Рядом с ним стояло пустое кресло. Стол по всей своей длине был заставлен напитками и яствами. Шарри села и протянула руку за горячим бисквитом, изо всех сил стараясь улыбаться. Ларен улыбался ей в ответ.
— Я ухожу сегодня, — наконец произнесла она между двумя кусочками бисквита. — Прости, Ларен. Мне нужно найти ворота.
Дух безнадежной печали никогда не покидал Ларена. Его верный и единственный друг.
— То же самое ты говорила сегодня ночью, — сказал он со вздохом. — Кажется, зря я ждал так долго.
На столе было мясо в горшочках, нежная зелень, сладкие пирожные, несколько видов сыра, фрукты и молоко. Шарри молча наполнила тарелку, опустив голову и избегая смотреть на Ларена.
— Прости, — вновь повторила она.
— Останься, прошу тебя. — Его голос дрожал. — Я думаю, ты можешь себе это позволить. Дай мне возможность показать тебе то, что я умею. Позволь мне спеть для тебя.
Он смотрел на нее грустно и слишком устало. Но в глазах его затаилась мольба.
Шарри колебалась.
— Пожалуй… мне понадобится время, чтобы отыскать ворота. Я смогу побыть с тобой еще немного. Но, Ларен, я действительно должна идти. Я дала обещание. Ты понимаешь?
— Да. Однако, имей в виду, я знаю, где находятся ворота. Я могу показать их тебе и тем самым облегчу твои поиски. Останься здесь на месяц. Месяц — кажется, так вы измеряете свое время? А потом я отведу тебя к воротам. За тобой так долго охотились. Ты просто обязана отдохнуть.
Она медленно и задумчиво жевала ломтики фруктов, время от времени поглядывая на него.
— Вероятно, я соглашусь, — сказала она после долгого раздумия. — Там, конечно же, будет стража. И тогда ты сможешь мне помочь. Месяц… Это не так много. В одном из миров я была намного дольше.
Она согласно кивнула, ее лицо засветилось улыбкой.
— Да, и еще раз да. Я думаю, это будет неплохо.
Он робко коснулся ее руки. После завтрака он покажет ей мир, который они дали ему.
Они стояли бок о бок на маленьком балконе наверху самой высокой из трех башен. Шарри в изумрудно-зеленом, и Ларен, внимательный и взволнованный, в сером. Они стояли, не двигаясь, и Ларен вращал мир вокруг них. Он заставил замок летать над беспокойными пенными морями, и длинные черные змеиные головы выглядывали из воды, наблюдая за их движением. Они спускались в громадные, с гулким эхом пещеры, залитые зеленоватым светом, где плачущие сталактиты проплывали между башен, а при выходе из пещер паслись стада слепых белых коз, жалобно стонущих при их появлении. Ларен улыбался и ударял в ладоши. Непроходимые джунгли поднимались вокруг них. Деревья, которые опережая друг друга, рвались ввысь каучуковыми лестницами. Гигантские исполинские цветы тысячи различных оттенков. Клыкастые обезьяны, которые проворно взбирались на стены. Он снова хлопнул в ладоши, и стены замка очистились от назойливых животных. Грязный двор наполнился белым песком, и они оказались на бесконечном берегу холодного серого океана. Высоко над ними неторопливо описывала круги огромная голубая птица с шелковыми бумажными крыльями, ее полет был единственным движением в этом хрустально-прозрачном безмолвии. Он показывал ей этот мир снова и снова. И под конец когда сумерки, казалось, подкарауливали их в каждом новом месте, он вернул замок на вершину холма над долиной. Шарри посмотрела вниз и увидела чащу деревьев с черной корой, ручей, возле которого он нашел ее, и услышала рыдающие крики ночных птиц среди прозрачных листьев.
— Это неплохой мир, — сказала она, повернувшись к нему на балконе.
— Да, — согласился Ларен. Его руки опирались о холодные каменные перила, а взгляд блуждал где-то далеко. — Это не самый плохой мир. Я обошел его однажды с мечом и дорожным посохом. Это доставило мне радость и настоящее волнение. Новая тайна за каждым холмом. — Он тихо рассмеялся. — Но это было слишком давно. Теперь я знаю, что кроется за холмами. Остальное пустой горизонт.
Он взглянул на нее и как-то по-особенному пожал плечами.
— Впрочем, здесь сущий ад. Но это мой мир.
— Ты можешь уйти со мной, — сказала она. — Мы найдем ворота и уйдем отсюда. Есть другие миры. Возможно, они не такие удивительные и прекрасные, но там ты будешь не один.
Он снова пожал плечами.
— Ты говоришь об этом так легко. — Его голос звучал беззаботно. — Я давно нашел ворота, Шарри. Я пробовал тысячи раз. Стража не останавливала меня. На какой-то миг я видел проблеск иного мира и вдруг снова оказывался во дворе. Нет. Я не могу уйти.
Она коснулась его руки.
— Как печально. Так долго быть одному. Я думаю, ты очень сильный, Ларен. Будь я на твоем месте, я давно бы сошла с ума.
— Я и сходил с ума. Тысячи раз. Но они исцеляли меня, дорогая. Они всегда возвращали мне разум.
Он пожал плечами и обнял ее. Ветер становился все холоднее.
— Пойдем, — сказал он. — Мы должны быть внутри до наступления темноты.
Они пришли в ее спальню. Шарри забралась на постель, Ларен вышел на несколько минут и вернулся с подносом, на котором было жареное мясо с темной корочкой снаружи и розовое внутри, горячий хлеб и вино. Они ели, и они разговаривали.
— Почему ты здесь? — спросила она, прожевав кусочек мяса. — Чем ты провинился перед ними? Кем ты был прежде?
— Я почти не помню этого, разве только в снах, — задумчиво проговорил он. — Но часто я не могу понять, какие из них были правдой, а какие порождением моего сумасшествия. — Он вздохнул. — Иногда мне снилось, что я был королем, великим королем мира иного, чем этот. И моим преступлением было то, что я сделал людей своего королевства счастливыми. Тогда они отвернулись от Семерых, и храмы мира опустели. Однажды я проснулся утром в своем замке и увидел, что все мои слуги исчезли. Я вышел наружу и понял, что исчезло все: мои люди, мой мир и даже та женщина, которая спала рядом со мною.
Но были и другие сны. Порой мне казалось, что я был богом. Или почти богом. Я обладал властью и знаниями. Но это не были знания Семерых, и поэтому они боялись меня, каждый из них, ибо я был равен им. Однако я не мог встретить всех Семерых вместе, а именно этого они добивались от меня. Они вымотали все мои силы, лишили меня знаний и поместили сюда, в этот забытый мир. Да, это была жестокая насмешка. Как бог я учил, что люди повернутся друг к другу, они минуют бездонную пропасть, если пойдут путем Смеха, Любви и Беседы. И вот все эти вещи Семеро отняли у меня.
Но даже это не самое худшее. Ужас вселялся в меня при мысли, что я всегда был здесь, что я родился здесь бесконечно много веков назад, и все мои воспоминания лишь лживые наваждения, призванные приносить мне боль своей бесчеловечной надеждой.
Шарри молча смотрела на него, пока он говорил. Человек, который сидел напротив нее, сейчас не принадлежал ни к одному миру. Он был в своей собственной стране, в своем мире, полном тумана, снов и полувоскрешенных воспоминаний.
Он говорил очень медленно, голос походил на синий туман, который безвольно вытекал, клубился и скрывал многие вещи. И вы знаете, что есть вещи, которые вынашиваются в душе вдали от чужих взглядов, и до них вы никогда не доберетесь.
Ларен остановился, его глаза приобрели прежнюю ясность.
— Ах, Шарри, — сказал он. — Будь осторожна, когда пойдешь. Даже твой обруч не поможет тебе, если они встанут на твоем пути. Тогда бледный ребенок Баккалон будет плакать о тебе, хмурый Наа-Слац питаться твоей болью, а прекрасная Саагель будет тешиться твоей душою.
Шарри вздрогнула и отрезала другой кусок мяса. Но стэйк оказался холодным и жестким, а когда она взглянула на свечи, она увидела, что многие из них уже догорели. Сколько времени она слушала его рассказ?
— Подожди, — сказал он, поднялся и вышел в дверь, рядом с которой совсем недавно было окно. Сейчас на этом месте были только шершавые серые камни. С последними лучами солнца стекло превратилось в глухую непроницаемую стену. Ларен отсутствовал недолго, он вернулся в комнату с мягко светящимся музыкальным инструментом из странного черного дерева на кожаном ремне, перекинутом через шею. Шарри никогда не видела ничего подобного. В нем было шестнадцать струн, каждая разного цвета, словно шестнадцать лучей яркого света бежали вверх и вниз, соединяя полированные части диковинного инструмента. Когда Ларен сел, дно инструмента опустилось на пол, а верх с подобием колков почти касался его плеча. Музыкант легонько встряхнул свое детище, лучи засверкали, и комната вдруг наполнилась быстрыми причудливыми звуками.
— Мой собеседник, — улыбнулся Ларен. Он снова качнул инструмент. Музыка возникла и замерла. Напрасная какофония без стройной мелодии. Но вот он коснулся блестящих струн, своими тонкими нервными пальцами, и вся комната наполнилась игрой света и цвета.
Жил-был король в владениях своих,
Но подданных тот не имел король…
…смолкли первые слова, спетые низким благозвучным голосом, густым и молочным, как утренний туман. Продолжение песни — Шарри ухватилась за него, вслушивалась в каждое слово, старалась запомнить, но забыла все. Слова задевали, трогали ее, потом уходили обратно в туман, возвращались и пропадали снова так быстро, что она не могла их удержать. Вместе со словами — музыка; тоскующая и печальная, полная невысказанной тайны, вбирающая ее, рыдающая у нее на плече, и обещающая тысячи нерассказанных историй. Свечи загорелись ярче, круги света росли, танцевали, соединялись вместе. Воздух в комнате, казалось, был напоен цветом.
Слова, музыка, свет — Ларен Дорр сложил их воедино перед взглядом своей королевы.
Шарри увидела его таким, каким он был в своих снах. Королем, сильным, высоким и по-прежнему гордым. Его волосы были иссиня-черными, как у нее, а глаза вбирали и дарили. Теперь он был во всем белом: тонкие облегающие рейтузы, рубашка, пузырившаяся на рукавах и широкий плащ, который развевался от ветра, как крылья диковинной птицы. Вокруг лба у него был обруч из светлого серебра, а на поясе тонкий сверкающий боевой меч. Это был Ларен, этот молодой король, это было его сно