Маздак — страница 22 из 41

Голова Маздака приподнялась, оглядывая площадь перед дворцом, улицы и переулки, полные людей в красных одеждах. Он даже привстал на носках, чтобы дальше увидеть, и печальная складка у рта не видна стала при свете солнца. Люди склонились, положив ладони на глаза…

Что–то звякнуло под ногой. Авраам увидел обрывок бронзовой цепи, на которой сидели когда–то желтые львы по бокам трона Сасанидов. Их убрали после «Красной Ночи»…

Он уже много раз видел заполненную людьми площадь. И деристденаны уже дважды приходили сюда в великую годовщину. Но другими были сегодня люди…

Авраам оглянулся на узкую нишу под самым потолком арки и понял. Оттуда, с нечеловеческой высоты, смотрел он на людей, и муравьями казались они, чьи судьбы решает садовник. Здесь, у помоста, глаза и лица были у них…

Рука Маздака взметнулась над этими людьми:

— За правдой или ложью пришли вы сюда?..

Только губы шевельнулись у великого мага. Голос его весь без остатка ушел под своды и лишь потом низринулся на площадь, стократно усиленный. Красная волна покатилась по ней, достигла дальних деревьев и миллионоголосым воплем возвратилась назад.

— О–о Маздак!..

Первородный ужас был в глазах мужчин, стариков, детей. Они тянули руки к великому магу, страшась его недоверия, боясь остаться одинокими в этом мире.

А Маздак заговорил быстро и четко, с мягким северным пришептыванием… Свет отделить от тьмы — вот к чему должны от рождения стремиться люди. И не может быть послаблений в этой битве. Непобедима правда, пока ложь не проникнет в нее изнутри. Трудность в том, что ложь всегда может прикрыться правдой, но правда ложью — никогда. Малейшие ростки лжи должны быть отделены, иначе снова смешаются свет и тьма в мире. И наступит хаос, а при нем — беспредельна ложь и все несчастны…

— О–о–о!.. — простонала площадь.

— Свет зари на ваших одеждах!.. — Маздак шагнул к самому краю помоста. — Все больше людей побеждает тьму в своих душах. Бесконечен этот путь, и мы не увидим встающего солнца. Но слепы те, кто хочет приблизить его восход убийством, ибо убийство — всегда ложь. Разве пролилась кровь в великую ночь? Никто не знает имени азата, убившего эранспахбеда Зармихра, и не от Мазды ли был послан этот человек, чтобы люди не осквернили свои руки кровью? Нет, несовместимы кровь и правда, и не может быть у людей права на убийство!

— О–о…

Это вздохнули за спиной, и, обернувшись, увидел Авраам великих. Свет был у них в глазах, и руки тянулись к Маздаку. Из плоти и крови состояли они, открывшие свои дасткарты.

И только потом разрешающий знак тихо прочертила ладонь великого мага:

— Обороняясь от напавших на вас, убивайте без радости. Нет увлечения страшнее убийства.

— Маздак, о–о–о–о–о!..

Датвар Розбех в фиолетовом плаще стоял первым к помосту, бесконечно повторяясь с Маздаком в серебряных пластинах на стене дворца…

5

К войскам на границе с ромеями поехал воитель Сиявуш, потому что оставляли самовольно рубежи азаты и уезжали в свои голодные дехи. Давно уже не было его, но каждую ночь выходила Белая Фарангис и ждала, придерживая покрывало. В двух шагах стоял Авраам. Все больше становилась луна, пока не пропала, и ночи сделались черными…


Это было сразу после Нисибина и Пулы. Он позвал Мушкданэ — дочку садовника в темноту от платана и не стал больше трогать ее руки. Короткое покрывало развернул он на ней, снял все и положил ее на землю головой к забору. Ноги у нее тоже были совсем худые и холодные. Но он зажмурился и сделал то, от чего не мог удержаться. Она молчала и даже от боли только тихо вздохнула… Ему было неприятно.


Никогда больше он не звал Мушкданэ…

Все на том же месте стояла Белая Фарангис. Безлунный воздух был горячим. Растворились звезды, в черной неслыханной духоте повисли умирающие листья платана…

К стволу прикоснулся Авраам и отдернул руку. Дерево было раскаленным, и сок уже не двигался в нем. Он потрогал себя и ощутил ту же горячую, не принадлежащую ему твердость. Неподвижен был вязкий остановившийся мир, лишь Белая Фарангис стояла все там же, и частыми толчками приподнималось на груди у нее покрывало…

Все уже делалось помимо него: не стало вдруг сердца, голова закружилась в безмерном ожидании. Лунное лезвие прожгло листву, помчалось по кромке крыши. И тогда она повернулась и пошла к нему, прятавшемуся у дерева…

Протянув руки, с закрытыми глазами коснулась она его волос, глаз, шеи; покрывало сползло с ее плеча. Он хотел остановить падение, но тяжелый шелк скользнул между пальцами, и осталась только холодная чистота тела. Потом ладонь его двигалась, никак не остывая…

Руками защищал он ей спину от шершавой коры платана и не чувствовал боли в ободранных пальцах. Колени его напряглись, приняв всю тяжесть. Она вдруг открыла глаза, задыхаясь:

— Вот какой… какой ты, христианин!..

Они вздохнули вместе, но она все не отпускала его. А он уже проснулся, не веря себе. Чуть присев, подняла она потерянное покрывало, взяла его за руку и повела через калитку в стене.

Крест там упал ей на грудь. Она отбросила его, и ничего уже больше не было между ними. Он почувствовал сразу всю несдерживаемую силу ее бедер, кровь полилась из прокушенной губы…

Стиснув зубы, душила она его до утра. И всякий раз широко открывала глаза, удивленная, растерянная от счастья, уничтоженная. Имя его с медным арийским звоном выговаривали ее губы:

— Я люблю тебя, Абрам… Абрам!..

Нет, Белой Фарангис она была и утром отстранила его. Потрясенный, переполненный, он захотел благодарно прижаться к ней и вдруг увидел рядом с подушкой легкий саксаганский серпик без ножен. Она лежала, закрыв глаза, и он ушел. На руках осталось неслыханное ощущение ее тела…

Он шел к себе через сад. Гром гремел в предутреннем небе. Огненные зарницы вспыхивали, не прерываясь ни на мгновение. И не было нигде воды — в воздухе, на земле, в траве и листьях. Земля потрескалась, обнажив корни. Черными обугленными факелами торчали из нее гигантские розы.

Авраам откинул завесу главного коридора, и руки его сделались чужими. Ярко горели светильники в нишах. Эрандиперпат Картир смотрел куда–то поверх его головы…

Медленно отступил Авраам, приник спиной к каменной стене. Как будто не было его здесь, прошел эрандиперпат. Долго хрустели по песку размеренные шаги, пока не прервал их новый удар грома в сухом, искаженном молниями небе…

6

Безразличны ко всему были руки, ноги, голова. Мысли сплетались и расплетались, уползали куда–то, и не хотелось их удерживать. А может быть, приснилось ему все земное: грубая шершавость платана, тяжелые удары широких и белых бедер, серпик у подушки?..

Да, все по–прежнему. И Белая Фарангис под покрывалом. Воитель Сиявуш еще когда–то снился ему… Все тело его содрогнулось воспоминанием. Авраам приблизил руки к лицу, и невозможно уже было оторвать искусанных губ от их терпкого запаха…

И эрандиперпат Картир в предрассветном коридоре — тоже не сон!.. Холодная испарина выступила на лбу. Невидимый Мардан крикнул, что его зовут. Кто–то другой, а не он, встал с лежанки, прошел знакомый путь, отвел рукой завесу и коснулся мокрого лба. И еще раз ощутил от ладоней счастье ночи…

Это был только сон… Эрандиперпат, как всегда, важно указал на подушку, где садились дипераны. Ему, Аврааму — сыну Вахромея, предстояло завтра отправиться с поручением царя царей в Туран. Сорок мулов с чеканным серебром и в слитках должны без задержки дойти до золотой юрты Хушнаваза — владыки всего Востока. Это не простая уплата за разгром царя и бога Пероза десять лет назад, а дар приемного сына Кавада своему второму отцу, у которого он воспитывался с малолетства. И еще благодарность за помощь в предстоящей войне с ромеями, потому что упорно требует возвращения Нисибина новый кесарь Анастасий. На царской стороне уже собран караван и полк охраны. Они выйдут на рассвете через Восточные ворота, а в Хорасане возглавит посольство великий канаранг Гушнаспдад, военный правитель Мерва.

Медленно и со всеми подробностями объяснял эрандиперпат, как ему следует действовать в пути и по прибытии в Согдиану, где разбил сейчас свою юрту туранский царь. А в ушах Авраама все хрустели по песку удаляющиеся размеренные шаги, и не мог он поднять головы…

О главной его цели заговорил старик. В Туране вторая половина сказаний о древних владыках, так как мир был когда–то единым. И даже когда он раскололся на три части: Рим, Эран и Туран, они оставались связаны враждой. Там, в Туране, тысячу лет назад погиб Кир — великий из великих Кеев. Двурогий Искандарий вернулся оттуда, не дойдя до последних его пределов. И там же, в безмерности пространства и времени, следы великого царевича Сиявуша…

Авраам напрягся, ибо знал это странное арийское предание… У одного из первых царей — грозного Кей–Кавуса была молодая и несдержанная в чувствах жена Судаба. Она пленилась сыном царя — благородным Сиявушем. Трижды искушала она его, но, воспитанный в чести самим Ростамом, отверг он измену. Похотливой женщине поверил царь, а не кровному сыну. И дальше происходит неслыханное искажение прямого, как меч, арийского мышления. Отправленный воевать Сиявуш соглашается вдруг на мир с Тураном, и железнотелый воитель Ростам почему–то одобряет его действия…

Нет, равнодушно выговорили губы старика имя неверной царицы и больше не повторяли его. И благородство отвергнувшего ее царевича осталось где–то в стороне. Записи о жизни и смерти Сиявуша в Туране предстояло разыскать Аврааму, а если нет их, то записать со слов разных людей. Все надо привезти, что можно будет найти о Сиявушкарте, потому что царь царей и сам великий Маздак интересуются этим…

Сиявушкарт, город вечного счастья, построил где–то на краю мира мягкосердый царевич, когда бежал от отцовского гнева к извечному врагу Кей–Афрасиабу. Есть много рассказов, как отправлялись искать этот город и даже находили его в разных местах. Каждого третьего в Эране нарекают именем Сиявуша…