– А немцы-то что?
– Немцы? Они и дальше шествуют по дороге традиции. Благодаря чему получаем объяснение не менее чем двухсотлетнему периоду истории философии: англосаксонский эмпиризм против романтического идеализма…
– О, так мы поэтапно переоткрываем историю человечества, – сказал Диоталлеви. – Мы с вами переписываем Писание. Интересно, интересно!
73
Еще один занимательный пример криптографии был явлен миру в 1917 году одним из лучших историографов Бэкона доктором Альфредом фон Вебером-Эбенгоффом из Вены.
Следуя той же самой системе, которая была уже применена к произведениям Шекспира, исследователь приложил ее к произведениям Сервантеса… Проводя свое исследование, он обнаружил потрясающее вещественное доказательство: первый английский перевод «Дон Кихота», выполненный Шелтоном, содержит исправления от руки, внесенные Бэконом. Ученый сделал вывод, что имеющийся английский текст и является истинным подлинником романа и что Сервантесу принадлежит только его перевод на испанский язык.
Несомненно, в последующие дни Якопо Бельбо стал читать литературу по эпохе розенкрейцеров. Но, делясь с нами выводами, он сообщил только голую суть своих фантазий, откуда мы и позаимствовали полезные рабочие гипотезы. Гораздо более сложный сюжет остался в тайной памяти Абулафии, и там лихорадочная пляска цитат переплелась с его личной мифологией. Получив возможность перетасовывать фрагменты чужой жизни, он наконец описал, под этим прикрытием, собственную. Нам он об этом файле никогда не говорил. И я гадаю: испытывал ли он, отважно, свои способности организовать сюжет романа или же самоотождествлялся, подобно всем одержимцам, с Великой Историей, которую сам перекомпоновал?
Имя файла: Странный кабинет доктора Ди
Забываю, что я Талбот. С тех пор, как пользуюсь именем Келли. Я всего лишь подделывал документы. Многие так поступают. О, люди королевы жестоки. Чтоб закрывать мои рваные уши, ношу скуфью черного цвета, и шепчутся, будто я маг. Ну ладно. Доктор Ди благодаря такой славе процветает.
Я ездил в Мортлейк, нашел его над картой. Он был загадочен, старый одержимец. Зловещие пламена в хитром взоре. Костлявой рукой дергает бороденку.
– Это рукопись Рогира Бэкона, – сказал он. – Взял ее на время у императора Рудольфа. Вы знаете Прагу? Рекомендую. Может быть, переменит всю вашу жизнь. Найдете tabula locorum rerum et thesaurorum absconditorum Menabani…[78]
Мне удалось подсмотреть какую-то запись таинственным алфавитом. Он переписывал из книги… Он заметил, выхватил и затаил запись в стопке пожелтевших листов. Живу в эпоху, в кругу, где каждый лист, даже только что выделанной бумаги, с рождения желт и дряхл.
Показал ему наброски сонетов к Темной Леди. Светлейшей, в памяти отрочества. Темной от сумерек времени, куда она ускользнула. Канва моей трагичности, жизнь Джо Лимонника. Джо вернулся в Англию в свите Уолтера Рейли. Открытие: отец отравлен братом-прелюбодеем. Черная Дея. Черная белена (ботаническое имя: guisquiamo).
– У вас есть талант, Келли, – сказал доктор Ди. – И нету денег. Один… тайный сын, чей – вам не следует даже сметь воображать… По моему решению взойдет к почестям и славе. Он не одарен. Вы будете его тенью. Пишите и существуйте в отсвете славы. Только вы и я будем знать, что эта слава ваша, Келли.
Многие годы я вью канву, которая в глазах всей Англии, в глазах королевы связывается с именем бледного и немощного… If I have seen further it is by standing on ye shoulders of a Dwarf[79]. Мне было тридцать, и не позволю никому говорить, что это лучший человеческий возраст. Фраза Поля Низана.
– Уильям, – сказал я. – Отрасти волосы, закрой уши, тебе так лучше. – Это входило в мой план (заменить его собою?).
Можно ли жить, ненавидя Трясуна, Копьеносца, который на самом деле – ты? That sweet thief which sourly robs from me[80]. Тише, Келли, сказал мне Ди, зреть в тени привилегия тех, кто готовится к захвату мира. Keepe a Low Profyle[81]. Уильям просто прикрытие, одно из многих.
И Ди посвятил меня… о, лишь отчасти! в Космический Заговор. Тайна Тамплиерства! Какая ставка в игре, спросил я. – Ye Globe![82] Долгое время я ложился спать рано, это фраза Пруста, но однажды в полночь я залез в сундуки старого Ди и выискал формулы, чтобы вызывать ангелов, как он, в полнолуние. Ди нашел меня навзничь в середине круга Макрокосма. На лбу выгорела Соломонова пентаграмма. Теперь мне приходится надвигать скуфейку очень низко.
– Если не знаешь, не лезь, – сказал старый колдун. – Осторожнее. А то и нос тебе отрежут. I will show you Fear in a Handful of Dust…[83]
Он воздел свою тощую руку и вскричал ужасное слово: Гарамон! Меня ожгло неутолимым пламенем изнутри, и я бежал в ночь.
Прошел год, пока Ди простил меня и посвятил мне Четвертую книгу своих «Тайн» «Post reconciliationem kellianam»[84].
Этим летом я был во власти отвлеченных неистовств. Ди созвал нас в Мортлейке. Были я, Уильям, Спенсер и молодой аристократ с ускользающим взором, Фрэнсис Бэкон. Не had a delicate, lively hazel Eie. Доктор Ди сказал мне: it was like the Eie of a Viper[85].
Ди пересказал нам часть Всепланетного Заговора. Предстояло встретиться в Париже с франкским крылом тамплиерства и свести воедино два куска географической карты. Ехать должны были Ди и Спенсер в сопровождении Педро Нуньеса. Мне с Бэконом были вверены некие документы под присягой, что мы их вскроем, буде посланные не вернутся.
Они вернулись, ругаясь. – Невозможно, – повторял Ди, – План совершенен, как моя «Monas Ierogliphica». Мы не могли пропустить друг друга в ночь святого Иоанна.
Не люблю, когда меня недооценивают. – Ночь Иоанна по-нашему или по-ихнему?
Ди хлопнул себя по голове и изрыгнул кошмарные проклятия. – О, – вскричал он, – from what power hast thou this powerful might?[86] Бледный Уильям записывал эту фразу, бессильный плагиатор. Ди лихорадочно листал лунарии и эфемериды. – Кровь Господня и Имя Господне, как я мог оказаться столь недалеким? Ты, дрянное подобие космографа! – напустился он, синея, на Нуньеса. – Вечно я должен за вас работать! – И затем: – Амана-зиэль Зоробабель! – возопил он. И Нуньеса как будто невидимый овен прободал в желудок, он попятился на несколько шагов и опустился наземь. – Ничтожество, – сказал ему Ди.
Спенсер был бледен. Сказал через силу: – Можно забросить приманку. Я кончаю поэму, аллегорию о королеве фей, куда мне хотелось поместить Рыцаря Красного Креста… Я напишу. Истинные тамплиеры нас опознают, найдут нас…
– Знаем тебя, – сказал Ди. – Пока ты напишешь и твой труд будет замечен, пройдет десятилетие. Но за мысль о приманке спасибо.
– Почему вы не свяжетесь с ними через ваших ангелов, доктор? – спросил я.
– Ничтожество, – произнес доктор снова, теперь обращаясь ко мне. – Ты не читал Тритемия! Ангелы открывают получателю смысл известия, но он должен прежде его получить. Мои ангелы не почтальоны. Французов мы потеряли. Но у меня есть план. Я знаю, как связаться кое с кем из немецкого эшелона. Наш путь лежит в Прагу.
Мы услышали шум, тяжелая плюшевая завеса пошевелилась, и вслед за бледной рукой появилась Она, Девствующая Надменность. – Ваше Величество, – склонились мы. – Ди, – произнесла она, – мне все известно. Не думайте, будто мои предки приютили Кавалеров для того, чтобы допустить их до властвования миром. Я требую, понимаете, требую, чтобы в конечном счете тайна осталась апанажем Короны.
– Ваше Величество, я добуду эту тайну, добуду любым способом, и добуду ее для Короны. Я должен узнать, кто иные владетели, так проще всего; но когда они в своей глупости поведают, что знали, мне не затруднительно будет уничтожить их, кинжалом либо мертвой водою.
На лице Королевы-Девственницы промелькнула жестокая усмешка. – Прекрасно, мой добрый Ди. Мне нужно не столь уж много. Тотальная власть. Вам, если все выполните, орден Подвязки. Тебе, Уильям, – и она обратилась с непристойной медоточивостью к своему мелкому параситу, – другая Подвязка и другое Руно. Сопровождай меня.
Я успел шепнуть на ухо Уильяму: – Perforce I am thine, and that is in me…[87] Он вознаградил меня маслено-признательным взглядом. И последовал за королевой за занавеску. Je tiens la reine! Так у Малларме.
………………
Мы с Ди в Златом Граде. В узких и зловонных переулках недалеко от кладбища евреев, Ди призвал к осторожности. – Если новость о небывшей встрече уже распространилась, другие группы сейчас уже действуют собственным ходом. Боюсь иудеев, иерусалимитяне имеют в Праге множество агентов…
Был вечер. Снег блестел, синий. У темного входа в еврейский квартал грудились прилавки рождественского базара, а в середине, окутанный багряным пологом, светился похабный вертеп с марионетками, в чадящих факелах. Но сразу за ним, пройдя под портал из кубических камней, рядом с бронзовым фонтаном, с ограды которого свисали длинные сосульки, открывался ход на улицу-коридор. В старых дверях золотые львиные головы держали в зубах бронзовые кольца. Легкая дрожь сотрясала древние стены. Необъяснимые звуки исходили от низких крыш, вытекали из желобов. Дома выдавали призрачное свое бытие, оккультные властители улиц… Облезлый ростовщик в заношенном лапсердаке задел нас на ходу, лопоча: – Берегитесь Атаназиуса Перната… Ди проговорил: – Не того Атаназиуса мы должны беречься. – И внезапно мы оказались на улочке Златоделов.