– Говорите, мастер… – Он наконец моргнул и снова сосредоточил на мне лишенный всяческих эмоций взгляд.
– Два дня тому были допрошены с плачевным, увы, результатом, двое монахов. Тела должны были привезти из городской тюрьмы позавчера вечером или ночью. Я хотел бы эти тела осмотреть…
Долгое время он смотрел на меня.
– Со всем уважением, мастер, – сказал наконец, – но коли б вы знали, сколько тел нам привозят каждое утро…
– Именно, – сказал я. – Утро. А эти тела привезли вечером.
– Ну уже кое-что, – признал он неохотно. – Говорите, из городской тюрьмы?
Я кивнул.
– Могу спросить у моих людей, – сказал он, не двинувшись с места.
– Сделайте так, будьте добры, – попросил я.
– Но и я осмелюсь, если позволите, обратиться к вам с просьбой, – сказал он.
Ну да, подумал я. Именно этого и следовало ожидать, бедный Мордимер. Ничего не дается даром в этом не лучшим из миров.
– Я вас внимательно слушаю, – ответил я ему.
Тем самым я согласился на его условия: услуга за услугу, хотя оба мы знали, что я мог бы попросту приказать ему предоставить помощь следствию. Вот только в этом случае я бы наверняка не нашел в Ямах никакой информации.
– Один из моих помощников развлекся с некоей девицей, – сказал он безо всякого выражения, да и лицо его все время оставалось неподвижным. – Фортуна обернулась так, что его схватили люди бургграфа и бросили в темницу. Ну это-то пусть, темница пойдет ему на пользу. Но один из ваших, – я понял, что он имеет в виду инквизиторов, – собирается обвинить его от лица Святого Официума. А это уже… более серьезно.
– А что за дело до этого Святому Официуму? – удивился я. – Нас не интересуют ни насилия, ни прелюбодеяния. Разве что, – я нахмурился, – дело касается родственницы какого-нибудь инквизитора. Тогда, уж простите, но не сумею помочь, даже если бы захотел.
– Нет-нет, – возразил он. – Видите ли, эта девица была, скажем так, не совсем жива, когда он с ней развлекался. Я бы даже сказал, что была она совершенно мертва…
– Ах, вот что, – ответил я.
Это не произвело на меня большого впечатления, поскольку близнецы, которые сопутствовали мне во многих моих странствиях, тоже предпочитали общество женщин спокойных и мертвецки холодных. И кому это могло помешать? Ведь когда душа человека отлетает к Престолу Господнему, на земле остается всего лишь пустая оболочка. Подобное поведение может вызывать отвращение, но зачем бы нам его искоренять? Конечно, это лишь моя точка зрения, ведь Церковь в своей неизмеримой мудрости смотрит на эту проблему несколько иначе, и ее мнение я принимаю во внимание со всем уважением.
– Не могу ничего обещать, – сказал я. – Но сделаю все, что в моих силах, чтобы снять обвинения с этого человека.
– Мне этого хватит, – ответил он и склонил голову так медленно, будто опасался, что та оторвется от шеи. – Вы ведь друг друзей, Маддердин, и я слыхал, что ваше слово стоит дорого.
– Покорнейше благодарю за доверие.
– Следует доверять друг другу в наши тяжелые времена, – вздохнул он и моргнул – аж дважды подряд.
Чудеса порой случаются, милые мои. Я не многого ждал от визита в Ямы, однако же… Оказалось, что один из работников Тауска прекрасно помнит, как привезли тела из городской тюрьмы, и даже знает, где их похоронили.
– Я прикрою глаза на то, что у вас нет соответствующего разрешения, – сказал Тауск, глядя прямо на меня, и я понял, что он надеется: его приязнь будет оценена.
– Покорнейше благодарю, – повторил я снова.
– Мелочи, – обронил он, и я мог бы добавить: «махнул рукою», когда б не тот факт, что рука его двигалась столь величественно, словно он был владыкой, приветствующим толпу.
Мы ждали на краю ямы, а работники Тауска быстро копали. Когда они дорыли до трупов, я помахал ладонью перед носом. Тела, к счастью, были достаточно свежими, чтобы запах гнили не оказался слишком резким. Внизу лежало несколько трупов, но могильщик помнил, какие из них привезли из городской тюрьмы. Выволок их наверх, а я присел над телами на корточки.
– Не видно, чтобы их пытали, – сказал Тауск, и я не мог не согласиться с его наблюдательностью.
Но даже не это было самым важным. Во-первых, у обоих мужчин остались волосы на голове и теле, а одно из основных правил подготовки допроса – бритье подсудимых, чтобы дьявол не мог укрыться в волосах и помогать им советами. Конечно, это суеверие или, скорее, обычай, нынче лишенный смысла, но его строго придерживались, когда допрос вел священник… Мы, инквизиторы, не уделяли бритью чрезмерного внимания, поскольку прекрасно понимали, что Зло скрывается в мыслях и сердцах людей, а не в их волосах. Во-вторых же, оба монаха имели на коже родимые пятна и родинки, но я не нашел и следа, свидетельствовавшего, чтобы эти места протыкали иглами, согласно с законом и обычаем. И третье, самое важное: ни один, ни второй монах не имели тонзуры, а волосы их были куда длиннее, чем позволял устав Нищих Братьев.
– Какие-то странные монахи, – сказал управитель, и я снова мог лишь признать его правоту.
– Весьма вам благодарен, господин Тауск, – сказал я ему. – Полагаю, что я увидел все, что хотел увидеть.
– И я так думаю, – сказал он голосом совершенно невыразительным.
Потому что и правда: увидел, что хотел, и по результатам осмотра трупов выходило вот что – кем бы ни были люди, привезенные из тюрьмы и похороненные в Ямах, монахами они не были наверняка. И где же тогда искать монахов, которых допрашивал каноник Братта? И зачем вообще было устраивать подобную мистификацию? Отчего он прятал людей, обвиненных в ереси, и какой цели они должны были послужить?
– Мастер Маддердин, – канцелярист Инквизиториума поднял на меня усталые покрасневшие глаза, – я надеюсь, вы понимаете, насколько необычна ваша просьба?
– У меня – полномочия от Его Преосвященства… – только и ответил я, хотя сперва намеревался сказать, что я – специалист по необычным просьбам. Но вовремя прикусил язык.
– Полномочия полномочиями, – сказал он спокойно. – Но не вижу, чтобы в них было хоть что-то написано о слежке за людьми Церкви…
– «…всеми доступными способами…», – указал я ему пальцем фрагмент епископских бумаг.
Тот вздохнул.
– Ладно, – сказал наконец. – Но вы должны подписать приказ. И в случае осложнений перед Его Преосвященством будете отвечать лично. – Он глянул на меня и устало покачал головой. – Знаете, коли вдруг что – не хотел бы я оказаться на вашем месте.
– Конечно, – ответил я, поскольку, зная Его Преосвященство, сам бы в случае возникновения проблем не хотел оказаться на своем месте.
Просьба моя и вправду была крайне необычной, поскольку редко случалось, чтобы Инквизиториум начинал слежку за важными людьми Церкви без четкого приказа епископа Хез-хезрона, который, по сути, был (на словах и на деле) главой Святого Официума. В этот раз канцелярия решилась на небольшое отступление от правил, и я полагал, что каноник Братта мог благодарить за это в равной степени презрение и ненависть, каковые он вызывал у моих братьев-инквизиторов. И, как видно, эту ненависть он ухитрился внушить даже распорядителю Инквизиториума, сидевшему сейчас передо мной – хотя уж его-то обязанности были куда как рутинными. Что ж, Одрил Братта не сумел за свою жизнь завести добрых друзей в самых разных кругах и теперь мог за это поплатиться… Я же не собирался плакать из-за этого, хотя по природе своей – человек чрезвычайно сентиментальный и чувствительный.
Приняв решение о слежке, Святой Официум посылал соглядатаев. Личности их скрывались даже от инквизиторов, поскольку те тоже могли однажды оказаться под наблюдением, и было бы неправильно, если бы они без труда опознали шпиона. Кроме того, чем меньше людей знало подобные тайны, тем больше шансов, что дело не выйдет из-под контроля. Но лично я был уверен, что к некоторым рапортам соглядатаев имеет доступ не только Инквизиториум, но и тонги – прекрасно организованная группа преступников, действующих в Хез-хезроне. Понятное дело, я никоим образом не мог подтвердить этих подозрений, но они казались мне совершенно очевидными.
Главное, однако, было то, что через несколько дней я узнаю о канонике все: куда ходит, с кем встречается, о чем разговаривает и даже что предпочитает есть. И я надеялся, что это позволит мне выполнить возложенную на меня епископом миссию. Вместе с тем знание это могло привести меня туда, где при других обстоятельствах я не захотел бы оказаться… Хорошо еще, что я это понимал – я ведь и сам всегда твердил, что истина важна не сама по себе, а лишь относительно того, сумеем ли мы извлечь из нее пользу для нас самих.
Рапорт соглядатаев я получил через пять дней – и внимательно его изучил. Казалось, в жизни Одрала Братта нет ничего необычного: он исполнял священническое служение, занимался делами управления, дважды за это время проведал любовницу, а один раз – публичный дом, побывал на пиру, что давал один дворянин.
Однако я обратил внимание вот на что: трижды за эти пять дней каноник проведал церковь Богоматери Безжалостной, молясь там по несколько часов. Молясь, стало быть… Соглядатаи этого собственными глазами не видели, поскольку Одрил Братта входил в помещения для духовных лиц, знакомых настоятелю прихода. Но почему же каноник полагал, что молитва в маленькой церквушке лучше, нежели молитва в его собственном соборе? Ха, вот это-то и следовало проверить!
Церковь Богоматери Безжалостной находилась в самой старой части Хеза, той, что лежит в излучине реки. Церковь ютилась меж древними, полуразвалившимися домами, чьи фундаменты подмывались весенним половодьем. Да и сама церковь, окруженная железной оградой, выглядела не лучшим образом. Даже статуя Богоматери во дворе была в зеленой патине, давно утратив девичью мраморную белизну.
На сей раз я был не в официальных инквизиторских одеждах, но в обычном темном кафтане и темной шляпе с широкими полями: надвинул ее, чтобы скрыть лицо. Соглядатаи в рапорте подробно описали, куда входил каноник – именно это место я и намеревался проведать. И могло оказаться, что Братта не занят ничем предосудительным, пусть мне и не хотелось верить, что он не сыскал лучшего места для молитвы, чем эта запущенная церквушка вдалеке от собора и соборной канцелярии.