Тут
Мы?
* * *
…Потому что всё на свете,
А точнее сам «весь свет»
Состоит из двух вот этих
Слов коротких: «Да» и «Нет».
Бог и чёрт, мужик и баба,
(Дам – не дам – и все дела)
Середина-то хотя бы –
Где?
А вовсе не была:
Плюс и минус, море – суша,
«Лёд и пламень» – в общем, прав
Был во время оно Пушкин,
Двух знакомцев описав.
Стрелам и пчелиным жалам
Ход обратный запрещён,
Да и сам-то Бог, пожалуй,
Улица с односторон…
Ода-баллада
(о том, «как делать стихи»)
Не пишется. Не спится.
Бессонница – как страж…
На чём остановиться?
История? Пейзаж?
И где, какая птица
Рифмуется, кружится,
И стих впадает в раж?
А рифмы – как из крана
(видны, стены, штаны…)
Толпятся, как бараны:
(вруны, годны, полны…),
Ну, выверну карманы –
Слоны, бледны… Блины!!!
У кромки океана –
Бретонские блины!
На вересковой круче,
Над морем, прямо тут,
В толпе ветров колючих,
Девчонки их пекут.
А ну-ка, глянь на солнце
И заслонись блином,
Сквозь блин предстанет солнце
Канатным плясуном!
Набег ассоциаций –
Размашистым пучком…
Не дай им разбегаться
И оглядись кругом:
Вон, тучка, что так хмуро,
Так медленно прошла, –
Да, это тень Артура
У Круглого стола!
А стол стоит над сопкой
С прибрежной стороны,
На нём горячей стопкой
Возвысились блины!
Внизу же – ни травинки…
(Ах, в мире всё – песок!)
Глотни-ка, по старинке,
Поджаристый кусок!
Вдали – залива глотка
Скалиста и черна,
Закат – как сковородка
Для нового блина:
Нальют в неё тумана –
И вновь вознесены
Над пеной океана,
Белесой, как сметана,
У края океана –
Бретонские блины!
Июнь 2004 г.
* * *
«Есть три эпохи у воспоминаний...»
Анна Ахматова.
Три типа запахов бывает у растений:
Один – съедобный, над базарами висящий,
Другой – цветущий – запах женщины в постели,
А третий мрачный, из лесной, болотной чащи.
И есть три возраста, один – за жизнью гнаться,
Второй спешит сам за собой и дни и ночи,
А третий – только бы ни с чем не расставаться:
Не зря он первым обернуться вечно хочет!
Ещё – три голода: один – простой, как корка,
Другой извечный, никогда не утолимый:
Ладоням гладко, а губам и телу – горько…
А третий гонит так, что всё на свете – мимо,
Кроме стиха…
Женский портрет 1976 года.
(Обнажённая в золотистых тонах)
И. Ш.
Где в море душу вливая,
Опять дрожит река,
Осоку раздвигая –
Оливковая рука…
Валькирия тяжёлая,
Звенит глухою медью,
Отряхиваея волосы,
Над виноградом мидий.
Июнь – белее белого,
Он даже ночью белей
Цветков жасмина, cделанных
Из платьиц мелких фей.
На фоне ветра белого,
Чуть влажная и медная,
Она идёт так медленно
По краю летних дней…
Звенят по меди искорки
Опавших лепестков –
Фарфоровые осколки
От статуй старых богов.
Давным-давно покинуты
Античные они,
И в воду опрокинуты
Жертвенные огни.
С холмов седого ветра дым
Над яркостью осок
И сквозь зелёный цвет воды –
Коричневый песок.
Валькирия тяжёлая
Звенит глухою медью
И отжимает волосы
Над виноградом мидий,
И волосы – как водоросли,
И тёмен медный цвет…
По камушкам. Над водами.
Вдоль края летних лет…
2004 г.
Йер ла Пальмье
…рассказать
Обо мне, какой я была,
В те года, когда здесь жила…
Ирина Одоевцева.
…А те, кто и не знал её,
Твердят, серьёзны и упрямы,
Что, мол, отменное враньё –
Воспоминанья старой дамы.
Враньё? Узор для красоты?
Но с ней мы не были «на ты»,
Так как ручаться – между нами! –
(Кот умывался на окне),
Что истины всегда, годами,
Она рассказывала мне?…
(Кот умывался на окне…)
Но почему-то стало жаль,
Что скатывался с гор мистраль,
Что вдруг все пальмы смолкли разом, –
(Бурям и сказкам есть предел…)
Сказала… (Но к чему об этом?)
Что первый, кто её раздел,
Да и последний, был поэтом…
Враньё?… Словцо «для красоты?
Нет, с ней мы не были «на ты»,
Но было ей всего важней,
Что я вчера принёс мимозу,
Напомнившую цокот дней
На каблучках,
когда над ней
Был рыжий ореол темней,
А в волнах отблески огней,
И… что рукой, писавшей прозу,
Никто не прикасался к ней!
Враньё? Пускай, для красоты,
Ведь с ней мы не были «на ты»…
Анакреонтические стихи
1.
За рулём, за рулём –
(Рядом сверкают коленки!)
Королём, королём,
С глупой жизни снимающим пенки,
И – в прилив, и – в прилив,
Где хрустальною пеной – корона,
Разбудив, разбудив
Пра-пра-прадеда Анакреона…
2.
Как запах ламинарий влажен!
…Атлантика, она – моя
Всей крутизною пенных ляжек,
Всей шириной округлых пляжей,
Всей бабьей сутью бытия.
Хоть молода – не молода,
Опять приманит – не откажет;
Зато и хороша тогда,
Когда, волнуясь жадно, ляжет
На желтой простыне песка,
Чуть лицемерна, но легка:
Пусть не одна в неё река, –
Она и не подавит даже
Ветров утробных голоса,
Всей шириною мягких пляжей,
Всей крутизною пенных ляжек
Раздвинув скалы и леса!
3.
Жить без «мучительных романов»,
И не по нотам соловья,
Свистеть, не слыша барабанов:
«Синица я, синица я!»
Как Эпикур или Лукреций,
И с вольтерьянской прямотой,
Да с перцем вместо тонких специй
Жрать вечной лёгкости настой.
* * *
…И нет грибов, и какая-то птица
кричит, что больше их нет на свете,
кричит, что зима ведь не только снится,
и это подтверждает порывистый ветер,
взвывая собакой о вымершем лете.
Несолнечный день. И стволы черны
над влажными волнами желтизны.
Но лес прозрачен: натиском света,
сочащегося отовсюду и ниоткуда,
он перекрывает живопись лета,
в желтую обёртку землю пакуя.
И мёда нет. И – пустые соты…
Спрямите земную ось, идиоты!
Письмо А. Кушнеру
Значит кто-то за всем следит…
А. Кушнер: «Я-то верю в судьбу…»
Если Кто-то за всем следит –
Значит, нет готовой судьбы:
Кто следит – ведь тот не гудит,
Как архангелы, в медь трубы.
А судьба не может следить –
По условью она – слепа,
Оттого-то и стал он быть –
Мир, поставленный на попа.
Потому-то античный Рок,
Воля коему не дана,
Даже в древности был – не бог,
До того его роль темна.
Значит кто-то, в какой то час
Эту роль ему написал,
Тот, кто знал про нас раньше нас
И все мелочи предугадал?
Но ведь если т а к написал,
Значит он по условью – Бог,
Как же волю его сковал
Неразумный, негибкий, Рок?
Вместе в мире им места нет –
Умной воле, тупой судьбе…
А кто есть из них двух – ответ,
Он не где-нибудь, а в тебе.
P. S.
Ну а я – как Вольтер сказал:
«Часовщик часы сотворил
И завёл» (и новые взял,
А про те – и думать забыл).
Или скажем так: программист
Запустил программу, а там
Взял он чистой бумаги лист
Написать, не имеющий к нам
совершенно никакого отношения, новый проект…
ВИЛАНЕЛЛА
Я дома тут. А то, что тесен Дом, – претензии никак не мне, а Богу.
Ведь, может быть, и правду говорят, что он когда-то создал Рай?
Удобно, право, на Него валить, что не по нашей воле, хоть немного.
Но ведь не Он, сказать по чести, выбирал твою дурацкую дорогу!
В смешении времён и в хаосе путей сам сел ты не на свой трамвай.
Я ж – дома тут. А то, что тесен Дом, – претензии никак не мне, а Богу.
Могло ведь хуже быть, когда бы ты попал и верно, в чёрную берлогу?
А мне так весело тут жить под хрюк и свист, мычание и лай!
(Удобно, право, на Него валить, что не по нашей воле, хоть немного?)
Я никогда серьёзность не ценил, ни разу в жизни не рядился в тогу:
Ночь в одиночестве – потерянная ночь, пока играется – играй!
Я дома тут. А то, что тесен Дом, претензии никак не мне, а Богу.
Мне так легко, недоиграв, недолюбив, спокойно подойти к порогу,
И не искать Его, не выдумать Его, а самому себе сказать «Прощай!» –
Удобно, право, на Него валить, что не по нашей воле, хоть немного!
Не нравится? Тогда пиши скорей, (и мелким почерком) солидную эклогу
И спрячься в раковину, в свой корабль, и даже люки все задрай…
Я ж – дома тут. А то, что тесен Дом, претензии никак не мне, а Богу.
Удобно, право, на него валить, что не по нашей воле, хоть немного.
Борм лё Мимоза, 2004 г.
* * *
Не на краю света,
Так на краю века
Как, перейдя Лету,
Войти в с в о ю реку?
Войти в неё дважды,
Порвав судьбы петли?
Да разве так важно,
Теченье есть, нет ли?
Коцит ли то, Стикс ли –
Различий тут нету.
Чуть ли не все стихли,
Не перейдя Лету.
И кто кому снится –