-Давай, давай! - снова ожил ворон. - В чистом поле только твоей дурьей башки и не хватает!
Добрыня метко швырнул в ворона гривной. Ворон свалился с камня, негодующе закаркал и не полетел, а побежал в поле, покуриному перебирая ногами.
- Мудрец! - презрительно сказал Добрыня.- Триста лет он, видите ли, живет, триста лет на мир смотрит! Как хотите, а я прямо поеду. Есть у меня кистень верный, меч острый, да стрелы каленые. Мне ли бояться неведомо чего?
- А я поеду направо, - сказал Попович. - Коня потеряю, зато себя уберегу. Тем и послужу родимой земле. А коня я себе раздобуду!
- А ты чего решил? - обернулся Добрыня к товарищу.
Илья грузно навалился на холку жеребца и, трудно шевеля губами, вглядывался в надпись на камне.
- Налево поедешь - назад не вернешься, - задумчиво повторил он. - А почему это не вернусь? Раз живой буду, то назад обязательно вернусь. Кто мне помешает? Налево надо, налево!
- Налево, - вздохнул Попович. - Тебе, Илья, хорошо. Ты на белом свете Один, как перст. А меня жена с детишками ждет. Когда назад не вернусь, детишки при живом отце сиротами будут. Нет, Илья, мне налево нельзя. Поздно мне налево, о детях думать надо!
Некоторое время богатыри рядились, да так и разъехались: Илья поехал налево, Попович тронул недовольного коня вправо, а Добрыня Никитич с кистенем наготове прямо подался, неведомую опасность презирая.
А над степью жужжали трудолюбивые пчелы да шмели, и у горизонта дрались коршуны над грудой белых человеческих черепов.
Старый ворон, убедившись, что богатыри отъехали, надменно взгромоздился на камень, поискал у себя в перьях длинным клювом, встряхнулся и замер, вслушиваясь в удаляющийся стук подков и звяканье богатырских кольчуг.
4. АЛЕША ПОПОВИЧ
Пошел снег.
Снежная пыль, взвихренная неумолкающим ветром, неслась к горизонту, над которцм повисло красным яблоком заходящее солнце.
Попович с досадой огрел коня плетью: давай, пошевеливайся, не ночевать же в дороге. Конь встал, укоризненно косясь на всадника. Алеша прикрикнул на него было, но привстал ня стременах и увидел большой черный камень.
Опять! Алеша Попович сплюнул.
На камне было выбито четыре коротких строчки. "Жаждешь битвы-езжай прямо!" - гласила первая.
"Какая к черту битва! - зло подумал молодой богатырь.- Промерз до костей, живот от голода поднянуло, конь едва на ногах держится!", "Налево поедешь - себя познаешь!" - гласила вторая надпись.
Попович сморщился.
"Не поеду,- решил он вслух.- Знаем мы эти самопознания! На железах спать, камни жевать и духом сосредотачиваться. Лет через тридцать вернешься домой лысым и будешь в нирвану впадать, когда все добрые люди оброк собирают!" -"Направо поедешь - что будет узнаешь" - гласила третья надпись. "А надо ли? - хмыкнул про себя Попович.- Что будет, той и будет. От судьбы разве уйдешь?" Холод не располагал к философским раздумьям и Попович обратился к последней надписи.
"Хочешь покоя - возвращайся назад!" - гласила она.
"Ну нет! - возмутился богатырь.- Не для того из дома уезжал, чтобы бесславно назад возвращаться. Куда же ехать? Ежели по-доброму, то прямо ехать надо. Битва не страшна, а русское "авось" никогда еще не подводило. Но вот задача: конь устал, не выдержит конь дороги. А может направо поехать. Ну, узнаю судьбу. Что в том плохого?" Морозец поторапливал с решением и Попович решительно поворотил коня направо. Жеребец поворотил морду, оскалил в усмешке крепкие белые зубы:
- Не пожалеешь?
- Ну, ты, волчья сыть, травяной мешок! - привычно крикнул Попович на коня. Тот пошел резвой иноходью и вскоре выбрался к черному зеву пещеры. Смеркалось.
- Вот и ночлег,- сказал себе Попович, спешиваясь у пещеры и заглядывая во тьму ее зева. В пещере было пусто и тихо. Богатырь завел в пещеру коня, навесил ему торбу с овсом, зажег факел и огляделся. Сучьев у входа в пещеру валялось достаточг и вскоре замерцал во тьме теплый живительный огонек. По кaменным стенам пещеры заметались причудливые тени. Богатыр присел, протягивая руки к огню.
- Не дворец,- тоскливо сказал он.- Но жить можно.
В переметных сумах нашлась заветная фляжечка, да завалялся вялки кусок с парою ржаных сухарей. Настроение Поповичa улучшилось. Подкладывая в огонь сучья, задумался о товарищах. Где они, други верные? В каких они краях маются, задыхаются ли от жары? Дорого бы дал Алеша, чтобы были они нынче рядом. Не близок путь до Поклон-горы, всякое в пути может случиться. Доведется ли им встретиться?
Думал Попович и о доме родимом. Как там жена с близнятами управляется? Не напал ли в его, Алеши, отсутствие на город ворог злобный?
Вздохнул богатырь, глотнул из фляжечки полным глотком, глянул тоскливо на красные языки костра и принялся на ночь устраиваться.
- Погреться не пустишь, соколик? - спросили из-за спины и богатырь очнулся от своих невеселых дум.
Голос был старческим.
- У костра места много,- отозвался Попович.- Присаживайся, бабушка.
Послышались шаги и богатыря обдало ледянящим холодом.
Из мрака выступило белое пятно и медленно опустилось по другую сторону костра. Попович подбросил сучьев в огонь и пламя костра взвилось выше. При свете костра увидел Алеша худую костлявую старуху в белом рубище. От взгляда на нее богатырю стало еще холоднее Он глотнул из фляжечки, но теплее от браги пенной не стало.
- Что ж ты, мать, бродишь по такой стуже в худой одеже? - спросил Попович.
Встал он, подошел к коню, а конь хрипит, скалится и прочь пятится.
- Тпррру, ты, волчья сыть, травяной мешок! - достал Попович из сумы полушубок дубленый, вернулся к костру, развернул полушубок, бросил его на колени старухе.
- Накинь, старая, обогрейся!
Старуха завозилась по ту сторону костра, засмеялась странным лязгающим смехом - словно клинок о клинок ударился.
- Спасибо, соколик, пожалел старую!
- Зовут-то тебя как? Из краев каких будешь, далеко ли путь свой держишь? - продолжал Попович расспросы. Не то, чтобы интерес особый был,вежливость требовала. Коли сидишь у ночного костра с человеком, не худо бы имя его знать.
За языками пламени опять лязгающе засмеялись и от смеха этого холодок пробежал по богатырской спине.
- Худо не станет? - спросила ночная гостья.
Попович пожал плечами.
- Куда уж хуже! - сказал он в сердцах.- С друзьями расстался. Замерз так, что зуб на зуб не попадает. Дома уж сколько не был...
- Знаю,- сказала старуха, вытягивая над огнем костлявые пальцы.- Ну, коли страха нет, так давай знакомиться, Попович.. Смерть я.
- Кто? - Попович сначала не понял сказанного старухой, а когда понял, прошиб богатыря липкий трусливый пот.
- Смерть? Это чья же смерть?
- А ничья,- отозвалась спокойно старуха.- Просто Смерть. Та самая, что всех уравнивает. Бедный ли, богатый ли, сильный лн, - слабый - все мне едины.
- За мной пришла, значит? - с ужасом догадался Алеша.
- Пришла,- отозвались из-за костра.
- Время пришло? - спросил богатырь, голоса своего не узнавая.
- А это мне неподвластно,- сказала старуха.- Гляди, молодец.
Пещера открылась в глубину и Попович увидел в необозримых рядах тысячи и тысячи свечей: и большие, и маленькие, и наполовину сгоревшие, и совсем уже малые чадящие огарочки.
- Видишь, как горят жизни человеческие? - глухо вопросила смерть.Большие свечи принадлежат детям, наполовину сгоревшие- людям средних лет, малые же принадлежат старикам да больным. Но бывает, что случай наделяет детей с рождения малыми свечами.
- А моя свеча где? - богатырь не мог отвести взгляда от горящих свечей.
- Не испугаешься? - прищурилась Смерть.
- Чему быть, того не миновать,- сказал Попович с горьким волнением в груди.
- Хорошо сказал,- согласилась Смерть и повела рукой.
Исчезли все свечи кроме одной, крохотной - почти догоревшей.
- Вот, значит, как? - вскипевшее на миг отчаяние уступило место холодному спокойствию.
Смерть усмехнулась.
- Люб ты мне,- сказала Смерть.- Уж так люб, что и расставаться с тобой неохота. Проси чего хочешь, Алешка?
Попович лишь, глаза прищурил.
- Известно, пожить бы хотел,- сказал он.- Друзей повидать, детей потетешкать, с женою слюбиться.
- Раз в столетие дается мне такое право,- сказала смерть.- Твой это день. Возьми новую свечу, да постать на нее огарочек, что бы когда догорел новая свеча занялась. Да гляди, не урони рочек-то!
Попович поднялся, подошел к чадящему огарку, наклонился, ставя новую свечу. От движения воздуха маленький язычок пламени затрепетал, зачадил гаснуще, и богатырь застыл, завороженно глядя на мечущееся пламя. Огонек удержался.
Богатырь укрепил новую свечу и твердой рукой поставил на нее свой догорающий огарочек.
Переставил и вернулся к костру.
- Крепок ты, Алеша! - одобрительно сказала Смерть.- Такому не жалко еще одну жизнь дать. Многое сумеешь, молодец, коли таким, как я тебя вижу, останешься.
- А чего мне меняться?
- Не только беда да лишения испытывают человека. Сытость его на прочность тоже проверяет. Редко кому я вторую жизнь дарую. Гляди, богатырь, не сломайся.
Смерть поднялась и от костлявого ее тела в белом саване вновь повеяло леденящим холодом.
- До свидания, Алеша! - попрощалась с богатырем Смерть.
- Прощай,- отозвался Попович.
Смерть засмеялась беззлобно.
- Чего уж, прощай! - сказала она.- До свидания!
- А так хотелось, чтобы - прощай!
- За полушубок спасибо,- сказала страшная старуха. - Отдам, когда снова свидеться придется.
Белая костлявая тень ее растаяла во тьме пещеры.
Попович долго сидел у огня, завороженный страшной ночной беседой. Постепенно тепло костра взяло свое и богатырь уснул, закутавшись в походную кошму.
А разбудил его пронзительный утренний холод.
5. ДОБРЫНЯ НИКИТИЧ
Добрыня слез с коня, тронул скрипучую дверь и вошел в избушку. Видно было, что в избушке давно никто не живет - по полу серел пыльный налет, утварь была разбросана в беспорядке, а посреди избушки лежала рассохшаяся от времени дубовая бадья. Но для путника и брошенная изба - место для ночлега.