– Я не согласен, – проворчал Гальвард. – Краснобайство рассказчика в скором времени надоедает до смерти. По-моему, чем проще речь, чем меньше фокусов, тем лучше.
Спор увлек всех вокруг, и разговоры об этом, а также о петухе из сказки Мелитона затянулись до самого ужина.
X. Ава
Во время болезни я почти не обращал внимания на тех, кто приносил нам еду, хотя, задавшись сей целью, мог явственно, как и все остальное, припомнить каждого. Однажды кормила нас Пелерина – та самая, что разговаривала со мной вечером накануне. В других случаях еду разносили то бритоголовые рабы-мужчины, то послушницы, одетые в коричневое. Этим вечером, вечером того дня, когда Мелитон рассказывал сказку, ужин нам принесла послушница, которой я прежде не видел – стройная, сероглазая, совсем молодая. Поднявшись на ноги, я помог ей раздать пациентам подносы.
Когда мы закончили, послушница поблагодарила меня и сказала:
– Ну что ж, ты здесь надолго не задержишься.
В ответ я объяснил, что у меня здесь еще дела, а податься мне больше некуда.
– А как же твой легион? Если он уничтожен, тебя припишут к другому.
– Я не солдат. Да, на север я шел с мыслями завербоваться в армию, но захворал, прежде чем возможность представилась.
– Но ты ведь мог подождать в родном городке. Я слышала, вербовщики обходят все поселения самое меньшее по два раза в году.
– Видишь ли, мой родной городок – Несс, – пояснил я. Послушница улыбнулась. – Однако ушел я оттуда довольно давно, а сидеть да ждать целых полгода где-то еще, наверное, не захотел бы. Впрочем, мне таких мыслей все равно даже в голову не пришло. А ты тоже из Несса?
– Ты на ногах с трудом держишься.
– Нет, со мной все в порядке.
Послушница несмело коснулась моего плеча, робостью жеста отчего-то напомнив ручного оленя из садов Автарха.
– Качаешься. Жар, может, и унялся, но подолгу стоять на ногах ты отвык, не забывай об этом. Ты ведь провел в постели не один день. Давай-ка, приляг снова.
– Если лягу, мне не с кем будет поговорить, кроме тех, с кем я и так разговариваю целыми днями. Мой сосед справа – пленный асцианин, а сосед слева родился в какой-то деревне, о которой ни ты, ни я в жизни не слышали.
– Ладно, ладно, если ты ляжешь, я посижу рядом и поговорю с тобой. Все равно дел у меня больше нет, пока не настанет время ноктюрна. Ты из какого квартала столицы?
Пока послушница препровождала меня к койке, я объяснил, что хотел бы не столько говорить, сколько слушать, и спросил, какой из кварталов Несса зовет родным домом она.
– Для ушедших с Пелеринами родной дом – это орден, где бы мы ни раскинули шатры. Орден становится и семьей, и подругами, как будто все подруги твои вдруг сделались тебе сестрами. Но прежде чем оказаться здесь, я жила далеко к северо-западу от центра города, прямо в виду Стены.
– Невдалеке от Кровавого Поля?
– Да, совсем рядом. Ты там бывал?
– Однажды я на нем даже бился.
Послушница высоко подняла брови:
– Бился? Правда? Мы туда часто ходили смотреть. Конечно, нам запрещали, но мы все равно… И что же? Ты победил?
Об этом я прежде никогда не задумывался, так что над ответом пришлось поразмыслить.
– Нет, – помолчав, сказал я. – Я проиграл.
– Однако остался в живых. Конечно, проиграть и остаться в живых куда лучше, чем лишить жизни другого!
Я, распахнув халат, показал ей шрам, оставленный на груди листом аверна Агила.
– Твое счастье. К нам часто приносят солдат, вот так же раненных в грудь, но нам почти никогда не удается спасти их.
С этим послушница нерешительно коснулась моей груди. Во взгляде ее отразилась нежность, какой я ни разу не видел в глазах других женщин. Легонько погладив рубец, она поспешно отдернула руку.
– Должно быть, рана оказалась неглубока.
– Да, так и вышло, – подтвердил я.
– Однажды я видела бой офицера с каким-то экзультантом, скрывавшим лицо под маской. Оружие им заменяли ядовитые растения – наверное, потому, что мечом или шпагой офицер владел лучше, а значит, поединок вышел бы несправедливым. Экзультант погиб, и я отправилась было домой, но тут позади поднялась страшная суматоха. Пришедший в неистовство, офицер промчался мимо меня, хлеща цветком направо и налево, но кто-то метнул ему под ноги дубинку, и он, споткнувшись, упал. Наверное, это был самый захватывающий бой из всех, что я когда-либо видела.
– И храбро ли они бились?
– Правду сказать, вовсе нет. Для начала затеяли долгий крючкотворский спор – сам знаешь, с мужчинами всегда так, когда никому начинать неохота.
– «Удостоенный вызова, какого прежде не получала ни одна из птиц, я буду горд этим до конца дней своих, но, к глубочайшему моему сожалению, принять его не могу. Отчего? Тому есть три причины. Первая из таковых состоит в том, что хоть крылья твои в самом деле оперены, в схватке мне предстоит бить не по крыльям, а в грудь и в голову. Таким образом, применительно к поединку пернатым созданием тебя счесть нельзя». Знаешь эту сказку?
Послушница с улыбкой покачала головой.
– Хорошая сказка. Непременно как-нибудь тебе расскажу. Но если вы жили так близко к Кровавому Полю, должно быть, ты не из простой семьи? Из армигеров, наверное?
– Здесь почти все – армигерки или экзультантки. Боюсь, Орден у нас в основном аристократический. Дочерей оптиматов вроде меня тоже порой принимают, если отец – давний друг Ордена, но нас таких всего три. Я слышала, многие оптиматы считают, будто довольно пожертвовать Ордену круглую сумму, и послушание их дочерям обеспечено, однако на самом деле это не так. Для этого приходится помогать Ордену многими способами, не только деньгами, и в течение долгого времени. Видишь, в действительности наш мир не так развращен и продажен, как хочется верить людям.
– А как по-твоему, правильно ли ограничивать членство в Ордене таким образом? – спросил я. – Вы ведь служите Миротворцу. Разве он спрашивал тех, кого возвращал из мертвых, принадлежат ли они к армигерам или экзультантам?
Послушница вновь улыбнулась.
– Об этом в Ордене спорили множество раз. Однако на свете немало других орденов, открытых и для оптиматов, и даже для выходцев из низших классов, а мы, оставаясь такими, как есть, получаем огромные суммы на благое дело и пользуемся значительным влиянием в обществе. Если бы мы выхаживали и кормили только принадлежащих к определенным сословиям, я бы немедля признала твою правоту, но мы помогаем всем – при возможности даже животным. Конэкса Эпихарида не раз говорила, что мы только с насекомыми еще не нянчились, пока не застала одну из нас – то есть послушниц – за попытками выправить сломанное крылышко бабочки.
– А вас не смущает, что эти солдаты всеми силами старались погубить как можно больше асциан?
От ожидаемого ответ оказался весьма и весьма далек:
– Асциане – не люди.
– Но я ведь уже говорил, что пациент, лежащий рядом со мной, асцианин. И вы заботитесь о нем не хуже, чем о любом из нас, если глаза меня не подводят.
– А я уже говорила, что мы по возможности заботимся и о животных. Разве ты никогда не слышал о человеческих существах, утративших человеческую природу?
– Ты о зооантропах? Да, встречал я таких.
– Конечно, и о них тоже. Эти отказываются от человеческой природы сознательно. Но есть и другие, теряющие ее ненамеренно, нередко – полагая, будто совершенствуют ее, либо поднимаются на ступень выше того состояния, в котором все мы рождены. А есть еще третьи, наподобие асциан: у этих она отнята силой.
Мне вспомнился Бальдандерс, прыгающий со стены замка в волны озера Диутурна.
– Разумеется, эти… создания достойны сочувствия.
– Да. Животные вполне достойны сочувствия. Оттого Орден наш о них и заботится. Однако человек, убивший животное, не считается убийцей.
Едва сдерживая охватившее меня возбуждение, я сел и схватил ее за плечо.
– А как ты думаешь, если нечто – скажем, десница Миротворца – способна исцелять человеческие существа, то может ли ее целительная сила не действовать на тех, кто… больше не человек?
– Это ты о Когте? Закрой, пожалуйста, рот: с отвисшей челюстью у тебя такой смешной вид, а смеяться в присутствии не принадлежащих к Ордену нам запрещено.
– Так ты знаешь о нем?
– Да. Сестра, присматривающая за твоим лечением, мне обо всем рассказала. Предупредила, что ты повредился умом, но для окружающих не опасен – наоборот, скорее даже мил. Я принялась расспрашивать, как это так, а она отвечает: тебе в руки, дескать, попал Коготь, и ты порой можешь исцелять недужных и даже оживлять умерших.
– И ты веришь, будто я не в себе?
Послушница, по-прежнему улыбаясь, кивнула.
– Но почему? Мало ли что говорила та Пелерина! Разве сегодня вечером я сказал хоть что-нибудь, наводящее на этакие мысли?
– А может, не повредился умом, а одержим… Дело совсем не в том, что ты говоришь. Разговоры – пустяк. Ты… словно бы не один человек.
Тут она сделала паузу, возможно, ожидая от меня возражений, но я не ответил ни словом.
– И выражение лица, и манера двигаться… а я ведь, учти, даже не знаю твоего имени. Она не называла.
– Севериан.
– А я – Ава. А Севериан – это же одно из «парных» имен, для брата с сестрой, не так ли? Севериан и Севера. У тебя сестра есть?
– Не знаю. Если и есть, она – ведьма.
Этого Ава словно бы не услышала.
– Ладно, а та, вторая? Есть у нее имя?
– То есть тебе известно, что она – женщина?
– Ага. За раздачей ужина мне на миг показалось, будто одна из сестер-экзультанток тоже пришла помочь. Я оглянулась, а это ты. Вначале такое случалось, только если смотреть на тебя искоса, краем глаза, но теперь я вижу ее, даже глядя прямо, вот как сейчас. Порой, особенно отводя взгляд, ты исчезаешь, а передо мной появляется высокая бледнокожая женщина с твоим лицом. И, будь любезен, не говори, будто я с постничеством переусердствовала. Мне все так говорят, но это неправда, а если б и было правдой, дело совсем не в том.