Баня по раннему времени пустовала. Двое банщиков в набедренных повязках сидели на скамье и закусывали большими тонкими лепешками. Завидев посетителей, один из банщиков поднялся, неспешно отряхнул руки и зашагал клиентам навстречу сквозь влажную, приглушенно гулкую жару. Дороден он был настолько, что трудно было понять, как он ухитряется носить столь грузные телеса, – а между тем его могучие пятки касались мокрого дубового настила мягко и бесшумно. Да и вообще все движения толстяка обладали текучей плавностью, отчего он казался совершенно бескостным.
Толстый банщик поздоровался, и Хэсситай ответил взаимным приветствием, сопроводив его учтивым кивком: кланяться почти голому человеку в бане как-то нелепо.
– Какой разряд желаете? – деловито поинтересовался банщик, едва лишь с приветствиями было покончено. – Первый, второй, общий, отдельный, с парильней, со льдом?
– Первый, – ответил Хэсситай. – Отдельный. Мне – полный, ученику моему – попрохладней. Он недавно на солнце перепекся. И массаж.
– Понял, – кивнул толстяк. – Одну минуточку, господин киэн.
Второй банщик тем временем доел свою лепешку и подошел поближе. То был бледный, почти бескровный на вид юноша из тех, что лет после тридцати изумляют взоры невесть откуда взявшейся редкостной мужской красотой и неповторимостью облика, а до тех пор если и поражают чем, так только отменным безобразием удивительно несоразмерного лица, мнимым худосочием и нелепой походкой новорожденного жирафа… да еще, пожалуй, старческой проницательностью взгляда.
– Прошу, господин киэн. – Толстяк сделал округлый жест в сторону своего подручного.
Хэсситай сбросил сандалии и зашагал вслед за юношей куда-то в глубь бани, туда, где томно колыхалось и потягивалось облачко густого пара.
– А вам сюда. – Толстяк повел могучим плечом в сторону широкой бамбуковой занавески.
Байхин по примеру Хэсситая скинул обувь, отвел рукой занавеску и шагнул внутрь. Спустя мгновение толстяк с ведром в руках поднырнул под занавеску, да так, что ни одна бамбуковина не стукнула.
– Вы покуда разоблокайтесь, – пробасил толстяк и вылил ведро в громадную дубовую бадью с горячей водой. Потом он попробовал воду локтем – точь-в-точь заботливая мамаша перед купанием своего дитяти, – удовлетворенно хмыкнул и удалился.
Байхин сноровисто сбросил пропотевшую рубаху, штаны и набедренную повязку и недоуменно огляделся по сторонам, не зная, куда девать одежду: ему как отпрыску богатого знатного дома прежде не было нужды посещать банные заведения, и он понятия не имел, как в них следует себя вести.
– Одежду сюда давайте, – провозгласил толстый банщик, вновь возникая из-за занавески. В руках он держал огромный ушат, полный до краев. – Ковш вон там лежит. Ополоснитесь и полезайте в воду.
Он окатил Байхина водой, и на грудь юноше обильно закапало красным, синим и мутно-розовым. Байхин ахнул и рассмеялся. Он и забыл совсем, что у него лицо раскрашено.
Смыв с помощью банщика пот и грязь, Байхин погрузился в огромную бадью до самого подбородка. Прикосновение воды к усталому телу оказалось невыразимо приятным. В бадье было тепло, словно жарким летним днем на мелководье, и Байхин блаженствовал, ощущая, как усталость мало-помалу покидает его, растворяясь в этом ласковом тепле, а следом растворяется и само его тело, и даже кости словно истончаются, тают… и вот он уже весь исчез без остатка будто горсть соли, и сонное колыхание воды вобрало его в себя.
Несколько раз толстый банщик подходил к бадье, доливал горячей воды и вновь исчезал бесшумно. Байхин почти не замечал его появлений до тех самых пор, пока толстяк не возник совсем уже рядом с громадным полотенцем.
– Извольте в массажную, – прогудел он.
Байхин нехотя вылез из воды. Банщик ловко укутал его полотенцем с ног до головы и быстро растер.
– Накиньте вот это, – посоветовал толстяк, протягивая Байхину банное одеяние – короткий фисташково-зеленый нижний кафтан из тонкой ткани.
Байхин облачился в кафтан, небрежно повязал пояс и последовал за толстяком в массажную. Там банщик вновь совлек с него одежду и указал на стоящие бок о бок три лежанки – мол, выбирай, которая по душе.
Байхин опустился на ближайшую лежанку. Толстяк немного постоял над ним, как бы примериваясь, – а потом принялся за дело.
Конечно, в доме Байхина было множество слуг, обученных нелегкому искусству целительного растирания. Но с мастерством толстого банщика их усилия не шли ни в какое сравнение. Слугам-то, кроме своих господ, никого массировать не доводилось, а через руки банщика ежедневно проходила уйма самых разнообразных людей. Опыта и сноровки ему было не занимать. Мягкие, будто и впрямь бескостные пальцы толстяка обладали поразительной силой. Он мял и месил Байхина, то словно бы превращая юношу в податливый глиняный ком, то вылепливая из безвольной бесформенной глины его тело заново – всякий раз все более сильным и здоровым. Байхину то и дело казалось, что там, где по всем понятиям должна бы находиться его спина, под руками банщика возникает то неуместное здесь ухо, а то и еще одна нога, причем совершенно безболезненно. Байхин веселился вовсю – мало ли что почудится с устатку? Но когда толстый банщик перевернул его на спину, Байхин только охнул от изумления, глядя, как огромные руки толстяка погружаются в его тело едва ли не по локоть, и подумал невольно – а так уж ли ему почудилось?
Коротко брякнула бамбуковая занавесь, и Байхин чуть скосил глаза на звук.
– Не дергайтесь, – с укоризной произнес толстяк. – Лежите себе спокойненько.
В массажную вошел его подручный. Следом шел Хэсситай, облаченный точно в такое же банное одеяние, что и Байхин, только не зеленое, а бледно-лиловое. Небрежно запахнутый банный кафтан открывал татуировку на груди – котенок, умильно взирающий на свою миску. Наколка была выполнена с отменным искусством – пожалуй, даже с большим, нежели те, что красовались на лицах известных Байхину киэн.
– Оживаешь понемногу? – добродушно поинтересовался Хэсситай у ученика.
Байхин блаженно промычал нечто утвердительное.
– Еще самую малость, и будет как новенький, – заверил банщик. – Сами-то не желаете?
– Нет, – резко ответил Хэсситай.
Не прекращая своих трудов, банщик откинул голову и посмотрел на Хэсситая в упор.
– А может, не стоит отказываться? – как-то по-особенному, со значением, спросил он. – Как говорится, нос на лице не спрячешь… а уж в бане так и вовсе.
Лицо Хэсситая закаменело; котенок на широкой груди дернул лапкой.
– Не в обиду вам будь сказано, – продолжал меж тем банщик как ни в чем не бывало, – а только морочить меня незачем. У меня глаза не глупее рук будут.
– И что ж такого твои глаза увидели? – негромко спросил Хэсситай.
– Да уж что увидели, то увидели. – Толстяк в последний раз промял Байхиновы плечи, встал и неспешно потянулся всем телом. Из-под складок жира выплыл на мгновение громадный треугольный рубец с рваными краями наложенных некогда впопыхах и неумело швов, колыхнулся и снова скрылся в недрах этой необъятной плоти.
Хэсситай неожиданно рассмеялся.
– Действительно, не стоило труда отказываться, – беспечно произнес он и опустился на лежанку. – Пожалуй, и мне тоже растирание не повредит.
– Вот сразу бы так, – укорил его банщик, жестом подзывая подручного. Тот помог Байхину подняться и вновь облачиться в зеленый банный кафтан, а толстяк тем временем занялся Хэсситаем.
– Вина, лимонной воды, ягодный взвар? – осведомился подручный.
– Отвар шелкоцветки, если есть, – отозвался Хэсситай.
– Есть, как не быть, – явно подражая толстяку в его несуетливой степенности, отозвался подручный и удалился.
Байхин проводил его взглядом и вновь улегся, закинув руки за голову.
– Давно бросил мечом махать? – Голос Хэсситая звучал неразборчиво.
– Да почитай, годков пятнадцать, – ответствовал банщик, вовсю трудясь над его спиной. – Вот как мне пузо пропороли, я это дело и бросил. Болел я тогда долго… а потом – ну, вы б меня видели! Худущий, что твоя жердь!
Байхин сдавленно фыркнул: вообразить банщика худым оказалось ему не под силу.
– Нанялся я тогда к здешнему банщику в подручные, – пробасил толстяк, продолжая орудовать. – Одежки выдавать и пересчитывать. Что потяжелей – мне тогда невмочь было. А как банщик помер с перепою, я так при сыне его и остался.
Так, выходит, молодой парень – не подручный, а хозяин?
– Толковый парень, – одобрил Хэсситай. – Заморенный только.
– Это он сейчас заморенный, – возразил толстяк. – А тогда и вовсе не жилец был. Ничего, выровняется. Через годик-другой женю его. В самой ведь уже поре малец.
– Это верно, – согласился Хэсситай, переворачиваясь на спину.
– А вы когда мечом махать бросили, господин киэн? – не без опаски полюбопытствовал банщик. – Или… не бросили?
– Бросил, – лениво отозвался Хэсситай. – Лет уже двадцать, как бросил. Бывает, что и таким, как я, удается другим ремеслом заняться. И до сих пор ни одна душа живая… нет, но надо же мне было на тебя наскочить!
– А вы что же, совсем по баням не ходите? – удивился толстяк.
– Отчего же, – возразил Хэсситай. – Вот только в массажную не заглядываю. И ни разу еще не встречал банщиков из бывших воинов… не в обиду будь сказано.
– Какая тут обида, – ухмыльнулся толстый банщик.
Дело у него было поставлено отменно. Едва только он отнял руки от Хэсситая, как в то же самое мгновение раздался перестук бамбуковин. Младший банщик, облаченный в длинное темно-коричневое одеяние, внес небольшой подносик, уставленный чашками, крохотными мисками с сухим и соленым печеньем, цукатами и тыквенными семечками, а также прочей утварью для приятного поглощения напитков и закуски. В центре подноса красовался пузатый сосуд для кипятка и маленький заварник из тяжелого фарфора с темно-синей подглазурной росписью – старинные вещи, теперь таких не делают, теперь такие покупают у торговцев древностями за бешеные деньги. Вот только эти предметы никогда не слыхивали тяжелого дыхания оценщика из антикварной лавки, не изведали осторожных любовно-алчных прикосновений знатока всяческих редкостей. Их не купили, дабы потрафить моде на старину. Просто их приобрели очень давно – может, прадедушка прадедушки нынешнего владельца пленился их