– А я так хотел услышать это.
Все полетело к чертям. В жгучий ад. На самое горячее греховное дно. Ника сама потянула тонкую ночную наверх. Алик правой рукой помог ей в два счета избавиться от нижнего белья. Ника нырнула нетерпеливыми пальцами под резинку боксеров, вырывая из легких Белозерова глухое рычание.
– Вера.
Он замер, удерживая ее над собой. Уже готовый взлететь.
– Я на таблетках, – прошептала Ника, падая в пропасть.
– Боже.
Ночь взорвалась красками, когда они оба отпустили себя, вручили друг другу. Желанные стоны, вибрирующее дыхание, крепкие звучные поцелуи – все смешалось в квартире Орловой. Их движения повторяли и продолжали одно другое. Губы стреляли на поражение. Языки жалили. Тела горели пожаром.
– Алик!
Он целовал ее грудь, шею, скулы. Ника взвизгнула, выгибаясь, когда его зубы сомкнулись на мочке уха. Она была так податлива, так ему подходила, как будто создана для него. Он млел. А Ника отвечала, терялась в ощущениях, не успевала за вездесущим Аликом, но отвечала – обнимала, целовала, прижимала. Все это слишком походило на фантазию.
Вскоре размеренный, сводящий с ума ритм сорвался на бег. Стало острее, громче, хлестче. Алик легко потянул девушку за волосы вниз, дорвавшись до мягкой груди. Он дразнил ее. И первый ураган обрушился на Нику, фигурно выгибая ее спину. А следом взорвался и его психокосмос, ослепив тысячей комет.
Они просидели, крепко обнявшись, несколько минут. С закрытыми глазами, улыбаясь, тяжело дыша. Пока наконец Ника не двинулась, чем заслужила недовольное хрип Алика.
– Ванная, таблетки от температуры, спать, – тихо произнесла девушка, зарываясь носом в его волосы и вдыхая терпкий аромат его одеколона.
Белозеров молчал.
– Эй, ну отпусти меня, – захихикала Ника.
И это был такой искренний и непринужденный смех, как в детстве, что Алик ослабил хватку. Пытался поверить в то, что случилось. Его Вера – а теперь она была его, никаких сомнений. Осталось только ей об этом узнать.
– Две минуты, потом спускаю поисковых собак, – пробурчал Белозеров, полностью размыкая руки.
– Боюсь-боюсь, – кокетливо пропела Ника, уже ускользая в темноту.
А Алик, зависший с дурацкой улыбкой во весь рот, упал обратно на подушку, осознавая, что остался без сил, и быстро провалился в сон.
Глава 20
Навязчивый мотив выдернул Нику из тягучего сна, сладкого, как сахарная вата – такая розовая из детства. Девушка широко зевнула, не спеша просыпаться. Детство. Алик. Ночь. Ряд ассоциаций заставил Нику распахнуть глаза. Она натянулась, как струна, замерла. И только почувствовав вес Белозерова, переплетенные с ним ноги и ровное дыхание на шее, шумно выпустила воздух из легких. Значит, не сон. Правда.
Боже.
Громкая мелодия снова растеклась по комнате, Орлова повернулась и наконец обратила внимание на надрывающийся у телевизора айфон. Вроде и потянулась к нему, но Алик так мило засопел ей в плечо и крепче сжал в объятиях, что остановилась. И пролежала, разглядывая Белозерова, еще десять минут.
Когда песня про «плохого парня»* начала орать в третий раз, а теперь в тишине зала этот звук показался слишком звонким и лишним, Ника все же аккуратно выскользнула из кровати и ответила, не глядя на экран.
– Орлу-у-уш, я пыталась, прости-и-и.
Плач на другом конце обрушился на счастливую девушку ведром ледяной воды. Она убрала телефон от уха, чтобы проверить догадку: ага, Ирка, коллега «по цеху», что изменяла мужу с молодым пилотом.
– Привет, что случилось? – уже в коридоре, прикрыв за собой дверь, спросила Ника.
– Меня огра-абили! Нап-пали, – заикалась и давила слезы Холодова. – Я в больнице, Никусь. Тебе придется лететь.
Твою мать.
Орлова едва не выругалась вслух. В круговороте событий напрочь забыла о резерве. Должна же была сегодня страховать рейсы от таких вот происшествий. С Аликом все вылетело из головы. Хорошо, что вчера еще выпила немного.
– Прости-и-и, Ник, знаю, как ты выручала, все помню! Но у меня, видимо, сотрясение, – затараторила Ира, по-своему восприняв молчание Орловой. – Я хотела лететь! Собиралась! Но потеряла сознание в полиции, и меня привезли по скорой. Как же так! Этот урод украл цепочку, которую мне Миша подарил, представляешь? Что же я буду без нее делать.
И почему Ника не удивлялась, что Холодову в большей степени интересовали не ее дети, а пропавший презент от любовника?
– Успокойся, Ир. В ЦУП** звонила?
– Нет еще, я с-собира-алась.
– Понятно. Лечись давай. Только в ЦУП сообщи сама, у меня сумка не собрана, хоть документы покидаю быстро. Что за рейс, кстати?
– Анталия разворотная. В три. Ник, прости-и.
– Ага, выздоравливай. Пока.
Ника, не теряя ни секунды, схватила рабочую сумку, сложила в нее постиранный фартук, светоотражающий жилет. Просмотрела документы, закинула сменную обувь. Зависла с поисками пропуска, но вскоре обнаружила его на тумбе в коридоре. Не стала заморачиваться с вопросом, как он там оказался, спрятала в карман пальто. Посмотрела на время: пять минут первого. До явки час, а ехать в аэропорт сорок минут. Позвонила в ЦУП, чтобы вызвали ей через полчаса такси. Слегка опаздывала, но это была не ее вина.
После быстрого душа заметила в отражении припухшие губы и потемневшее пятно на ключице, что оставил Алик. Возбуждение защекотало низ живота, спустилось между ног. Ника расплылась в улыбке, но тотчас взяла себя в руки и вышла на кухню. Побоялась шумом от кофемашины разбудить Белозерова, поэтому поставила греться чайник и насыпала в чашку растворимый – подумаешь, привыкла уже к этой байде на самолете.
Спустя двадцать минут Ника с собранными в строгий пучок волосами – на привычные локоны времени не хватило – запрыгнула в форму и получила смс о подъезжающем автомобиле. Прокралась в комнату, чтобы хоть одним глазом взглянуть на Алика перед уходом. И такое это было удовольствие – видеть его у себя в кровати.
Она осмотрела руку парня в надежде, что с перевязкой можно повременить до вечера. Убедилась, что бинт чистый, следов крови нет, и оставила на соседней подушке запасной ключ и записку, что улетела в Анталию и ждет встречи вечером. Хотела уже уйти, но вернулась и смяла бумагу, написала другое послание: что просто улетела из резерва в Анталию. Так ей понравилось больше. Пусть поломает красавчик голову, как она вообще отнеслась к ночным, гх-м, приключениям.
Не любила Ника такие дни, когда с самого начала все задом наперед: температура резко упала, похолодало, опустился туман. Еще и в пробку попали из-за аварии на «М-4». На борту Ника появилась уже за час. Пограничник в ожидании недовольно постукивал пальцами по столику, но ее дежурная улыбка работала, как полагалось, а предложенный стаканчик чая с лимоном и вовсе размягчил сердце хмурого сотрудника преклонных лет.
Ника носилась по салону в сумасшедшем ритме: поздоровалась с пилотами, быстро проверила с ними связь, параллельно отбиваясь от вопросов об Ире Холодовой – сама потом все расскажет ребятам. Еще не успела полностью досмотреть оборудование в зоне ответственности, как пришлось подписать уборку и во избежание задержки давать готовность на посадку пассажиров.
– Маш, вы мою аварийку всю смотрели, только честно? – уже переобувая сапоги и цепляя бейдж на пиджак, спросила Ника.
В конце телескопического трапа увидела направляющуюся к ним девушку с бумагами – агента по посадке.
– Конечно, Ник, обижаешь, – выпучив глаза в духе «ты как вообще могла подумать, что нет», ответила Чехова.
Орлова сомневалась: знала не понаслышке о Машиной ленивости. Но пришлось поверить на слово, нужно было начинать посадку.
– Сажаем пассажиров? – спросила Ника у командира, передавая в кабину сводно-загрузочную ведомость и другую полетную документацию.
Получив разрешение, дала команду «приготовиться» в салон.
– Что за рейс вообще такой? С каких пор у нас в апреле Анталия? – шепотом поинтересовалась у Маши, которая стояла с ней на входе.
– Заказной, – не переставая приветствовать и улыбаться пассажирам, произнесла та. – Еще три таких на этой неделе будет вроде.
– Все, – зайдя в вестибюль за последним человеком, сообщил супервайзер Толя.
Маша дернула разделительную шторку и ушла закрывать багажные полки – самый «обожаемый» этап подготовки к вылету на туристическом рейсе, забитом ручной кладью, которую каждый третий пассажир пытался втиснуть именно на «свою» полку. И утверждение, что те никак не закреплены за посадочными местами, не принималось даже в самой вежливой форме. Бортпроводникам приходилось включать воображение. Каждый божий раз.
Толик что-то ответил по рации, а затем обратился к Нике.
– Верните СЗВ-шки***, отминусую одного пакса без багажа, не явился на посадку.
И только он закончил фразу, из-за поворота вдалеке показалась фигура. Кто-то бежал со всех ног, придерживая плечо. Ника невольно сделала шаг назад.
Какого черта?
Это был Алик. К ним спешил Белозеров.
– По головам – сто три, – выглянув из-за шторки, доложил Игорь Стариков, когда посчитал пассажиров.
Сегодня его волосы были уложены в модную прическу, но это вовсе не скрывало редеющую макушку.
– С этим сто четыре, – Толя кивнул в сторону ворвавшегося рыжего парня, – все сходится. Закрываемся? А то задержка пойдет. Молодой человек, проходите в салон, – указал он застывшему на пороге Алику, чем заслужил смертоубийственный взгляд.
– Да, – растерянно кивнула Ника, – то есть… доложу командиру сначала.
– Ты почему трубку не берешь? – зашипел Алик, приблизившись к ней.
– Подожди, – так же глухо ответила она, отступив в глубину передней кухни.
Задернула вторую штору прямо у него перед носом, перевела дух и зашла в кабину пилотов.