Поднявшись с настила, я отряхнул плащ от пыли и вообще постарался придать себе по возможности презентабельный вид, однако, увидев перед собой хозяина, отворившего дверь, несколько оторопел. В руке он держал свечу толщиною с мое запястье, и огонек ее озарял лицо наподобие лиц иеродул, с которыми мне довелось познакомиться в замке Бальдандерса, только вполне человеческое – если лики статуй в садах Обители Абсолюта имитировали лица созданий, подобных Барбату, Фамулим и Оссипаго, то лица последних, в свою очередь, являли собою лишь созданные некоей чуждой нашему миру рукой имитации лиц, одно из коих предстало перед моим взором. В сей повести я не раз говорил, что помню прежнюю жизнь во всех подробностях, и это сущая правда, однако, попробовав нарисовать лицо хозяина дома на полях рукописи, потерпел неудачу. Ни один из моих рисунков не имеет с ним ни малейшего сходства. Могу лишь сказать, что брови его были густыми, прямыми, а глубоко посаженные глаза фиалково-синими, как глаза Теклы, а кожа нежной, словно женская, однако ничего женственного в его внешности я не нашел. Пышная, как смоль черная, борода его достигала пояса, длинные одеяния на первый взгляд казались белыми, однако в отсветах пламени переливались всеми цветами радуги.
Поклонившись ему, как был выучен в Башне Матачинов, я назвался, сообщил, кем прислан, и спросил:
– А ты, сьер, и есть анахорет из Последнего Приюта?
Хозяин дома кивнул:
– Да, это и есть Последний Приют, а я, живущий в нем, – последний из людей. Называть меня можешь… Аск.
С этим он отступил вбок, давая понять, что мне следует войти, и отвел меня в заднюю часть дома, в комнату с широким окном, обращенным к долине, со дна которой я карабкался на утес прошлой ночью. Посреди комнаты стоял дощатый стол в окружении деревянных кресел, а по углам и вдоль стен тускло поблескивали боками, отражая пламя свечи, металлические сундуки.
– Прошу прощения за бедность обстановки, – сказал Аск. – Здесь я обычно принимаю гостей, но гостей у меня так мало, что я устроил из этой комнаты кладовую.
– Живущему в одиночестве в столь уединенных местах, мастер Аск, видимая бедность только на пользу, но эта комната бедной вовсе не выглядит.
Я и не думал, что анахорет способен улыбаться, однако на лице его засияла улыбка:
– Хочешь взглянуть на мои сокровища? Гляди.
Поднявшись на ноги, он откинул крышку ближайшего сундука и поднес поближе свечу. Внутри оказались стопки квадратных ковриг изрядно черствого хлеба и лепешки спрессованных сушеных смокв.
– Есть хочешь? – спросил отшельник, заметив, как я изменился в лице. – Никаких чар на всем этом нет, колдовства можешь не опасаться.
Устыдившись, так как провизией в дорогу меня снабдили и на обратный путь от нее кое-что еще оставалось, я, однако ж, ответил:
– Да, немного хлеба, если ты можешь им поделиться, пришлось бы очень кстати.
Хозяин выложил на стол половину ковриги хлеба (уже нарезанного, и весьма острым ножом), прибавив к ней сыр в свертке из серебристой бумаги и бутылку сухого желтого вина.
– Маннея – добрая женщина, – сказал он, – и ты, по-моему, человек добрый, причем из тех, кто не подозревает о собственной доброте… а кое-кто полагает, будто это и есть настоящая, подлинная доброта. Стало быть, она думает, что я сумею помочь тебе?
– Скорее считает, что я могу помочь тебе, мастер Аск. Видишь ли, войска Содружества отступают, и вскоре сражения захлестнут все вокруг, а по их завершении сюда явятся асциане.
Анахорет снова заулыбался:
– Люди без тени… одно из множества названий, ошибочных, но в то же время исключительно точных. Что бы подумал ты, услышав от асцианина, будто он вправду не отбрасывает тени?
– Не знаю, – ответил я. – Никогда о подобном не слышал.
– Это из старой сказки. Ты старые сказки любишь? А-а, вижу блеск в глазах, вижу… одна беда – рассказчик из меня не ахти. Вы называете врагов асцианами, хотя сами себя они, конечно же, так не зовут, поскольку отцы ваши считали их родиной пояс Урд, края, где в полдень солнце стоит прямо над головой. На самом же деле их земли лежат куда дальше к северу, и тем не менее они действительно асциане. В сказке, сложенной на заре нашей расы, один человек продал собственную тень, и его начали гнать прочь отовсюду, куда бы он ни пошел. Никто не верил, что он человек.
Глотнув вина, я вспомнил о пленном асцианине с соседней койки.
– И что же, мастер Аск? Сумел этот человек вернуть себе тень?
– Нет. Но одно время странствовал в компании с человеком без отражения.
Умолкнув, мастер Аск поразмыслил о чем-то и снова заговорил:
– Маннея – женщина добрая, да… однако, как ни хотелось бы мне сделать вам одолжение, уйти отсюда я не могу. А война меня здесь не застигнет, куда бы ни двигались войска.
– Но, может, ты согласишься хотя бы пойти со мной и успокоить шатлену? – спросил я.
– Увы, но нет. Тоже не выйдет.
Мне сделалось ясно, что уводить анахорета отсюда придется силой, однако прибегать к ней немедля было вроде бы незачем – ведь с этим ничто не мешало подождать до утра, и я, в притворном разочаровании пожав плечами, спросил:
– Нельзя ли в таком случае хотя бы переночевать здесь? Конечно, я должен вернуться и доложить о твоем решении, но до лазарета больше пятнадцати лиг, а сейчас мне уже далеко не уйти.
Мастер Аск снова слегка, едва заметно улыбнулся – пожалуй, так могла бы улыбнуться резная маска из кости в неверных отсветах факела, когда дрожащая тень немного иначе ляжет на ее губы.
– Я надеялся услышать от тебя, что в мире новенького, – сказал он, – но ты, вижу, порядком устал. Поешь и идем со мной. Кровать для тебя найдется.
– Нет, мастер, изысканными манерами я, конечно, похвастаться не могу, но не настолько же скверно воспитан, чтобы улечься спать, когда хозяин дома желает со мной побеседовать… Вот только, боюсь, новостей у меня маловато. Раненые, соседи по лазарету, рассказывают, что война продолжается и с каждым днем дело становится все жарче и жарче. Нам в подкрепление шлют легионы и полулегионы, а к ним на подмогу с севера присылают целые армии. Немало у них и артиллерии, отчего нам приходится по большей части полагаться на пики кавалеристов – они в атаке быстры и могут связать противника боем, прежде чем его артиллеристы наведут тяжелые орудия на цель. Флайеров у них тоже больше, чем было выставлено в прошлом году, хотя мы многие сбили. Сам Автарх прибыл возглавить войска и привел с собой гвардию из Обители Абсолюта, но…
Снова пожав плечами, я умолк и вгрызся в хлеб с сыром.
– Военные науки всегда казались мне наименее интересной частью истории. Однако любая война подчиняется определенным закономерностям. Если одна из сторон в затяжной войне неожиданно проявляет силу, возможных причин этому имеется три. Первая: новый союзник. Скажи, новые солдаты чем-либо отличаются от прежних?
– Да, – подтвердил я. – Я слышал, они гораздо моложе и в целом не так сильны. И женщин среди них куда больше.
– А нет ли отличий в языке или обмундировании?
Я отрицательно покачал головой.
– Если так, новых союзников, по крайней мере пока что, со счетов можно сбросить. Вторая из возможных причин – завершение военных действий в других местах. В таком случае подкрепления должны состоять из солдат опытных, но, по твоим словам, это не так, а следовательно, у нас остается только третья причина. Ваш противник отчего-то крайне нуждается в немедленной победе и ради нее готов напрячь все силы.
К этому времени я покончил с хлебом и сыром, однако, охваченный искренним любопытством, позабыл об усталости.
– Но отчего?
– Не зная большего, точно сказать не могу. Возможно, их правители боятся своего народа, уставшего от войны. Возможно, асциане – лишь слуги, а теперь их хозяева грозятся действовать самостоятельно.
– Ты даришь надежду и тут же ее отнимаешь.
– Не я, не я – такова уж наука истории. Ты сам был на фронте?
Я покачал головой.
– Вот и хорошо. Во многих отношениях чем ближе человек видит войну, тем меньше в ней понимает. Что творится в умах народа вашего Содружества? Сплотились ли люди за спиной Автарха или, изнуренные войной, во весь голос требуют заключения мира?
На это я с горечью расхохотался, вмиг вспомнив все былые обиды, все возмущение несовершенством Содружества, толкнувшее меня к Водалу.
– Сплотились? Требуют? Я понимаю, мастер, ты отдалился от мира, дабы сосредоточить помыслы на высших материях, но даже не думал, что кто-либо из людей может столь мало знать о собственной же стране. Воевать идут разве что карьеристы, наемники да юные искатели приключений. В сотне лиг к югу отсюда те, кто живет вне пределов Обители Абсолюта, о войне разве что слышат время от времени.
Мастер Аск задумчиво поджал губы.
– Тогда ваше Содружество гораздо сильнее, крепче, чем я полагал. Неудивительно, что враг в отчаянии.
– Если это называется силой, да сохранит нас Всемилостивый от слабости! Мастер Аск, фронт в любой момент может рухнуть. Одумайся, пойдем со мной. Здесь оставаться опасно.
Но мастер Аск меня словно не слышал.
– Если Эреб с Абайей и прочими выйдут на поле боя сами, противоборство обернется совершенно по-новому. Если… когда… интересно, интересно. Однако ты утомлен. Идем. Покажу тебе и кровать, и высшие материи, для изучения коих я, как ты изволил выразиться, отдалился от мира.
Поднявшись на пару лестничных пролетов, мы оказались в комнате – должно быть, той самой, в окне которой накануне мерцал огонек, просторной, о множестве окон, занимавшей целый этаж. Повсюду вокруг, совсем как в замке Бальдандерса, расставлены были машины, только не столь большие и не в таком изобилии; между ними стояли столы, заваленные бумагами, и полки с множеством книг, а посредине скромно ютилась узенькая кровать.
– На ней я могу прикорнуть, когда работа не позволяет отлучиться, – пояснил мастер Аск. – Невелика, конечно, для человека твоего сложения, но, думаю, ты сочтешь ее вполне удобной.