Я тихо присвистнул. Да, этот поступок мамочки вполне заслуживал отдельной эпической поэмы. Верховная стрега будет, пожалуй, повыше званием, чем иные королевы. И поднять на нее руку осмелился бы далеко не всякий доблестный витязь, пусть даже великий герой. Во всяком случае, лично я ни в коем случае не желал бы связываться со стрегами.
— Ну, — рассудил я, — раз та стрега утопла, то чего бы там ни было между ней и Глейвом, родить она могла разве что водяного. Так что об этом претенденте на наследие Меча можно не беспокоиться.
Но все услышанное от Скарти надлежало спокойно обдумать. Кроме того, мне требовалось поговорить перед отъездом еще с одним человеком. Я поднялся со стула, взял правой рукой Скаллаклюв, а левой — амулет (сдается, в моем путешествии никакая магическая помощь не будет лишней) и тепло попрощался со старым прохвостом:
— Ну, бывай, Скарти. Кто знает, суждено ли нам когда-нибудь еще свидеться. Но я всегда буду помнить о твоей верной службе моему отцу, и мне. Прощай.
Я сжал его в объятиях, и, клянусь, на глазах у этого мошенника появились слезы, правда не могу сказать отчего — от избытка чувств или от боли, ведь стиснул я его крепко.
И уже у самых дверей я обернулся и дружески так посоветовал:
— А «змейку» ты лучше верни герцогине Адельгейде. Бедняжка до сих пор не может смириться с ее пропажей. Все равно продать ее ты сможешь, только расплавив, то есть в лучшем случае за полцены. Представь дело так, будто случайно нашел пропажу… ну да не мне тебя учить! Но верни обязательно. — И с этими словами я вышел из каморки, довольный собой.
Глава 4
С секирой в руке и медальоном за пазухой я направился обратно к себе в покои, размышляя над услышанным, особенно над последней новостью — о моей тяге к юго-востоку. Что ж, это направление не хуже любого другого, но теперь я, по крайней мере, выберу его сознательно и буду знать, что искать. Свое имя. Я, наверно, погожу величаться отцовским родовым именем, пока не найду тот меч. А пока буду зваться на левкийский лад: Главк Ксифид, хотя нет, так, пожалуй, будет не совсем точно. Лучше Главк Белид, это ближе к истине. Но хватит, об этом я могу поразмыслить и в дороге, благо путь предстоит, очевидно, долгий. А сейчас требуется подумать еще об одном незаконченном деле. Об Альдоне.
Я шагал по коридору, мысленно возвращаясь к тем дням, когда я впервые встретил ее. Было это всего каких-нибудь семь лет назад, но мне казалось, что с тех пор минула целая вечность.
— … Много всадников под желтыми знаменами, а впереди ехал воин в голубом плаще и в шлеме с лебедем на навершии. И они собирались напасть на нас. Вот и все, что удалось разглядеть нашему придворному магу, Ваше Величество, — почтительно доложил граф Арнульф.
— Чтоб ему пусто было! — проворчал граф Гудбранд, полемарх королевства. — Ничего толком не сообщил, ни численности нападающих, ни направления удара… Вообще ничего, кроме того что враги — жуитийцы, да и об этом мы сами должны догадываться по его маловразумительным описаниям. Чем такие сведения, так лучше вовсе никаких. Он лишь пугает нас, а предпринять мы все равно ничего не можем.
— Следует радоваться и этому, — огрызнулся Арнульф. — Чтобы узнать хоть такую малость, маг истощил все силы и сейчас лежит в своих покоях беспомощней младенца. Хрольф его выхаживает. По крайней мере, чародей предупредил нас о предстоящем вторжении неприятеля, а это уже больше того, что можно сказать о ваших людях и о людях барона Одо! — Граф сел на место, бросив косой взгляд на главу лазутчиков, чего тот предпочел не заметить.
— Всадник в шлеме с лебедем — это явно Гульбис, князь Судавии, — сказал граф Клеомен, желая, видимо, блеснуть своей осведомленностью, хотя все и без него догадались. Уж кому-кому, а Советникам положено знать личный герб воинственного соседа.
— Это любому дураку ясно, — фыркнул Гудбранд, — но вот куда он двинулся: на Хейсэтраск, Эстимюр или к побережью, — тут полный туман для придворного мага, а значит, и для нас. Вот и гадай тут, как перебрасывать войска навстречу врагу. Ведь он может быть в любом из трех мест.
— Важнее другое, — заговорила до этого момента молча сидевшая во главе стола мать. — Идет ли на нас войной только Гульбис или за ним движется вся армия Жунты? И если в походе участвует лишь судавская рать, то на Эстимюр она двинуться не посмеет.
— Возможно, — кивнул маркграф Адальберт. — Но если ему известно о нападениях вратников и о том, что подняли головы Михассенские князьки… — Он не закончил фразу, но было и так ясно, что он хотел сказать. После смерти Архелая враги оживились на всех границах.
— Мерзавцы, — выругался верховный жрец Дакара Тиубальд, сын Эвримаха, выразив общие чувства всех членов Государственного Совета, — хоть бы подождали, пока не закончится траур. А то ведь тело короля и остыть еще не успело, а они уже полезли к нам!
Советники продолжали обсуждать положение, но я их больше не слышал, заново почувствовав острую боль, которую впервые узнал при известии о смерти отца. А следом за нею пришла такая же острая ненависть ко всем тем негодяям, которые не давали мне спокойно пережить горе и тянули жадные лапы к нашим землям. Правильно назвал их Тиубальд, мерзавцы они, а еще гады и нелюди. Я мысленно дал клятву перебить их всех без пощады. И Гульбиса, и вратников, и даже жалких михассенцев, из-за которых мы не могли перебросить к стольному городу или к иной границе стоявший в Левкии шеститысячный корпус. Усилием воли я успокоился и прислушался к речам Советников. Они все еще никак не могли решить, что делать. Я знал их с раннего детства, знал, что все они люди опытные и должности свои занимают не по породе, а по заслугам. Но сейчас, после смерти Архелая, они походили на оставшееся без вожака стадо туров, не знающих, куда броситься и кого растоптать или поднять на рога. Нужно лишь указать им путь, и тогда все будет в порядке. А ну, как там учил Архелай? Определи условия задачи, а потом считай. Ну условия и так понятны, значит, остается только сосчитать. Я мысленно представил себе весь путь от Эстимюра до границы с Жунтой, хорошую, мощенную камнем дорогу, проложенную еще во времена ромейской гегемонии. Так, сколько будет от Эстимюра до Медаха? Правильно, сто миль. А от Медаха до Балги, столицы Судавии? Опять правильно, сто сорок пять миль. Значит, семь дней пути да еще день на дневку. Отлично, лучше и не придумаешь. Я повнимательней вслушался в предлагаемое Гудбраном.
— … нужно перебросить в Хейсэтраск войско из Левкии, на случай если герцогине Адельгейде понадобится помощь, — говорил полемарх.
— Извините, — перебил я, — но, по-моему, этого делать не следует!
Все Советники, да и мать, воззрились на меня с таким изумлением, словно на моих плечах выросла еще одна голова. Меня это нисколько не смутило, и я поспешил воспользоваться их изумлением, иначе разве бы они стали слушать четырнадцатилетнего юнца, будь он хоть трижды наследным принцем?
— Гульбис не пойдет ни на Хейсэтраск, ни на Литокефал. Войско у него сплошь конное, осадных машин нет, и этих крепостей ему не взять без долгой осады, которая ему совсем ни к чему, поскольку ее все равно придется снять, когда подоспеют на помощь наши основные силы. Он пойдет на Медах! Крепость там мощная, построенная еще в ту пору, когда требовалось охранять границу с Вендией. А теперь надобность в ней отпала, и гарнизон там — человек триста, да и те по большей части калеки. Зато, взяв эту крепость, Гульбис получит возможность угрожать и Вендии, и Сермии, и даже Эстимюру, если к нему потом подойдут основные войска Жунты. Сейчас он, скорей всего, идет в набег один. Король Пизюс — трус, он не ввяжется в большую войну, пока не прощупает наши силы.
Я умолк. Молчали и Советники, переваривая услышанное, и мне уже начало казаться, что сейчас они отметут мое мнение как ребяческое и посоветуют — предельно вежливо, конечно, — помалкивать и слушать, что говорят старшие. Наконец маркграф Адальберт нарушил подзатянувшееся молчание.
— Принц прав, — сказал он, — Пизюс действительно сам ни на кого не полезет. Гульбис не раз уже выступал в качестве пса Пизюса, совершая набеги на соседей Жунты. Если дело шло удачно — Пизюс его поддерживал, а если нет — отправлял послов с извинениями и обещал наказать своего непокорного вассала. Уже раз пять так наказывал… отеческим порицанием.
— Принц прав и в другом, — поддержал его граф Клеомен, — Гульбис непременно попытается взять Медах. Пять лет назад он уже пытался это сделать, воспользовавшись замятней на наших восточных границах, когда старый король погиб в битве с Суримати. Но тогда Вендию еще не присоединили и войск там хватало. Он только зубы обломал о крепкие стены Медаха и убрался восвояси, а Пизюс, и верно, прислал послов с извинениями. Да, Гульбис наверняка пойдет на Медах.
— Ну, в таком случае у нас найдется чем его встретить, — решительно заявил полемарх. — Нужно немедля отрядить гонца в Медах и предупредить барона Асмунда о нападении. И одновременно перебросить к Медаху все имеющиеся у нас под рукой силы, возможно даже из Левкии, и ударить по Гульбису, когда он подступит к стенам Медаха…
— Нет! — снова перебил я полемарха. Его предложение, вероятно, тоже сулило победу, но не такую, какой жаждал я. Мне совсем не хотелось, чтобы Гульбис опять уполз зализывать раны и получить очередное «отеческое порицание» от Пизюса. Я желал разгромить его наголову! — Нет! Если мы застигнем его у стен Медаха, то он просто-напросто опять улизнет и будет дожидаться другого удобного случая. Надо всыпать ему так, чтобы раз и навсегда пропала охота соваться в наши пределы! Одо… — Я повернулся к самому молодому из Советников, руководившему после смерти Абделая всеми лазутчиками королевства: — Помнишь, как мы с тобой позапрошлым летом охотились под Медахом на зайцев?
— А, на том лугу между двумя болотами, — улыбнулся барон Одо. — У него еще такое смешное вендийское название…
— Межумошки, — подсказал я.