По вечерам Мария работала на разборке домов в Бормле, новой деревне близ стен Биргу. Многие из этих домов построили бригады ее отца, наспех возвели их в качестве укрытия для рабочих, пришедших поддержать орден. Теперь же существовала опасность, что этими домами воспользуются турки. Все стропила распилили, стараясь спасти каждую доску. Ослы изо всех сил тянули скрипящие веревки. Стены рушились, поднимая облака пыли. Целые легионы женщин и детей, рабов и солдат, лошадей и мулов переносили в Биргу каждый камень, каждую горсть земли, кто на спине, кто в корзинах. В стенах Биргу все это складывали в стратегических местах, чтобы позднее использовать для ремонта стен.
Едва завидев турецкий флот, рыцари помчались в Марсу, расположенную в низине, у самого узкого горлышка Великой гавани, где располагались основные колодцы и источники с пресной водой, питающие остров. Они отравили воду сильнодействующим ядом из мышьяка, льна, конопли и навоза. То же самое проделали и с другими источниками воды, находящимися за пределами обороняемой территории. Все поля стояли пустые, убранные раньше срока, чтобы ни одно зернышко, ни один овощ не достались туркам.
Несмотря на призывы великого магистра, далеко не все спрятались в укрытии. Что же касается обитателей Мекор-Хаким, они продолжали жить сельским трудом вдали от города и спать в прибрежных пещерах, надеясь, что нашествие турок окажется недолгим. Немногочисленным знатным семьям Мдины, не уехавшим на Сицилию, теперь оставалось только молиться, чтобы их слабо защищенный город в глубине острова не стал целью захватчиков. Закрыв ворота, они заперлись в своих громадных особняках, предоставив рыцарям пожинать смерть, посеянную их бесконечным высокомерием и самоуверенностью.
Заслоненный отрядом кавалерии с земли и четырьмя галерами ордена с моря, турецкий флот беспрепятственно обогнул южную оконечность Мальты и, пройдя вдоль западного побережья, бросил якорь на ночлег. На следующее утро турки вернулись в Марсашлокк, большой залив на юге острова. Оттуда было лишь несколько миль до того места, где они планировали разбить основной лагерь – в бухте Марса, около узкого горлышка Великой гавани. Там предполагалось перенести оружие и провизию на землю. Войска начали высадку на берег. Фенсу и Коул вместе лежали в овраге близ пещеры, находившейся в четверти мили от места высадки. Каждый с арбалетом в руке, едва осмеливаясь дышать, они смотрели, как корабли изрыгают людей и грузы в перевалочную зону. Горы мешков, ящиков и бурдюков для воды ждали погрузки на вьючных животных и на телеги для перевозки в главный лагерь турок. Слышался свист хлыстов и стоны рабов вперемежку с криками животных – это на причал затаскивали тяжелые орудия. И Фенсу, и Коул чувствовали, как под ними дрожит земля, и слышали мрачный скрип деревянных и железных колес. Это двинулась вглубь острова военная махина.
– Которые из них янычары? – взволнованно прошептал Коул, наблюдая за тем, как войска группируются в полки. – Я слышал, они самые жестокие.
– Не знаю, – ответил Фенсу. – Для меня все эти паскуды-безбожники на одно лицо.
Причал, где происходила разгрузка, пестрел всевозможными красками: яркие рубахи и атласные штаны, развевающиеся мантии и ослепительная, расшитая военная форма. В толпе виднелись тюрбаны и шляпы всех мыслимых и немыслимых фасонов и цветов: высокие коричневые конусы и пухлые белые «пирожки», красные фески и белые «луковицы», пышные золотистые шары и тесно прилегающие вязаные шапочки из хлопка и шелка, и над всем этим колыхающееся изобилие перьев цапли, золотых кисточек и широких боевых знамен.
Лошадей на кораблях было привезено немного, зато каких – не менее блистательных и великолепных, чем сами воины. Они гордо прогарцевали по сходням, и видно было, что после долгого заточения на кораблях им не терпится размяться, как и солдатам не терпится вступить в бой.
– Взгляни на то седло. – Фенсу указал на верховую лошадь, принадлежащую аге. – На нем столько драгоценных украшений, что хватило бы на десять лет безбедной жизни!
– Они направляются в нашу сторону! – встревоженно прошептал Коул, показывая пальцем.
С самой первой высадки многочисленные пешие и конные патрули прочесывали южную оконечность острова. Сейчас двадцать человек постепенно заполняли склон, ведущий к позиции Фенсу и Коула. Они несли тюки с провизией, мечи, луки и ружья. Возглавлял шествие высокий и мощный мужчина в шлеме, формой напоминающем купол мечети. На шее у него болталось ожерелье из кабаньих клыков. Одет он был в зеленую накидку поверх легкого нагрудного доспеха. За поясом поблескивал боевой топор. Руки его покоились на длинном ятагане, висящем через плечо. На лбу, прямо между задумчивых глаз, виднелось продетое сквозь кожу латунное перо.
Фенсу и Коул отползли подальше. Быстро проскользнув в узкий проход, ведущий в пещеру, они замели следы и задвинули отверстие камнями. Внизу, в тоннеле, их с нетерпением ждали остальные. Коул знаками приказал им молчать и потушить все лампы. Они сидели в темноте, прижавшись друг к другу, потея и прислушиваясь. Детей держали на коленях. Вскоре послышались обрывки приглушенных разговоров на турецком и смех. Голоса звучали все громче, вот уже можно различить отдельные слова, хотя и совершенно непонятные.
Турецкий патруль остановился буквально на вершине пещеры, под рожковым деревом. Помощник аги осмотрел окрестности. С этой позиции открывался прекрасный обзор. Откуда бы ни приближались вражеские войска, желающие помешать высадке флота, это сразу бросалось в глаза. На противоположной стороне гавани другие патрули заняли подобные позиции. Вдалеке, на возвышенности, разбили большой временный лагерь для провизии и амуниции.
– Идеально, – сказал Насрид янычарам. – Останавливаемся здесь.
В двадцати футах под ним Моисей беспокойно заерзал на коленях у Елены. Ногой он задел пару булыжников на уступе, где они сидели. Камни посыпались на пол пещеры со звуком, который всем находящимся внутри показался соизмеримым с грохотом водопада. Елена тут же прижала сына лицом к груди, уставившись вверх, в темноту. Турки продолжали что-то лопотать на своем языке как ни в чем не бывало.
В двадцати футах под ними из горла двух последних заколотых коз еще капала кровь. Элли забила их вместе с курами, боясь, как бы из-за шума турки не обнаружили пещеру. Козлятину можно засолить, но до конца осады не будет ни молока, ни яиц.
«Алиса» направлялась к месту стоянки в Великой гавани, где ей предстояло вместе с другими галерами удерживать блокаду. Когда судно шло вдоль берега, капитана, стоящего на полуюте, накрыло волной воспоминаний. Аша узнавал родные места, скалы, среди которых играл, и пещеры, которые исследовал. Узнал он и то место, откуда его похитили много лет назад. С удовлетворением отметил, что выглядит оно точно таким же, каким он его запомнил.
У Гэллоус-Пойнт он подал сигнал с капитанского мостика, и барабан боцмана смолк. Все гребцы вставили весла в уключины. Аша смотрел на Великую гавань, на величественный форт Сант-Анджело, на ту часть Биргу, что виднелась из-за форта. Если не считать дополнительных защитных сооружений, здесь мало что изменилось. Он совсем не ощущал той бушующей жажды битвы, которая часто наполняла его перед сражением. Вместо этого его сердце наполнила грусть от раскинувшегося перед ним пейзажа и жгучее желание стянуть с себя тюрбан, сесть в корабельную шлюпку и отправиться к причалу возле Биргу. Он бы прошел по улице, повстречал бы своих приятелей-мальтийцев, убедил бы их сложить оружие и принять мир Сулеймана, который намного лучше того, что предлагали напыщенные рыцари ордена Святого Иоанна.
Его безрассудные мечты прервал выстрел одной из пушек на стенах форта Сант-Эльмо. Совсем рядом с ним поднялся фонтан пенистой воды.
Люди на Мальте с готовностью защищали свою юдоль.
Ла Валетт проверил укрепления близ бастиона Кастилии, одного из самых выдающихся защитных выступов в стене рядом с горлом залива Калкара-Крик, и остался недоволен. Он приказал снести дома внутри стены, вдоль залива, до самого лазарета. Повелел выстроить новую секцию внутренней стены, которая сможет служить защитой, если внешняя стена падет. В этих, теперь уже нежилых кварталах предстояло провести огромную работу. Инженер ордена выкрикивал указания со своей позиции на городской площади, где великий магистр устроил главный штаб.
Часть работ поручили Луке и его артели. Мария помогала отцу организовывать бригады дружинников, а также женщин и детей в отряды. Пока отец наскоро обучал неопытных рабочих, Мария принимала поток камней и земли – необходимых каменотесам материалов.
Вдруг до нее донесся странный звук. Она подняла голову и прислушалась. Рабочие опустили лопаты. Кирки бесшумно повалились на землю. Мужчины на стене зашикали друг на друга, пытаясь определить источник пронзительного свиста, диссонирующего звука, долетающего откуда-то из-за стен.
– Волынки, – произнес один из рабов.
Следом за волынками послышались кларнеты, трубы и барабаны, и над всем этим поднимались мужские голоса, тысячи голосов, пять тысяч, десять тысяч, и все пели в унисон. Голоса глубокие, уверенные и звучные. Они нарастали в каком-то жутком воинственном ритме и постепенно преодолели стены Биргу, ворвавшись в город, подобно чуме.
У Марии похолодели ладони. С того дня, когда на горизонте показался турецкий флот, до мальтийцев доносились лишь отдельные шумы: то тут выстрелят, то там, но в целом – жутковатая тишина, позволяющая надеяться, что турки – всего лишь иллюзия. Но вот теперь они стоят тысячами на высотах вокруг монастыря Святой Маргариты, вдоль холма на краю Биргу, и насмехаются над защитниками города. Ей захотелось залезть повыше и посмотреть, но стены, которые она сама строила и на которые так часто поднималась, теперь были сплошь заняты рыцарями и солдатами. И на самом деле сейчас она была только рада. Женщины бросились на землю, рыдая от страха. Собаки залаяли и завыли.
Великий магистр приказал развернуть флаги и знамена. Барабанщики завели свой ритм в ответ на громкую турецкую музыку. У ворот в нетерпении выстроились войска, солдат к солдату. По сигналу ворота открылись. Кавалеристы и аркебузиры яростно бросились в атаку, крича во все горло. Мария прижалась к стене, пропуская их вперед, глядя на разгоряченные и вдохновленные лица. Она искала глазами Кристиана, хотя и предполагала, что он в лазарете, но спросить было не у кого. Закрыв глаза, она коротко помолилась.