Я мог бы сказать то же самое, но не удостоил его ответа. Очевидно, притворяясь беспомощным, он надеялся подтолкнуть меня к безрассудной атаке, однако, хотя и казался на вид безоружным, все-таки вдвое превосходил меня ростом и вчетверо (как я не без причин полагал) силой. Кроме того, неторопливо сходясь с ним, я отчетливо сознавал, что в эту минуту мы повторяем кукольное представление, пригрезившееся мне во сне той самой ночью, о которой он только что мне напомнил, и там, на сцене, марионеточный великан был вооружен дубинкой. В то время как я шел вперед, он отступал шаг за шагом и все же, казалось, был постоянно готов броситься на меня.
Однако, когда мы удалились от лестницы примерно на три четверти комнаты, он вдруг развернулся и пустился бежать. Пожалуй, вид бегущего дерева и то не поразил бы меня сильнее.
Вдобавок бежал великан очень и очень быстро. При всей своей неуклюжести он одним шагом покрывал два и стены – с точно такой же узкой бойницей окна, как та, сквозь которую глядел вдаль Оссипаго – достиг много раньше, чем я.
На миг я растерялся, не в силах сообразить, что у него на уме. Окно слишком узко, ему нипочем не пролезть… однако Бальдандерс просунул в бойничный проем громадные ручищи, и до меня донесся явственный скрежет камня о камень.
Вовремя догадавшись, в чем дело, я едва успел отступить на два-три шага назад. Еще миг – и Бальдандерс, вскинув над головой тесаный камень, выломанный из стены, запустил им в меня.
Едва я отпрыгнул в сторону, великан выломал из стены еще камень и еще один. После третьего, хочешь не хочешь, пришлось откатиться прочь кубарем, с обнаженным мечом в руках, дабы увернуться от четвертого: разоренная кладка изрядно утратила прочность и новые камни летели в меня все быстрей и быстрей. Чисто случайно мой кувырок завершился возле какого-то ящичка не больше шкатулки, в каких небогатые домохозяйки хранят кольца да серьги, лежащего на полу.
Крышку ящичка украшало множество крохотных ручек, и что-то этакое в их форме сразу напомнило мне ручки регулировки, которые вертел мастер Гюрло, готовя «Революционер» к истязанию Теклы. Прежде чем Бальдандерсу удалось выломать из стены новый камень, я подхватил ящичек и повернул одну из них. Над полом сразу же вновь заклубился рассеявшийся туман. Вскоре мутная белая пелена заволокла все вокруг, накрыла меня с головой, ослепила.
– Отыскал, значит, – неспешно пророкотал Бальдандерс. – Надо было выключить эту штуку. Теперь я тебя не вижу, однако и ты не видишь меня.
Понимая, что великан держит наготове очередной камень и швырнет им в меня, стоит мне подать голос, я промолчал и, сделав около пары дюжин вдохов, как можно тише двинулся в его сторону. Подкрасться ко мне так, чтоб я не услышал, Бальдандерс при всем его хитроумии не сумел бы – в этом сомнений быть не могло. На четвертом шаге брошенный им камень с треском разбился об пол у меня за спиной, а спереди донесся скрежет еще одного, вынимаемого из стены.
Этот-то камень и оказался пресловутой последней каплей, переполнившей чашу. Скрежет сменился оглушительным грохотом: должно быть, часть стены над окном, утратив опору, обрушилась вниз. Увы, надежды на то, что великан погиб под обвалом, тут же рассыпались в прах. Хлынувший сквозь брешь наружу, в ненастную ночь, туман сразу же начал редеть, и вскоре я увидел Бальдандерса, стоящего возле зияющего пролома как ни в чем не бывало.
Очевидно, выломанный из кладки камень он выронил во время обвала, так как руки его оказались пусты. При виде этого я рванулся к нему в надежде нанести удар, пока великан не опомнился, однако он снова сумел меня опередить. Ухватившись за край полуразрушенной стены, Бальдандерс подпрыгнул и скрылся снаружи, а к тому времени, как я остановился возле пролома, успел довольно далеко спуститься вниз. На первый взгляд проделанное им казалось невозможным, но, приглядевшись внимательнее к наружной стене, освещенной горящими в комнате лампами, я обнаружил меж грубо отесанных, уложенных один на другой без известкового раствора камней немало изрядных щелей, да и сама башня кверху заметно сужалась, отчего стены словно бы наклонялись внутрь.
Как ни велик был соблазн, вложив в ножны «Терминус Эст», последовать за великаном, я понимал, что в таком случае окажусь совершенно беззащитным, поскольку Бальдандерс наверняка спустится вниз первым. Стоило запустить в него ящичком, враг скрылся из виду за струями ливня, а я, за неимением иного выбора, ощупью добрался до лестницы и спустился на первый этаж, который успел рассмотреть, войдя в замок.
В то время внизу царила мертвая тишина, а вокруг не было никого и ничего, кроме множества древних механизмов. Теперь комната превратилась в сущий пандемониум. Повсюду – и над, и под, и между машинами – кишмя кишели дюжины устрашающих тварей сродни той, чей призрак я видел в комнате, названной Бальдандерсом туманными покоями. Одни, подобно Тифону, щеголяли двумя головами, другие – двумя парами рук, многих постигло проклятье несоразмерности конечностей – ног вдвое длиннее туловища, бицепсов толще бедра. Все они были вооружены и, очевидно, не в своем уме, так как разили и бившихся с ними островитян, и друг друга, не отличая своих от чужих. Тут мне и вспомнились слова Бальдандерса, сказавшего, что внизу, во дворе, полным-полно моих друзей и его врагов. Разумеется, он был целиком прав: бросавшиеся на всех без разбору, эти твари немедля напали бы и на него.
Срубив трех по пути к выходу, я сумел собрать вокруг себя ворвавшихся в башню воинов озерного люда и сказал им, что настоящий, главный наш враг ждет снаружи. Видя, какой ужас внушают им безумные чудовища, одно за другим выскакивающие из темного лестничного колодца (в коих островитяне никак не признавали тех, кем они, несомненно, были на самом деле – изувеченных братьев с сестрами и сыновей с дочерьми), я крайне удивился тому, что они вовсе отважились войти в замок. Однако сколь же чудесно было видеть, как одно мое появление придало им твердости духа! Да, островитяне предоставили мне идти впереди, но, судя по выражению лиц, приготовились следовать за мной, куда я их ни поведу. Думаю, той ночью я впервые постиг природу удовольствия, получаемого мастером Гюрло от занимаемой должности, каковое до тех пор считал простым упоением возможностью подчинять других своей воле. Заодно понял я и причину, побудившую множество молодых придворных расстаться с сужеными, моими подругами по жизни, прожитой Теклой, ради службы в каких-то заштатных полках.
Дождь мало-помалу слабел, унимался, хотя по-прежнему хлестал с неба серебряными полотнищами. На ступенях вповалку лежали убитые островитяне и куда больше созданных великаном чудовищ – нескольких пришлось пинком сбросить с лестницы, чтоб не споткнуться, ступая по трупам. Снаружи битва кипела вовсю, но ни одна из ужасных тварей, заполонивших двор, на нас не набросилась, а натиск тех, что остались внутри, озерный люд отразил без труда. Что до Бальдандерса, тот исчез, точно провалившись сквозь землю.
В который раз уже я замечаю, что бой, как он ни увлекателен, поскольку требует от человека всего, на что тот способен, и даже большего, описать крайне трудно. Вдобавок когда он окончен, лучше всего человек – во время сражения слишком занятый, чтобы запомнить многое, – помнит вовсе не собственные удары и отражение ударов врага, но передышки меж поединками. Во дворе замка мне довелось пережить четыре отчаянных схватки с творениями Бальдандерса, однако сейчас я не могу точно сказать, в каких из них бился удачно, а в каких – из рук вон плохо.
Впрочем, темнота и ливень благоприятствовали беспорядочному, стихийному стилю боя, навязанному мне конструкцией «Терминус Эст». Правильное фехтование, да и любые забавы с клинком либо копьем, напоминающие его хоть отчасти, требуют хорошего освещения, поскольку каждый из бьющихся должен видеть оружие оппонента, а здесь света не было вовсе. Мало этого, самоубийственная отвага, присущая тварям Бальдандерса, отнюдь не шла им на пользу. Все они неизменно старались уклониться от моего удара, подпрыгнув вверх либо поднырнув под клинок, и чаще всего тут же падали, сраженные вторым ударом, наотмашь. В каждой из этих разрозненных схваток так или иначе участвовали и воины-островитяне. Один раз они даже расправились с врагом за меня, в других же случаях отвлекали его или ранили, прежде чем я вступал в бой. Должен сказать, удовлетворения, подобного удовлетворению после безупречно исполненной казни, ни одна из этих стычек мне не принесла.
После четвертой схватки врагов вокруг не осталось (кроме убитых и умирающих, лежавших повсюду, куда ни взгляни), и я снова созвал островитян к себе. Охваченные восторгом, сопутствующим победе, они были готовы вступить в бой с любым великаном, неважно, насколько огромным, но даже находившиеся снаружи во время обвала стены клялись, что никакого великана не видели. И вот как раз в тот миг, когда мне подумалось, будто все они разом ослепли, а озерный люд, очевидно, начал всерьез сомневаться в моем умственном здравии, на выручку нам пришла луна.
Странное дело! Знания в небе ищут все до единого – к примеру, изучая влияние созвездий на происходящее в мире, или, подобно Бальдандерсу, выпрашивая их у тех, кого невежды зовут какогенами, или же, в случае простых крестьян, рыбаков и так далее, высматривая в вышине признаки грядущей перемены погоды, – однако никто не ждет от небес непосредственной помощи, хотя помогают они всем нам нередко, а той ночью помогли и мне.
Помощь явилась в виде самой обычной прорехи среди туч. То утихавший, то вновь набиравший силу дождь все никак не заканчивался, но тут двор замка великана на миг озарился сиянием идущей на убыль луны (поднявшейся высоко-высоко и очень яркой, хотя на виду от нее оставалась разве что половинка) – схожим образом в одеоне среди посвященного грезам яруса Обители Абсолюта на сцену внезапно падает луч одного из самых больших прожекторов. В лунном луче гладкие, мокрые камни мостовой засверкали подобно глади тихих глубоких озер, а отражение в них оказалось столь фантастическим, что мне до сих пор невдомек, как я не оцепенел в изумлении, завороженный им на всю оставшуюся жизнь – а оставалось ее, надо заметить, всего ничего.