментально заметил надрывную сцену в палисаднике и осведомился, не произошло ли чего неприятного. Дядя был противник драматизма, как большинство населения нашего Пьемонта. Поднялся наверх, приблизился к одру умирающей тети Катерины, которая продолжала дрыгать тощими ногами, и спросил, по какой причине она обеспокоена.
– Что же произошло на самом деле?
– Произошло, что, по-видимому, партизаны из отряда Терци сделали выводы из бормотанья Аделино Канепы и увидели в дядюшке Карло олицетворение режима на местах, и его забрали, чтобы дать урок всему нашему городишке. Дядю Карло вывезли на полуторке за город и представили пред светлые очи командующего Терци, сверкавшего орденами и медалями, с автоматом в правой руке и с костылями в левой. На это дядя Карло, и вы знаете, я не думаю, что это была военная хитрость, скорее инстинкт, привычка, корпоративная традиция, – вытянулся по стойке «смирно» и отрапортовал: майор альпийских стрелков Ковассо Карло, инвалид войны, герой войны, награжден серебряным орденом. Тогда этот самый Терци тоже вытянулся по стойке и отрапортовал: фельдфебель Ребауденго, карабинерский его величества стрелковый полк, исполняю обязанности командующего бадолианской бригадой имени Беттино Рикасоли, награжден бронзовой медалью. Где воевал, спросил дядюшка Карло. Терци, голосом подчиненного: населенный пункт Пордой, господин майор, высота 327. Черт подери, отреагировал дядя, я был на высоте 328! Третья рота, под Сассо ди Стриа! Бой в день равноденствия? Так точно, бой в день равноденствия. Артобстрел горы Пять Пальцев? Ядри меня в душу, если забуду тот артобстрел, господин майор. А штыковая атака накануне святого Криспина? Разрази меня гром и так далее в подобном духе. После чего один без ноги и другой без руки, одно тело, одна душа, обнялись по-братски и Терци сказал: видите ли, кавальере, понимаете, господин майор, у нас тут данные, что вы обираете население на потребу фашистским марионеткам, а следовательно, работаете на иноземных захватчиков. Видите ли, команданте, сказал ему на это дядюшка Карло, у меня семья и зарплату я получаю от государства, а государство это выбирал не я, что бы вы делали на моем месте? Дорогой майор, отвечал командующий Терци, на вашем месте я бы делал то же самое, но постарайтесь хотя бы помедленнее перекладывать эти ваши бумажки, не торопитесь отсылать их. Посмотрим, отвечал Терци мой дядюшка Карло, я не имею ничего против вас и вашей команды, вы ведь тоже сыновья Италии и добрые солдаты. Думаю, что они объяснились прежде всего потому, что и тот и другой выговаривали слово Родина с большой буквы. Терци распорядился, чтобы майору выделили велосипед. Дядя вернулся. Аделино Канепа не показывался в сад после этого много месяцев. Вот я к чему. Не знаю, то ли они имеют в виду под духовным рыцарством, но уверен, что существуют такие связи, которые действуют super partes.