Я ожидал явления Ребиса, подростка-андрогина, философской соли и венчания Белой Деи.
Мне казалось, что я все знаю. Не то у меня в сознании восстанавливались чтения последних месяцев, не то Лоренца передавала мне свое знание через касание руки, и я ощущал ее слегка влажноватую ладонь.
Я с удивлением понимал, что бормочу далекое имя, имя за именем, их философы давали, как я помнил, Белой Дее, но я призывал ими Лоренцу. Не знаю, может, я просто служил про себя литанию, дабы задобрить некую силу: Белая медь, бормотал я, незапятнанный Агнец, Альбатрос, Алебастр, Благая вода, Чистая ртуть, Аурипигмент, Азот, Азох, Аммоний, Камбар, Каспа, Керуза, Воск, Комериссон, Электр, Евфрат, Ева, Фада, Зефир, Основание искусств, Драгоценный камень Гивинис, Диамант, Зибах, Зива, Покров, Нарцисс, Лилия, Гермафродит, Хая, Ипостась, Воск, Асбест, Янтарь, Молоко Мадонны, Единый камень, Полная луна, Мать, Живой елей, Овощ, Яйцо, Флегма, Точка, Острие, Корень, Соль природы, Земля листвы, Бура, Тинкал, Пар, Вечерняя звезда, Ветер, Амазонка, Стекло фараона, Моча младенца, Стервятник, Плацента, Менструм, Беглый раб, Левая рука, Сперма металлов, Дух, Олово, Сок, Сера помазания…
В гуще вара, посеревшей, проявился горизонт из скал и сухих деревьев. За него закатывалось черное солнце. Грянул слепящий свет, и посыпались искрометные картины, отражавшиеся повсеместно, отчего мерещилось, будто я в калейдоскопе. Фимиамы теперь воскурялись литургические, храмовые, и я начал чувствовать боль в голове, тяжесть посередине лба, и я видел роскошную залу с золотыми узорочьями, был в ней свадебный пир, был жених царского рода и невеста под белым покрывалом. Еще там были старый царь и с ним царица на троне, при них воин и рядом темнокожий царь. Перед царем небольшой алтарь, на алтаре книга, переплетенная в черный бархат, и свеча в подсвечнике слоновой кости. Рядом с подсвечником вращающийся глобус и часы в хрустальном футляре, подобном фонтану, из которого вытекала жидкость цвета крови. Над фонтаном был череп, из глазницы черепа глядела беловидная змея.
Лоренца нашептывала что-то, дыша мне в ухо. Но я не слышал голоса.
Змейка раскачивалась в ритме грустной, медлительной музыки. Старые цари теперь были облачены в черное, и перед ними находились шесть отверстых гробов. Прозвучали мрачные басы труб, и явился некто в черной маске. Была сначала казнь иератическая, как бы заснятая рапидом, и царь принимал ее печалуясь и ликуя, клонил покорную голову. Затем маскированный взметнул топор, блеснуло лезвие, и молниеносно пал как будто бы маятник. Разлет клинка воспроизвелся в каждой отражающей поверхности, и тысяча голов кувырнулась с плеч. И с этого момента изображения сменялись так стремительно, что мне не удавалось проследить за ходом событий. Кажется, постепенно все бывшие там персоны, включая темнокожего царя, были обезглавлены и уложены в гроба. А после этого зал преобразился в берег моря, или же озера, и к ближнему причалу пришвартовались шесть освещенных судов, на которые были перенесены гроба. Суда удалились по зеркалу воды и слились с чернотой ночи, в то время как фимиамы стали почти осязаемыми, до того плотен сделался пахучий пар. На миг мне стало не по себе, не я ли тоже приговоренный? Вокруг шелестели слова «свадьба, свадьба…».
Тогда распался мой контакт с Лоренцей. И только после этого я обернулся, чтоб поискать ее среди теней.
Зал теперь представлял собой крипту, или же пышную гробницу, освещаемую из-под свода карбункулом невероятного размера.
Во всех углах находились женщины в девственных одеждах. Посередине был двухъярусный очаг, напоминавший замок. Цокольный этаж с каменным портиком походил на печь. Две боковые башенки содержали два аламбика, сходившиеся в яйцевидную колбу, а третья, центральная башня имела навершием фонтан.
В цокольном этаже под портиком замка виднелись шесть обезглавленных. Одна из женщин принесла ларец, откуда был вынут круглый предмет, который положили в отверстие-леток над цокольным этажом. Тут же забил фонтан на острие постройки. Я успел опознать круглый предмет: это была голова мавра. Она запылала как головня, довела до кипения воду в фонтане. Излетали пары, дуновения, клокотанье.
Лоренца на этот раз прижимала ладонь к моему затылку. Эту ласку я уже видел, когда она ехала с Якопо в машине. Одна из жен внесла золотой шар, отвернула кран в печи в цоколе постройки и нацедила в шар густую красную жидкость. После этого шар был открыт, но внутри оказалась не красная жидкость, а большое красивое яйцо, белое как снег. Жены положили яйцо на землю в кучу желтоватого песка. Там яйцо раскололось и из него вылупилась птица, уродливая и вся покрытая кровью. Но, напившись крови казненных, птица выросла прямо на наших глазах, хорошея и преисполняясь сиянием.
Тогда эту птицу тоже обезглавили и обратили ее в прах на небольшом алтаре. Кто замешивал тесто из пороха, кто закладывал это тесто в две хлебопекарные формы, и отправили обе формы на выпекание в печку, и раздули в печке пламя, играя на трубах. В конце концов формы отворили, и оттуда вышли двое существ, бледные, однако же красивые, хотя почти прозрачные, отрок и отроковица, ростом тела не выше четырех ладоней, мягкие и плотские, как живые создания, но с глазами пока еще стеклянными, минеральными. Их уложили на подушки и старец влил им в уста по капле крови.
Появились другие женщины, неся золотые трубы, украшенные зелеными венками, и преподнесли одну трубу старцу, который поднес ее к устам нежных двух созданий, переходивших от растительного прозябания к сладкому животному сну, и он начал вдувать душу в их тела. Зал залило сиянием, сияние ослабело до сумрака. Потом была тьма, озаряемая оранжевыми сполохами. Потом было необъятное зарево солнечного восхода, слышны были трубы. Трубы кричали высоко и резко. И невыносимый свет рубина. И тут я снова потерял из виду Лоренцу и понял, что никогда больше не обрету ее.
Все стало снова ярко-алого цвета, который медленно преобразовался в голубой и фиолетовый, а потом экран погас. Головная боль сделалась невыносимой.
– «Mysterium Magnum», – говорил Алье, на этот раз громким и спокойным голосом, стоя рядом со мною. – Возрождение нового человека через смерть и через страсть. Недурная интерпретация, должен заметить, хотя тяга к аллегориям во многих отношениях повлияла на последовательность описания фаз. То, что было вам показано, это только реконструкция. Вы, естественно, сознаете это. Но речь шла о Чем-то. Пригласивший нас утверждает, что это Что-то, это Оно, было получено им самостоятельно. Пойдемте же, и нам покажут осуществившееся чудо.
59
И елико порождаются сии уроды, надлежит думать: суть деи природы, даже когда видом отличны от человека.
Нас препроводили из залы в сад, и сразу же мне полегчало. Я постеснялся спросить у спутников, видели ли они Лоренцу. Лоренца, конечно, мне снилась. Но через несколько шагов был вход в теплицу. В теплице жаркая духота снова одурманила меня. Посреди растений, в большинстве своем тропических, было шесть стеклянных колб грушевидной формы, или же напоминавших слезу, заткнутых и запечатанных, налитых голубой влагой. В каждом сосуде трепетало существо не крупнее двадцати сантиметров. Мы узнали царя с седыми волосами, царицу, мавра, воина и двоих подростков, венчанных лаврами, голубого и розового. Они колыхались в нежном ритме наплывов волн, как будто пребывая в природной своей стихии.
Трудно было разобрать, что в колбах: пластмассовые куклы, восковые статуэтки или живые существа. Вдобавок жидкость была на просвет мутноватой и не давала увидеть, дышали ли фигурки взаправду или это был оптический обман.
– Кажется, они вырастают со дня на день, – пояснил Алье. – Каждое утро полагается эти сосуды зарывать в кучу свежего конского помета, который своей теплотой создает температуру, необходимую для роста. Точно как предписывается у Парацельса, который говорит, что «человечки должны возрастать при теплоте лошадиного чрева». По словам пригласившего нас господина, человечки разговаривают с ним, сообщают секреты и прорицают. Они передали ему истинные размеры Соломонова Храма и открыли, как экзорцировать демонов… По правде, лично я не слышал, как они разговаривают.
Лица существ казались очень подвижными. Царь любовно глядел на царицу.
– Наш хозяин рассказал мне, что как-то утром застал лазурного подростка, неведомо как выбравшегося из узилища, когда тот пытался раскупорить сосуд своей любовницы… Но будучи вне своей стихии, он дышал с затруднением. Его еле спасли, успели погрузить в его природную жидкость…
– Кошмар, – сказал Диоталлеви. – Избави меня Господь от таких гомункулов. Вечно надо их таскать с собой, каждый день менять навоз, а летом что делать? Дворнику не оставишь.
– Но вполне вероятно, – заключил Алье, – что это всего лишь только лудионы, декартовы бесенята. Или же автоматы.
– Бесы, бесы, – говорил Гарамон. – Вы, доктор Алье, распахнули нам врата нового мира. Больше смирения от нас требуется, дорогие друзья, больше скромности. Есть много таких вещей на земле и на небе, что… на войне как на войне…
Гарамон был просто на седьмом небе. Диоталлеви сохранял выражение заинтригованного скептика. Бельбо не имел никакого выражения.
Чтобы развеять последние сомнения, я сказал: – Жалко, что Лоренцы не было с нами, вот бы ей море впечатлений.
– Это точно, – проронил Бельбо.
Лоренцы не было здесь. А со мной случилось то же, что в Рио с Ампаро. Ужас. Я чувствовал себя обмороченным. Почему, ну почему мне не дали агогон.
Я откололся от прочих и возвратился в замок, расталкивая толпу. Прошел через зал с буфетом. Взял себе что-то попить, подозревая, что выпью отраву… Я искал туалет. Хотелось намочить виски и затылок. Нашел, намочил водой, полегчало. Но у выхода я заметил винтовую лестницу и не удержался от соблазна нового приключения. Возможно, хотя я и привел себя в порядок, но продолжал гнаться за Лоренцей.