Остановились мы на одном из небольших укромных лужков, порой встречающихся среди холмов севера, – на более-менее ровном клочке земли около ста маховых шагов в ширину.
Посреди лужка возвышался шатер величиной с добрый крестьянский дом, а перед шатром трепетал на ветру полинялый, черный с зеленым флаг. На травке вольготно паслись несколько дюжин стреноженных дестрие, а среди них столь же вольготно расположилось на отдых примерно столько же оборванцев да горстка весьма неопрятного вида женщин: одни спали, другие чистили доспехи, третьи целиком отдались азартной игре.
– Глядите сюда! У нас новый рекрут! – заорал мой благодетель, спешившись и встав со мной рядом, а затем обернулся ко мне: – Ты, Севериан из Несса, прибыл в расположение Восемнадцатой бакелы иррегулярных контариев, и каждый из нас – боец отчаянной храбрости, если дело пахнет деньжатами!
Оборванцы со своими дамами начали подниматься с земли и неспешно, вразброд, не пряча ухмылок, потянулись к нам. Первым шел некто высокий, однако невероятно худой.
– Вот вам, ребята, Севериан из Несса – прошу любить и жаловать! – продолжал мой благодетель. – Севериан, я – твой кондотьер, зовут меня Гуасахт. А эта жердина, что даже длиннее тебя, – Эрблон, первый мой заместитель. Остальные, не сомневаюсь, представятся сами. Эрблон, у меня к тебе дело. Насчет завтрашних патрулей.
С этим он подхватил длинного под локоть и потащил к шатру, оставив меня в окружении толпы прочих бойцов. Один из самых дюжих – медвежьего телосложения, почти моего роста, но вдвое меня тяжелей – кивком указал на мой фальшион:
– А ножен для него у тебя нет? Дай-ка взглянуть.
Я отдал оружие без возражений: что бы ни произошло дальше, поводом для смертоубийства оно наверняка не послужит.
– Выходит, ты кавалерист, верно?
– Нет, – отвечал я. – В седле, конечно, держусь, однако мастером себя не считаю.
– Но управляться-то с дестрие обучен?
– Я куда лучше управляюсь с людьми, чем со скакунами. Как с мужчинами, так и с женщинами.
Все в один голос расхохотались.
– Тоже сгодится, – сказал дюжий малый. – Верхом ездить все равно придется нечасто, а вот знание женщин – и дестрие – будет тебе хорошим подспорьем.
В слова его вплелся звучный топот копыт. Двое бойцов подвели к нам пегого дестрие, мускулистого, с диким огнем в глазах. Поводья его были разделены надвое и наращены, так что коноводы могли вести его, держась справа и слева, шагах в трех от головы. В седле, насмешливо скалясь, непринужденно восседала растрепанная рыжая, точно лиса, девица, взамен уздечки державшая в руках по хлысту. Бойцы и их дамы радостно завопили, захлопали в ладоши, и пегий, испуганный этаким шумом, вихрем взвился на дыбы, молотя воздух перед собою передней парой копыт – точнее, трезубых роговых наростов, называемых нами копытами, хотя это скорее уж не копыта, а когти, вонзающиеся в тело врага не хуже, чем в землю. Мелькали они с такой быстротой, что глазом не уследить.
Дюжий малый хлопнул меня по спине:
– Этот – не лучший из тех, что у меня имелись, однако вполне неплох, и объезжал я его сам. Сейчас Месроп с Лактаном отдадут тебе поводья, а ты просто сядь на него верхом. Сумеешь оседлать его, не столкнув Дарию, – делай с ней что пожелаешь, пока мы тебя не настигнем. Эй, там, давай! – взревел он, возвысив голос.
Я ожидал, что мне передадут поводья из рук в руки, однако оба разом швырнули ремни мне в лицо, а я, инстинктивно вскинув руки, не поймал ни того, ни другого. В тот же миг кто-то подхлестнул пегого сзади, а дюжий малый издал странный, режущий уши свист. Между тем пегий, подобно дестрие из Медвежьей Башни, был явно обучен бою, а его клыки, пусть даже не окованные металлом, оставшиеся теми же, какими сотворены природой, торчали из пасти, точно кинжалы.
Увернувшись от мелькнувшего у виска копыта, я ухватил пегого за узду, но тут лоб и щеку обожгло ударом хлыста, а пегий, рванувшись вперед, сбил меня с ног.
Должно быть, наемники придержали его, иначе не миновать бы мне гибели под копытами. Возможно, кто-то из них поднял на ноги и меня – я этого не заметил. В горле першило от пыли, глаза заливала кровь из рассеченного лба.
Обогнув дестрие справа, чтоб не попасть под удары копыт, я вновь бросился к нему, однако он развернулся куда быстрее, а девица по имени Дария щелкнула хлыстами у меня перед носом. Скорее от злости, чем следуя некоему замыслу, я перехватил один из них. Темляк хлыста обвивал запястье рыжеволосой, и посему, рванув хлыст на себя, я сдернул ее с седла, а упала она прямо в мои объятья. Упала и чувствительно укусила меня за ухо, однако я поймал ее за загривок, развернул спиной к себе, крепко стиснул свободной рукой упругую ягодицу и поднял рыжеволосую в воздух. Испугавшийся ее отчаянно взбрыкнувших в воздухе ног, пегий шарахнулся прочь, и я двинулся вперед, тесня его на толпу, а когда кто-то из его мучителей кольнул дестрие сзади, подгоняя его ко мне, наступил на поводья каблуком сапога.
Далее дело пошло куда проще. Бросив девицу, я подхватил пегого под уздцы, развернул мордой книзу и пинком вышиб из-под него переднюю ногу (так нас учили усмирять непокорных клиентов). Пегий с пронзительным животным ржанием рухнул наземь. Не успел он подняться, как я оказался в седле, хлестнул его по бокам концами поводьев, стрелой пронесся сквозь раздавшуюся толпу, развернул укрощенного дестрие и снова помчался на зрителей.
В жизни я много раз слышал о возбуждении, вселяемом в душу подобными скачками, но сам никогда прежде его не испытывал и в тот момент обнаружил, что все это сущая правда. Наемники и их дамы с воплями бросились кто куда, несколькие обнажили мечи, но с тем же успехом могли бы бряцать оружием перед надвигающейся грозой: я одним махом разметал в стороны более полудюжины. Рыжие волосы девицы, тоже пустившейся в бегство, развевались за ее спиной, словно знамя, но кому из людей по силам уйти от этакого скакуна? Проносясь мимо, я ухватил ее за пламенеющее знамя волос, вздернул кверху и перекинул через переднюю луку седла.
Извилистая тропа привела нас к темной лощине, а та лощина – к другой. Впереди брызнула в стороны стая вспугнутых оленей, и мой дестрие, тремя скачками нагнав одного, в нежной бархатной шерстке, плечом оттер его в сторону. Будучи ликтором Тракса, я слышал, как тамошние эклектики охотятся на оленей, настигая добычу верхом, спрыгивая с седла и перерезая ей горло, однако поверил этим рассказам только теперь, поскольку сам легко перерезал бы этому оленю горло на всем скаку обычным мясницким ножом.
Оставив оленя позади, мы взлетели на гребень холма и стремглав помчались вниз, к безмолвной, поросшей лесом долине. Когда пегий выбился из сил, я позволил ему самому отыскивать путь меж деревьев (таких больших, кряжистых я не видел с тех самых пор, как покинул Сальт), а стоило ему остановиться, чтоб пощипать редкой, нежной травы, растущей среди корней, по примеру Гуасахта швырнул наземь поводья, спешился и снял с седла рыжеволосую девицу.
– Спасибо, – сказала она. – Надо же, смог. Я думала, не сумеешь.
– Иначе не согласилась бы на эту затею? Признаться, я полагал, что тебя заставили.
– Хлыстом тебя так бить было незачем. Ты ведь теперь поквитаться захочешь? Поводьями, да?
– Отчего ты вдруг так решила?
Изрядно уставший, я опустился на землю. Среди травы желтели цветы – крохотные, не больше капли дождя. Сорвав пару, я обнаружил, что пахнут они каламбаном.
– Не похож ты на тех, кто прощает обиды. К тому же и вез меня кверху задницей, а делают так те, кому хочется хлестнуть по ней побольнее.
– Не знал. Интересное наблюдение.
– Я таких повидала целую уйму. – Проворно, грациозно усевшись рядом со мной, она положила руку мне на колено. – Послушай, это же посвящение, всего-навсего посвящение. Проделываем мы это по очереди, и сегодня как раз моя очередь подошла, а что хлыстом тебя – просто обычай такой. Теперь-то все позади.
– Понимаю.
– Значит, не станешь бить меня? Вот и славно. Мы с тобой тут неплохо можем развлечься. Все, что захочешь и сколько захочешь: назад до ужина можно не возвращаться.
– Разве я обещал не трогать тебя?
Все это время старательно, вымученно улыбавшаяся, рыжая вмиг помрачнела и опустила взгляд. Казалось, она готова пуститься в бегство.
– Ладно, так тебе будет только веселее. Делай что пожелаешь. – Ладонь ее скользнула по моему бедру кверху. – А знаешь, с виду ты очень мил. Высокий такой… – Склонившись, она уткнулась лицом мне в колени, одарила меня дразнящим поцелуем и тут же выпрямилась. – Неплохо ведь может выйти, очень даже неплохо…
– А еще ты вполне можешь покончить с собой. Нож у тебя имеется?
На миг рот рыжеволосой сделался безупречно круглым, точно ровное, старательно выведенное «О».
– Ты не в своем уме?! Как же я раньше-то…
С этим она вскочила на ноги, но, пойманная за лодыжку, ничком распростерлась в мягкой траве. Рубашка ее, истлевшая до полной ветхости, расползлась надвое, стоило лишь потянуть.
– А говорила, бежать не собираешься.
Рыжеволосая оглянулась, во все глаза уставилась на меня.
– Ни ты, ни они надо мной не властны, – сказал я. – Я не боюсь ни боли, ни смерти. Из женщин, ныне живущих на свете, мне нужна только одна, а из мужчин – ни один, кроме меня самого.
XX. Патруль
Рубеж для обороны нам достался небольшой, не более пары сотен шагов в ширину, а враги в большинстве своем вооружены были только ножами да топорами (вражеские топоры и оборванный вид пробуждали в памяти воспоминания о добровольцах, от которых я спас Водала в нашем некрополе), однако исчислялись они многими сотнями, и число их неуклонно росло.
Перед самым рассветом наша бакела, оседлав дестрие, оставила лагерь и отправилась патрулировать тылы вдоль постоянно колеблющейся линии фронта. Не успели тени укоротиться, как один из разведчиков показал Гуасахту глубокие колеи – следы повозки, движущейся на север. Еще добрых три стражи мы гнались за ней.