Огонь оказался самым действенным средством от турок. Помимо зажигательных снарядов в глиняных горшках, огненных обручей и огневых труб, делали они и огненные мешки, пропитанные смолой. Их набивали смесью хлопка и пороха для длительного горения. Даже пули для аркебуз смазывали свиным жиром. После выстрела пули продолжали гореть, поджигая одежду, волосы и даже кожу. Работали в жарком вонючем помещении, рискуя здоровьем и жизнью. Такие цеха располагались в разных местах вокруг обоих городов. Помогали и стар и млад.
Пятилетний Моисей был одним из посыльных. Он носил готовые изделия к городским стенам. Елена всякий раз с замиранием сердца ждала его возвращения. При этом она понимала, что это все же лучше, чем наполнять горшки зажигательной смесью, ведь иногда они взрывались в руках тех, кто их изготавливал. Моисей посмеивался над ее беспокойством.
– Я же мужчина, мама, – говорил он. – Я бегаю быстрее, чем они стреляют.
После работы наступали долгие, жуткие ночные часы, когда людям не оставалось ничего другого, кроме как, прижавшись друг к другу, молиться или пытаться уснуть под звуки снарядов, ударяющихся о каменные стены, и каждый из них мог оказаться роковым. Из-за грохота, жары и страха спать было практически невозможно.
К такой бомбардировке, когда час за часом днем и ночью огромные пушки буквально съедали каменные укрепления Биргу и Сенглеа, нельзя было привыкнуть. Мелкая желтая пыль заслоняла солнце. Люди кашляли и плевались. Пыль окрашивала их пищу, облепляла язык и разъедала глаза, тонкой пленкой ложилась на воду, придавая ей кисловатый металлический привкус. Земля постоянно дрожала под ногами. Эти люди были свидетелями медленной агонии форта Сант-Эльмо. Теперь оставалось лишь ждать, когда турки разрушат стены и вокруг них. Беспощадность, с которой велись обстрелы, упорство и настойчивость стрелков добавляли страха и ощущения безысходности. Даже простые жители научились различать орудия по голосам, могли отличить пищаль от василиска. Они на слух определяли неумолимые ритмы огня. Если тишина длилась больше пары секунд, в животе закручивался тревожный узел, – возможно, оголтелые турки готовились запустить новый огневой шквал.
Иногда Мария видела Кристиана, обычно издалека, во время атаки, когда он выходил из лазарета. Они постоянно как будто спешили в противоположные стороны, не имея возможности остановиться, постоять рядом хотя бы несколько драгоценных секунд. Приходилось довольствоваться беглыми взглядами. Нико она видела чаще, он по-прежнему трудился в своем аду на стенах, совершенно беззащитный. Беспокойство за них обоих угнетало Марию гораздо больше, чем турецкая артиллерия. Бывали минуты, когда она мечтала о мгновенной смерти, чтобы ей не пришлось постепенно угасать над ними.
Однажды поздним вечером Фенсу проскользнул с улицы в дом Луки. Теперь он редко тут появлялся, проводя почти все время на крепостном валу. По ночам обстрелы со стороны турок только усиливались. Враг старался нащупать слабые места в обороне.
Из-под стола высунулся Моисей, перепачканный с головы до пят.
– Дядя Фенсу! – закричал он.
Фенсу подкинул его к потолку и перевернул в воздухе. Поставив мальчика на пол, он потер у него за ухом и волшебным образом наколдовал апи.
Моисей схватил угощение с его ладони и быстро проглотил.
– Я знаю этот фокус, – похвастался он, облизывая губы.
– Ну тогда повтори, – сказал Фенсу.
Наклонившись над мальчиком, он ждал.
– Не могу, – признался Моисей. – У меня нет апи.
Фенсу взъерошил ему волосы и развязал мешок:
– Но у меня есть больше еды.
Мешок оказался полон настоящих сокровищ: восемь редисок, сморщенных от времени, но вполне съедобных, увесистый кусок сыра с Гоцо, завернутые в тряпочку миндальные орешки и шесть вареных яиц. Все присутствующие за время осады успели устать от сухарей и теперь с любопытством смотрели на щедрые дары, предпочитая не спрашивать Фенсу, откуда он все это взял. Фенсу обладал удивительными талантами. Рядом упал снаряд, с потолка посыпалась пыль, но никто даже внимания на это не обратил.
В доме по-прежнему жили другие семьи, но Мария отгородила импровизированной занавеской небольшой уголок на кухне, рядом с входной дверью, чтобы создать хоть какое-то ощущение своего собственного, спокойного и уютного пространства. Укрытием им служил массивный кухонный стол. И вот теперь она задернула занавеску, они уселись в круг на полу и принялись за еду.
Фенсу делился новостями с городской стены, и они были неутешительные.
– Мы видим, что турки готовятся, – сказал он. – Их траншеи все ближе, а сегодня ночью они собрались на холмах. Говорят, на завтра назначено общее нападение.
Елена с Марией переглянулись. Атак на Биргу еще не было.
– Вы будете нужны на стенах, – добавил Фенсу.
После ужина Елена достала свою новую тростниковую флейту. Цимбалы, на которых она так красиво играла раньше, остались в пещере. А флейту она подобрала, когда та выпала из кармана генуэзского солдата, которого Елена помогала перетаскивать к месту захоронения. Инструмент оказался несложным, и Елена быстро выучилась на нем играть, почти не фальшивя. Мария и Фенсу подхватили Моисея за руки и принялись кружить и вертеть его. Моисей визжал от восторга, и даже Фенсу не мог скрыть улыбки.
После этого Моисей с Фенсу сидели под столом и придумывали игры с камешками – единственным доступным материалом. Комнату наполняли чудесные звуки детского смеха.
– Как приятно слышать его смех, – сказала Елена, наблюдая за сыном. – Я беспокоюсь, что он совсем разучится смеяться.
– Он бы смеялся сколько угодно, если бы ушли турки. Вот увидишь, как только это произойдет, на его лице тут же заиграет улыбка. Может быть, заплатим Лукреции, чтобы они исчезли?
– Интересно, что с ней стало? – хихикнула Елена. – Наверное, прячется в Мдине, накладывает там свои заклятия! – Она сыграла короткую печальную мелодию. – А мы не сможем отправить туда Моисея?
– В Мдину?
– Ее не обстреливают. Там Моисей был бы в безопасности.
– Ненадолго, – возразила Мария и тут же пожалела, так как всегда старалась подбадривать друзей, хотя с каждым днем это становилось все сложнее.
Елена поднесла флейту к губам, но играть не смогла. Она плакала. В последнее время с ней такое часто случалось: она то веселилась и храбрилась, то вдруг начинала плакать. И не только с ней. Мария обняла подругу, и так они сидели и слушали сказку, которую Фенсу рассказывал Моисею, пока тот дремал у него на коленях.
На следующее утро они проснулись от самой мощной за всю осаду бомбардировки. Чувствовалось, что враг испытывает нестерпимую ярость, а значит, вот-вот начнется штурм. Елена велела Моисею весь день оставаться дома.
– Но я должен помочь с обручами, – захныкал он.
– Оставайся здесь! – повторила Елена, и они с Марией кинулись на оборону стен у поста Кастилии; со всех концов Биргу к стенам сбегались женщины и дети постарше.
К полудню пушки стихли.
Оторвавшись от работы, Мария подняла глаза, и от увиденного у нее захватило дух. На холмах над Биргу словно раскинулся гигантский ковер; тысячи турок в ярких одеждах с боевым кличем бросились в атаку, напирая на стены. Справа от Марии то же самое происходило вокруг Сенглеа, где на защитников нападала еще более многочисленная армия турок. Это было жуткое зрелище из звука и шелка, из дыма и дикой ярости. Солдаты на стене спустили на атакующих убийственное огненное покрывало, используя зажигательные снаряды и пушки, заряженные шрапнелью, которая отрезала от стройных вражеских рядов кровавые полоски. Это напомнило Марии, как на пляже она пыталась рукой задержать прибой. Подобно волне, турки просто обходили раненых и убитых, тут же заполняя пробелы новыми людьми.
Мария подбрасывала дрова и хворост в костры, над которыми в котлах кипели вода и масло, а Елена подносила ведра с нагретым маслом и разливала его в глиняные горшки. Потом бежала к лестнице, откуда ей передавали новые ведра с маслом.
– Помогите мне! – крикнул испанец, которому было никак не сладить с тяжелым горшком.
Используя свои юбки в качестве прихватов, Мария с Еленой помогли ему опрокинуть горшок над стеной. Мария обожгла руки. Она не видела, что стало с карабкавшимися по лестнице турками, но слышала их крики. Ей в ноздри ударил запах горелого мяса.
Некоторые солдаты подгоняли и метали зажигательные снаряды, другие сыпали градом огня из аркебуз. Стена изрыгала огонь и дым, подобно вулкану, во все стороны летели стрелы. Пытаясь не обращать внимания на шум, дым и вонь, Мария бегала, пригнувшись, позади солдат, стараясь выполнять свою работу и в то же время никому не мешать.
Но не все женщины были такими робкими. Некоторые вставали на цыпочки прямо на крепостной стене, коренастые женщины в черных платьях и барнузах, и бесстрашно бросали камни в тюрбаны и задранные головы, выкрикивая проклятия и молитвы. Одну из них убило прямо перед носом у Елены. Елена с Марией оттащили ее с дороги за ноги. Обессилев, они присели у тела, собираясь с силами и мыслями. Если бы в прошлой жизни их спросили, каким они представляют себе ад, они не смогли бы додуматься до тех сцен, что наблюдали этим вечером.
Рыцари привели к стенам свои войска. Они выкрикивали распоряжения, пытаясь внести порядок во всеобщий хаос. Сигналы передавались с помощью труб, смысл их был понятен лишь солдатам. Прямо перед Марией со стены спрыгнул янычар, за ним еще один. Их тут же застрелили, но позади них уже виднелись концы приставных лестниц и острия пик, слышались лязг оружия и крики на турецком и арабском.
Мария тащила три заряженных арбалета из пункта перевооружения к лестнице и вдруг остановилась как вкопанная. Вся улица была заполнена людьми, солдатами и гражданскими, снующими туда-сюда и выполняющими тысячи поручений. Джулио Сальваго толкал тачку, нагруженную тяжелыми мешками. Она проследила за ним, сама стараясь оставаться в тени. Недалеко от улицы, ведущей к дворцу, тачка перевернулась, и все мешки рассыпались.