– На здоровье, Курт, – сказал я. – Это для тебя. Все.
Он снова что-то пробормотал, но приложил баклагу к губам. Пил, и вино лилось по седой щетине подбородка, стекало на худую грудь. Могильщик опорожнил баклагу и осторожно, будто боясь, что не сумеет ее удержать, отдал мне.
– Тяжело уже справляться с лопатой, – начал я, – копать могилы в твердой земле, а? У моего отца тоже были больные руки. Он говорил, что очень помогает настой из горячей ромашки и несколько глотков крепкой водки, чтобы согреть старые кости.
Мой отец не говорил ничего такого, по крайней мере, я этого от него не слышал, поскольку судьба никогда не сводила наши пути. Мать, правда, утверждала, что он был ее супругом, достойным пред Господом и истинным князем, но слухи ходили всякие. Я же знал, что такая сказочка способна помочь и развязать язык старика для доброго дела.
– Нет у тебя сына, Курт? Чтобы помогал тебе в тяжелом труде?
Он лишь покачал головой, но я видел, что он смотрит на меня уже с меньшим страхом. Может, причиной тому были мои слова, а может, вино – но отваги у него прибавилось.
– Я хочу, чтобы ты как можно скорее отсюда вышел, – вздохнул я. – Поскольку, говоря между нами, этот наш законник страшно дурной, а?
Он усмехнулся, обнажая синие десны и пеньки почерневших, гнилых зубов, но ничего не сказал.
– Я хочу тебя отсюда вытянуть, Курт, поскольку не следует честному могильщику сидеть в камере. Ты ведь давно уже хоронишь людей в Штольпене, а?
– Хо-хо, – только и сказал он. – Папа был могильщик, при нем я и начал, – добавил он миг спустя скрипучим тоном.
– А теперь – тяжело, – вздохнул я. – Наверняка кто-то из добрых людей помогает тебе в тяжелом труде, а?
Он покивал.
– Ой, есть еще добрые люди, господин, – забормотал. – Такими вот лапами, – вытянул перед собой худые, скрюченные и дрожавшие, словно от холода, пальцы, – мало чего могу.
– Беда, – сказал я сочувствующим тоном. – Завтра я вытяну тебя отсюда, Курт, и поставлю лучшее пиво в корчме. Скажем честно, – понизил голос, – этот ваш корчмарь варит ужасную мочу.
Бахвиц захихикал хрипло, захлебнулся и долго откашливался. Наконец сплюнул в угол густой зеленой мокротой.
– Думаю, он и правда туда ссыт, – сказал он и утер слезы со щек.
Я мысленно возблагодарил Господа, что вчера лишь попробовал вино из кубка, а остальное вылил и не стал заказывать пиво. Надеялся лишь, что корчмарь не любил улучшать своей мочой и винный вкус. За такие шуточки с клиентами ему надлежало дать хороших плетей. Хотя, насколько я знал, даже в Хезе не чуждались подобных практик, особенно в дешевых забегаловках, куда хаживали худшие отбросы. Или же, говоря по-другому, именно там, где чаще всего приходилось бывать вашему нижайшему слуге.
– И что будут делать люди, пока ты сидишь в камере? – спросил я. – Кто станет погребать трупы?
– Какие трупы? – поднял он на меня взгляд.
– Господь в милости своей призвал Ахима Мышку, – соврал я. – И нужно ему выкопать хорошую могилу.
– О Господи! – он сложил ладони перед грудью. – Смилуйся над его пьяной душою.
– И прими его в Своем сиянии, – завершил я серьезно.
– Пока меня нет, со всем справится Руди, думаю, – сказал могильщик. – А не сыщется у вас еще винца, господин?
Я покачал головой.
– Что за Руди?
– Да такой… Спит Бог весть где, волочится туда-сюда, но всяко пара медяков ему пригодятся…
– Он тебе обычно и помогал?
– Ну а кто ж, как не он? Давал я ему работку порой. И вот Матиасу еще… Матиас – он даже лучше будет, поскольку же от доброго сердца помогал. И грошика, бывало, не возьмет…
Это меня заинтересовало. Как-то не слишком я верю в сочувствие и бескорыстные поступки. Обычно так уж оно бывает, что если кто пытается дать тебе что-то задаром, то раньше или позже приходится заплатить за это дороже, чем думалось вначале. Но кто таков сей Матиас, столь охотно помогавший могильщику? Наверняка я узнал бы это куда раньше, когда бы не зуд брата-милостынника, приказавшего тотчас приступать к пыткам могильщика вместо того, чтобы сперва просто поболтать с ним. Отчего некоторые полагают, что необходимое признание можно добыть, лишь причинив страдания?
– Матиас? – переспросил я. – А как дальше?
– Матиас Литте, – проговорил он быстро. – Хороший человек, скажу я вам…
– Спасибо тебе, Курт, – сказал я сердечно. – Посидишь здесь еще ночку, а утром тебя выпущу. Договоримся так?
Он кивнул.
– Пусть Всемогущий Господь ведет вас, добрый господин, – сказал, и из глаз его полились слезы.
Я вышел, закрыв дверь на ключ. Что ж, стоило пройтись, поговорить с помощниками могильщика. Проверить, кто таковы эти Руди и Матиас Литте.
Сперва я решил поговорить с этим вторым, поскольку, как уже упоминал, намерения людей, отказывающихся от денег за свои услуги, пробуждают во мне глубокие подозрения. Возможно, я грешу неверием в существо, созданное по Божьему подобию, но я искренне уповаю на то, что Господь простит мне эти сомнения, увидев результат моих деяний.
Курносу я приказал засесть в корчме и развязать язык местным, поскольку, как верно подметил рыцарь де ля Гуардиа, всегда стоит узнать, кого в городке полагают чудаком или кто сторонится прочих людей. Курнос, правда, не был идеальным соглядатаем, поскольку его хмурый характер, уродство и вонь никогда не мытого тела превращали его в не слишком желанного компаньона. Но я надеялся, что посетителям штольпенской корчмы все это не помешает, особенно когда вино или пиво зашумит у них в головах. Конечно, обычно я подряжал в таких ситуациях близнецов, но нынче другого выбора у меня не было – только воспользоваться помощью Курноса. И он справился на удивление хорошо, ибо кроме прочих, совершенно ничего не значимых сплетен, принес интересные вести о Матиасе Литте. Вести, которые мне стоило проверить на месте.
Он быстро выведал, что Матиас Литте вместе с женой обитают в маленьком домике на окраине города. Я направился туда осмотреться: одноэтажный домик был окружен деревянным забором с выгоревшими на солнце досками, а в крохотном садике я заметил несколько фруктовых деревьев, облицованный камнем колодец и огородик, с которым я решил чуть позже ознакомиться повнимательней, если только мне предоставится такая возможность.
Пока же я просто толкнул калитку. Из-под одного из деревьев поднялся большой пес с поседевшей мордой и туповато на меня глянул. А потом снова рухнул на брюхо, положив голову на лапы, и закрыл глаза, совершенно игнорируя мое присутствие.
– Кстати, о безопасности дома, – пробормотал я.
Подошел к двери и сильно в нее постучал. Раз и второй, а когда никто мне не ответил – и третий. Наконец я услышал в сенях медленные, шаркающие шаги.
– Кто там? – спросил мужской измученный голос.
– Ищу Матиаса Литте, – ответил я.
– Ну тогда вы нашли, – услыхал я после короткого молчания. – Чего надо?
– Моя имя Мордимер Маддердин, и я лицензированный инквизитор Его Преосвященства епископа Хез-хезрона. Впустите меня?
За дверью воцарилась долгая тишина. Наконец мужчина тяжело вздохнул, и я услышал скрежет ключа в замке.
– Отчего бы и нет? – ответил Литте смиренным тоном. – Хотя, вот те крест, ума не приложу, что у меня искать Святому Официуму…
Я, конечно же, не намеревался отвечать на так поставленный вопрос – хотя бы потому, что Инквизиториуму всегда интересно, как живут обычные люди. Особенно в городке, где происходят странные вещи.
Матиас Литте отворил дверь и взглянул на меня сквозь узкую щель. Как видно, осмотр его удовлетворил, поскольку он отворил дверь шире. Теперь из тени проявилось измученное, худое и покрытое морщинами лицо. У мужчины были круги под глазами, а длинный нос и торчавший на худой шее кадык придавали ему вид настороженной птицы.
– Входите, – пробормотал он голосом, в котором не было ни капли энтузиазма.
Отступил на шаг и махнул рукою, что могло сойти за приглашение.
Я вошел в прихожую, пахнущую подгнившим деревом, и направился за Матиасом, который вел меня в темную комнату, где не было ничего, кроме широкой доски на деревянных козлах, закопченного сундука и очага, где тлели толстые куски дерева.
Я осмотрелся, куда бы присесть, но поскольку не нашел не только кресла, но даже табурета, то просто прислонился к стене.
– Беда, господин. – Литте заметил, куда я гляжу. – Все продал. Жена больна…
Разве не было тем более странным, что человек столь бедный не хотел брать деньги за помощь в погребении?
– А где она? – спросил я.
Он указал пальцем на толстый истлевший занавес.
– Тамочки лежит, – пробормотал. – В каморке.
– Чем же она больна?
– А я знаю? – пожал он плечами. – В груди что-то так вот… – он прервался в поисках слов, – …хрипит. Не встает уже год, наверное.
Я подошел к занавесу и глянул за него, не спрашивая позволения хозяина. В темной комнатке среди наваленного тряпья лежала женщина с седыми свалявшимися волосами и землистым лицом. Глаза ее были закрыты, и не думаю, чтобы она меня слышала. Я ощутил резкую вонь старого пота и мочи. Отступил.
– Курт Бахвиц на вас не нахвалится, – сказал я, внимательно глядя на Матиаса. – Как помогаете ему в его тяжелых трудах.
– Люди должны помогать друг другу… – ответил он, отводя взгляд.
– О да, – кивнул я. – Наверняка.
Я был почти уверен, милые мои, что похититель тел стоит передо мною. Но он не выглядел колдуном, что готовит из человеческих тел страшные ингредиенты или использует их для отвратительных заклинаний темного искусства. Конечно, интуиция могла и подвести, потому мне нужны были доказательства. Человек более поспешный и менее терпеливый наверняка взял бы Литте на допрос, но я осмеливался судить, что прямые доказательства куда как весомей, чем доказательства, выстроенные на признаниях. Ведь признания… что же, они зависят лишь от фантазии допрашиваемого.
– Видать, у Курта проблемы, – сказал Матиас тихо.