– Но… он это всерьез? – спросил я.
– Думаю, что он принимал все это буквально. Сперва мы все считали его ненормальным, потом решили для себя, что в подобном визионерском преломлении он отобразил идею оккультного управления историей. Ведь говорят же, что история – это загадка, бессмысленная и кровавая? Но это неправильно. Смысл в ней обязан быть. Обязан быть некий Разум. Поэтому люди не легкомысленные создали для себя в ходе столетий образы неких Старшин, или же Царей Мира, может быть, и не имеющих физического воплощения… может быть, они только функция, коллективная роль, периодическое воплощение некоего Постоянного Намерения. С которым несомненно были связаны исчезнувшие великие ордена священства и рыцарства.
– Вы в это верите? – спросил Бельбо.
– И более уравновешенные люди, чем Сент-Ив, ищут Непознанных Верховников.
– И находят?
Алье добродушно посмеялся и ответил: – Какие же они будут Непознанные, если дадут познавать себя кому попало? Господа, у нас полным-полно работы. Мы еще не обсудили одну рукопись, это как раз трактат о секретных обществах.
– Стоящий? – спросил Бельбо.
– Абсолютно нет. Но для «Мануция» сгодится.
53
Не имея возможности открыто направлять земные судьбы, потому что правительства воспротивились бы, эта тайная ассоциация может действовать только через секретные общества… Эти секретные общества, создаваемые по мере того, как в них появляется необходимость, разделены на группы, несхожие и с виду противоположные, исповедующие временами взаимопротиворечащие мнения, чтобы контролировать, каждую отдельно, и, пользуясь абсолютным доверием, все совокупно, религиозные, политические, экономические и литературные партии, и все они подчиняются тайному центру и получают указания от секретного центра, в котором находится мощный механизм, способный таким образом невидимо управлять судьбами земли.
Однажды я увидел господина Салона на пороге его мастерской. Внезапно и совершенно дико меня пронизала мысль: вот сейчас он ухнет, как филин. Он приветствовал меня с видом близкого друга и спросил, как дела там у нас. Я неопределенно кивнул, осклабился и пробежал к себе.
Меня снова разбудоражили думы об Агарте. В таком виде, как их преподнес нам Алье, идеи Сент-Ива могли показаться соблазнительными какому-нибудь одержимцу, но ничего тревожащего не было в них. А вот в словах и в лице Салона в день мюнхенской беседы определенно было что-то неспокойное, и мне передалось это чувство.
Так что после работы я решил заскочить в библиотеку и посмотреть эту самую «Миссию».
В каталожном зале и на заказах была толпа, как всегда. Я сразился за нужный мне ящик, покопался в нем, заполнил требование и отдал его на стойку. Там мне сказали, что книга на руках, с традиционным в таких случаях библиотечным злорадством. Я опечалился, но вдруг над ухом послышался голос: – Да здесь она, я ее только что сдал. – Я обернулся. Передо мной был комиссар Де Анджелис.
Я узнал его, а он меня – я сказал бы, как-то подозрительно легко. Я-то сталкивался с ним в обстоятельствах для меня экстраординарных, а он меня видел полчаса в ситуации самого рядового сбора показаний. Кроме того, во времена Арденти я носил реденькую бороду, и волосы были гораздо длиннее. Ну и глаз у комиссара.
Что же, он наблюдает за мною с самого моего возвращения? Или он спец по физиогномике, в полиции их тренируют на запоминание лиц, имен…
– Господин Казобон? И читаем мы одно и то же!
Я протянул ему руку: – Ну, теперь можете звать меня доктор. А я могу подать документы на конкурс в полицию, как вы мне в свое время советовали, и тоже начну выхватывать книги из-под носа у штатских.
– Неправда. Все как в спорте. Я прибежал первым. Не горюйте, скоро книга попадет на место и вам ее выдадут. А пока что позвольте пригласить вас на чашку кофе.
Угощение от полиции меня смутило, но отказаться было бы уж очень грубо. Мы уселись в ближайшем баре. Он спросил меня, откуда интерес к индийской миссии, и мне ужасно захотелось ответить встречным вопросом: а у него откуда? – но я решил сначала защитить тылы. Я сказал, что продолжаю потихоньку разрабатывать тамплиерскую тему. А тамплиеры, согласно фон Эшенбаху, спаслись из Европы в Индию, а согласно кое-кому еще, спаслись потом в царство Агарту. Теперь можно было осторожно открываться. – Скорее странно, с какого боку это интересует вас.
– А как же, – отвечал он весело. – Как вы посоветовали мне книгу о тамплиерах, так я и стал понемногу любопытствовать в этом духе, а вы только что прекрасно объяснили, что от тамплиеров до Агарты один шаг.
Он меня переиграл. Ох. Но, слава богу, тут же прибавил: – Шучу, шучу. Я искал эту книгу по другой причине. Потому что… – и заколебался. – В общем, в нерабочее время я хожу в библиотеку. Чтобы не превратиться в робота или чтоб не остаться чурбаном в погонах, выбирайте из двух выражений, которое больше нравится… Расскажите лучше о себе.
Я коротенько изложил автобиографию, невероятные металлы включительно.
Он спросил: – Но в этом вашем издательстве, или в его шикарном филиале, выпускают и книги на оккультные темы?
Откуда он знал о «Мануции»? Сведения, подобранные, когда его интересовал Бельбо, несколько лет назад? Или он все еще идет по следу Арденти?
– При таком количестве типчиков вроде Арденти, которые околачивались в «Гарамоне», а «Гарамон» их пытался перепихнуть в «Мануция», – сказал я, – господину Гарамону пришло в голову сыграть на их сумасшествии. Кажется, это окупается. Если вас интересуют личности вроде старого полковника, там их пруд пруди.
Он ответил: – Да. Но Арденти пропал. Надеюсь, остальные на месте.
– Пока да. Чтобы не сказать «увы, да». Знаете, комиссар, ужасно хочется задать вам один вопрос. Думаю, при вашей профессии пропавшие без вести, или еще хуже того, попадаются вам ежедневно. Вы всем им уделяете такое… значительное время?
Он посмотрел на меня с лукавством. – А почему вы считаете, что я до сих пор уделяю время полковнику Арденти?
Что же, отбил прекрасно. Но если я буду поактивнее, ему ничего не останется кроме как открыть карты. – Бросьте, комиссар, – сказал я тогда. – Вы знаете все о «Гарамоне» и «Мануции», вы идете в библиотеку за книгой про Агарту…
– А что, разве от Арденти вы что-то слышали про Агарту?
Опять касание. И действительно, Арденти говорил нам, в частности, про Агарту, если не ошибаюсь. Я удачно выкрутился: – Нет, но что-то он плел про тамплиеров, если помните.
– Помню, – кивнул он. Потом добавил: – Но вы не должны представлять себе так, что мы занимаемся одним делом вплоть до победного конца. Так бывает только в телефильмах. В действительности же полицейский как зубной врач, пришел пациент, поковырялся в его зубе, он ушел с номерком на следующую неделю, тем временем появилась сотня новых. Такой случай, как с этим полковником, может находиться в архиве пусть даже и десять лет, но потом, при расследовании другого дела, снимая показания с совершенно случайного человека, вдруг выходит наружу след, хлоп, мгновенно представилось все по-другому, после этого начинаешь решать задачку. Потом новый хлоп. Или никакого хлопа, и дело возвращается в архив.
– Какой же хлоп в отношении Арденти случился недавно?
– Вам не кажется, что такие вопросы не задают? Ничего, ничего, у меня нет секретов. Полковник выплыл совершенно неожиданно. Мы держали под колпаком одного типа по абсолютно другому поводу и заметили, что он посещает «Пикатрикс», вы, наверно, слышали об этом клубе…
– Я слышал о журнале, о клубе почти ничего. Чем они занимаются?
– Да ничем, ничем. Довольно спокойное место. Немножко они все чокнутые, но ничего особенного. Однако я сразу вспомнил, что у них толокся и Арденти. Вся наша профессиональность состоит в таких вещах. Вспоминать, где ты слышал имя или видел лицо. Даже по прошествии десяти лет. Тогда я заинтересовался, чем сейчас занимаются в «Гарамоне». Вот и все.
– А какое отношение клуб «Пикатрикс» имеет к политической полиции?
– Не сомневаюсь, что слышу голос незапятнанной совести, но любопытничаете вы подозрительно.
– Вы же сами позвали меня пить с вами кофе.
– Это правда, к тому же у нас обоих нерабочее время. Я вам отвечу. До определенной степени в этом нашем мире все состыкуется со всем. – Бесценная герметическая философема, хихикнул я про себя. Но он продолжал: – То есть я не хотел бы утверждать, что пикатриксовцы замешаны в политике, но, знаете ли… Раньше мы искали краснобригадников в коммунах, а чернобригадников в спортзалах. Теперь легко может оказаться все наоборот. Странно стало в мире. Честное слово, десять лет назад работать было проще. Сейчас даже среди идеологий уже нет религии. Сколько раз я мечтал перейти в отдел наркотиков. Там хотя бы, кто торгует героином, не философствует. Там у людей устоявшаяся система ценностей.
Он помолчал еще немного с тем же нерешительным видом. Затем вытащил из кармана записную книжку размером с поминальник. – Послушайте, Казобон, вы по работе все время встречаете странных людей. Читаете еще более странные книги. Можете помочь мне? Что вы знаете о синархии?
– Ох, вот тут вы меня подловили. Да почти ничего. Слышал этот термин в связи с Сент-Ивом, и все.
– Но что о ней вообще говорят?
– Если о ней вообще и говорят, то в мое отсутствие. По-честному, мне в ней видится что-то фашистское.
– Попали прямо в точку. Эти разговоры подхватывает «Аксьон Франсэз». Но если бы на этом все кончалось, я был бы на коне. Как вижу группу, прославляющую синархию, – имею для нее политическое определение. Но плохо то, что стоит углубиться в материал, натыкаешься, например, на следующее. Примерно в 1929 году некие Вивиан Постэль дю Маз и Жанна Канудо основывают группу «Полярис», которая вдохновляется мифом о Царе мира, а затем предлагают синархический прожект: социальные службы против капиталистической прибыли, изжитие классовой борьбы при помощи кооперативного движения… Это кажется социализмом фабианского толка. Нереволюционная социалистическая теория в духе лейбористских убеждений. И действительно, и «Полярис» и фабианцы обвиняются в том, что они эмиссары синархического заговора, возглавляемого евреями. И кто же их обвиняет? «Ревю насьональ де сосьете секрет», журнал, обличающий юдо-масоно-большевистские козни. Многие его сотрудники связаны с интегралистской правой организацией повышенной секретности – «Ля Сапиньер». Они утверждают, что все политические революционные объединения не что иное, как маскировка дьявольского заговора, идеологом которого выступает оккультный комитет. Вы могли бы сказать, конечно: ну раз так, мы просто ошиблись. Сент-Ив в конечном итоге сделался идейным предтечей реформистских групп, а правые, как им свойственно, валят все в одну кучу и расценивают все эти группы как филиации демо-плуто-социал-иудейского толка. Что же, и Муссолини занимался тем же. Но откуда берутся разговоры об оккультной подоплеке? На основании того немногого, что мне видно, «Пикатрикс» довольно-таки далек от рабоче-крестьянского движения.