Но тут кто-то ненужный и бестолковый вцепился в Дашину руку со вздыбленными от восхищения волосками и затряс ее со всей силой, и, возмущенно обернувшись, хозяйка руки увидела Машино лицо — бледное, больное и обезумевшее от бессильного сострадания.
— Вон-вон, — залопотала она.
Там, за красно-сине-белыми канатами ринга, куда устремился с отчаянной надеждой Машин палец, стояла дама с серебряным ведром, из которого выглядывал красный колпачок литровой колы. А надеялась Маша только на Дашу, и надежда ее была столь ощутимой и молящей, что мысли мигом исчезли из Дашиной головы, оставив на разживу одну:
«Нет, не в честном!»
Даша резко развернула Машу спиной, шипя, рванула застежку на ее рюкзаке и выудила теплую бутылку с пригубленной Миром Присухой.
Прижимая бутыль к себе, она начала требовательно протискиваться сквозь толпу. Ее рассерженно отпихивали, не обращая внимания на саму досадную и случайную помеху. В общем крике ей не было слышно ничего, даже собственных дум. Впрочем, внутри Даши и не таилось никаких трезвых умозаключений, только пробегающие по телу волны, захлестывающие грандиозное помещение и подгоняющие ее к цели.
— Пусть холодненького попьет! — бездумно брякнула она, заграбастав из серебряного ведра полупустую победную бутылку и подменяя ее любовной.
Взгляд держательницы ведра столь же бездумно, но согласно кивнул, хотя принесенная Дашей кола, честно говоря, была почти горяченькой.
«А если, — объявилась вторая, испуганная мысль, — у них бои без правил и перерывов? Тогда я зря…»
Но ей ответил лязгнувший гонг, оповещавший о завершении неизвестно какого раунда и безосновательности Дашиных опасений.
Катя послушно отпала от противницы.
Публика разочарованно выдохнула.
К затравленному, зашатавшемуся динозавру подскочили три форменные дамочки, принявшись промывать кровавый глаз, заклеивать рассеченную бровь, мазать лицо какой-то мазью.
Дама с ведром, в сопровождении двух других, с полотенцами и халатом, рванула в Катин угол, но Дображанская не спешила к ним — она стояла, победно обводя глазами зал, а зал оглушительно орал, обожая ее и выпрашивая у нее смерти. Зал мечтал увидеть, как колоссальное, титаническое тело рухнет и замрет на полу. И кто-то рядом с Дашей злобно, захлебываясь прошептал:
— В конце концов, есть же договор! В случае летального исхода клуб инсцени…
— Да, как с Ольгой! Она после Динозаврихи так и не отошла.
— Мы здесь не в игрушки играем!
— Молодец Катя. Анна всем поперек горла.
Чуб бежала сквозь обрывки реплик, не оглядываясь и не вслушиваясь в их смысл. Маша стояла у двери, глядя на ринг, с напряженным, ждущим лицом.
— Выпила? — спросила Даша.
— Да.
— Много?
— Больше, чем Мир… Что теперь?
— Не знаю.
— Тогда зачем?
— Не знаю. Она смотрела на нее? На противницу?
— Кажется, да. Это важно?
— Кажется, важно. Мир смотрел на тебя…
Ударил гонг. На ринге, откуда ни возьмись, появился парень с мармеладной улыбкой и рельефно-мускулистым телом, прикрытым треугольником бандажа с жемчужной ниткой в попе. Стриптизер нес над головой прямоугольник с цифрой пять.
Катя не двигалась.
Реанимированная Динозавриха направилась к ней, с мутным, бессмысленным, но по-животному упрямым взглядом. Она прижимала к груди согнутую левую руку, как собака поврежденную лапу. Неуемная кровь вновь пробила себе дорогу и осторожно спускалась по ее щеке хлипким ручейком. Катя неуверенно пошла навстречу противнице, тягостно тормозя на каждом шагу. Было видно — Динозаврихе достаточно одного удара. Только ради этого легендарного заключительного удара ее и вытолкнули сейчас на ринг. И она готова принять его, не собираясь просить пощады.
— Нет, — сказала Дображанская неожиданно громко и четко, резко сплюнув пластиковую пластинку изо рта. — Ей нужно в больницу!
Зал недоверчиво зашептался.
— Нужно быть людьми! — властно, хотя и не слишком уверенно закричала Катя. — Вы что, не видите, у нее сломана рука! И ребро!
Люди возмущенно взревели — они не хотели быть людьми. Не сейчас! Потом, после боя. Сейчас они были двумя сотнями разъяренных кошек, из-под носа которых выхватывали законный кусок долгожданного и жирного мяса.
Динозавриха злобно затрясла головой и поперла на Катю, оживая от подбадривающих криков.
— Давай!
— Дай ей!
— Приведи Дображанскую в себя!
— Катя, давай!
— Ну же, Катя!
— Я не могу! — испуганно застонала Катерина, пугаясь самой себя. Она стояла, опустив ослабевшие руки, с ужасом взирая на приближающуюся противницу. — Я не могу ее ударить! Нет…
Динозавриха замахнулась и ударила.
Катя отшатнулась, кривя рот, из которого поползла багровая слюна.
Зал затих.
Даша страдальчески вскрикнула:
«Что я наделала! Теперь она убьет Катю!»
Динозавриха довольно зарычала и бросилась на соперницу снова, орудуя единственной имевшейся в ее распоряжении рукой.
Катя трусливо увернулась. Противница полетела на пол. А Катя, непроизвольно попытавшаяся подхватить падающее тело, повалилась вместе с ней, мучительно взвывшей, видимо, ударившейся сломанной левой рукой, и, болезненно взвыв ей в ответ, импульсивно прижала к себе громоздкую, гадкую тушу, невменяемо гладя ее плечи искривленной перчаткой.
— Анечка, потерпи… Анечка… Зачем мы так, я не понимаю! Ну-ну… Успокойся… — Она спешно укачивала на груди уродливую гримасничающую голову. — Врача! Врача! — закричала Дображанская. — Потерпи немного, милая, хорошая… — Катя по-матерински, жалостливо клюнула губами грубую щеку и прижалась к страдающему затылку ртом. Ее глаза наполнились слезами. — Не понимаю, зачем мы так?!
— Да она ее сейчас трахнет! — ненавидяще крикнула долговязая рядом с Дашей.
— Врача!
— Дображанскую из клуба!
— Врача!
— Вон!
— Пошла!
— Добей ее!
Крик ударил Дашу по ушам. Женщины ринулись к рингу потной, остро пахнущей дорогими духами, разноцветной волной бессознательного — собственноручно добить недобитую Динозавриху и не добившую ее предательницу их надежд! Катя схватилась пухлой перчаткой за горло и судорожно сглотнула, будто пытаясь остановить приступ навалившейся тошноты. Но не смогла. Распахнула рот, повалилась на бок, корчась в приступе непреодолимой и страшной рвоты.
«Наверное, любовь и смерть несовместимы!» — подумала Даша. И это была четвертая мысль, посетившая ее за последние пятнадцать минут. И последняя за последующие полчаса, потому что дальнейшие события развивались с быстротой, превосходящей быстроту Дашиной мысли.
Изрыгнув изо рта слизкую бурую массу, Катя подняла глаза и встретилась с Дашей черным и блестящим полированной ненавистью взглядом. Вскочила, отпихивая застонавшую Динозавриху.
Взвыла:
— Чего вы хотите? Этого?!
И всучила ослепительный правый хук первой вскарабкавшейся на ринг разгневанной тетке. Та упала и замерла без движения. Толпа попятилась, отпрянула, отрезвела. С грохотом повалился какой-то стол. За ним еще один. Крики перестали быть возмущенными, став придавленными и испуганными.
А Катя, перепрыгнув через канаты, уже неслась к двери в противоположном конце зала.
Даша прижала к себе Машу. Победная бутылка упала на пол, и кто-то тут же споткнулся о нее. Давя их и друг друга, толпа потащила девушек в коридор. Стоя у входа, они оказались «впереди паровоза», взбесившегося, пихающегося, лягающего, наступающего им на пятки.
— Блядь…
— Не смей…
— Ноги моей больше…
— Сука, кольцом порезала! Ты…
Рычал и зверел «паровоз».
— Даша!!! — Она увидела, как Алекс выбрасывается из-за стола, кидаясь к ним. Но «паровоз» уже выпихивал их на улицу.
И там, в другом конце квартала, Даша увидела Катино «вольво», отчаливающее от стоянки. Машина бесшабашно развернулась и понеслась, разгоняясь в их сторону и оглушая предупреждающим сигналом. А потом Даша увидела Машу, выбежавшую на дорогу, напряженно расставив руки, будто Катина машина была выскочившей из курятника глупой птицей, которую можно поймать, Катино перепуганное лицо за лобовым стеклом и стремительно сокращающееся расстояние между ними.
Машины руки инстинктивно вырвались вперед с отталкивающими надвигающуюся смерть беззащитными ладонями, а ноги замерли, точно приросли к земле.
Даша инстинктивно закрыла глаза, чтобы не видеть больше ничего, и услышала визг тормозов, удар, крик, хруст — а когда открыла их снова, Маша лежала на земле, приподнявшись на ободранных локтях, и кричала без начала и конца. А на дороге, отброшенное на несколько метров капотом Катиной машины, лежало вывернутое и сломанное тело Мира Красавицкого.
— «Скорая»! Человека сбила машина. Пушкинская… — орал Алекс, прижимая к щеке мобильный телефон. — Платная. Будут через минуту, — утешительно и быстро сказал он ей.
— Как? — хрипло выдохнула Даша.
— Он ее выдернул из-под колес. А сам поскользнулся… На мороженом. А она его ударила. Он отлетел. А она его просто объехала! Объехала и покатила дальше. Сука! Даша… — Алекс кинулся к ней.
А Даша — к Миру.
Он лежал на опустевшей проезжей части — слишком неправильно, чтобы быть живым. Но он был еще жив, и все еще был красивым — слишком красивым, чтобы умирать. Но он умирал. Его неправдоподобное лицо слегка колыхнулось к ней, и она расслышала странное:
— Он существует. Это…
А Маша все кричала и кричала.
А потом замолчала, будто в горле у нее сломался отвечающий за звук механизм.
Молчала, когда Мира заносили в «скорую», молчала всю дорогу в больницу, сидя на заднем сиденье машины Мира, ездить на которой они не имели права, но никто и не вспомнил об этом — Даша просто впихнула подругу туда и, усевшись на водительское место, повернула оставленные Миром ключи зажигания. А Алекс плюхнулся рядом с ней, и не вспомнив о том, что, уезжая с ней, автоматически теряет новую работу.
— Милиция? — снова принялся он общаться со своим телефоном. — Человека сбила машина. На Пушкинской. Возле клуба «Церцея». Его уже везут в больницу. Мы свидетели…