Мария чувствовала, как внутри закипает злость, она продолжала спорить, все больше распаляясь и повышая голос. Она кричала, что стены толстые, а дворец огромный. Неужели не поместится еще один человек. Мальчик может спать во внутреннем дворике, и, Господи, ему всего пять лет! Мария с трудом сдерживала слезы. Она не могла допустить, чтобы им отказали.
Стражник позвал ризничего, но тот был по уши загружен работой и не стал даже слушать.
– Пожалуйста, уходите отсюда, – попросил он.
– Не уйду!
Мария бросилась к воротам в тот миг, когда стражник уже начал их закрывать. Со двора незаметно для Марии подошел человек:
– Что такое, Жозеф?
– Очередные желающие сюда войти, дон Сальваго, – со вздохом ответил ризничий. – Но места у нас больше нет, увы.
В воротах показался Сальваго. Его сутана была серой от пыли, щека перепачкана кровью и песком. Теперь он стоял всего в двух футах от нее.
Совладав с собой, Мария поспешила объяснить:
– Это не для меня, только для Моисея.
Она вдруг отступила назад, словно в нерешительности. Еще крепче прижав к себе Моисея, Мария неуверенно смотрела на Сальваго. Конечно, она знала, что он тут, но сейчас, видя его вблизи, вдруг передумала:
– Не важно. Простите, что отвлекла вас. Я поищу где-нибудь в другом месте.
– Мария, подожди, – произнес Сальваго. – Конечно, мы найдем для него местечко.
– Но дон… – попытался было протестовать ризничий, но Сальваго махнул на него рукой.
– Для мальчонки это лучшее место, – сказал он Марии, видя ее мучения и сомнения.
Жуткие звуки войны, доносившиеся из города, быстро привели ее в чувство. Мария понимала, что он прав. Она крепко обняла Моисея.
– Иди с доном Сальваго, – прошептала она. – Там, внизу, ты будешь в безопасности. А я потом вернусь за тобой, обещаю.
Моисей грустно кивнул. Он привык безоговорочно слушаться старших, но когда Мария хотела передать его Сальваго, безудержно зарыдал, вцепившись своими маленькими ручками в ее джеркин, наотрез отказываясь разлучаться с ней. Мальчик был сильным, и Сальваго стоило усилий увести его. Это была душераздирающая борьба, Мария сама не могла сдержать слез.
Сальваго повернулся и исчез в закрытом внутреннем дворике, унося Моисея в подземную темницу, туда, где пули не могли его достать. Мария стояла и плакала. Ворота закрылись, и она в изнеможении опустилась на землю.
Некоторое время спустя она отправилась к городским стенам разыскивать Нико. Повсюду валялись мертвые рабы. Нико среди них не оказалось. Выжившие уже вернулись к работе. Они заделывали бреши в стене перед следующей атакой. Мария обратилась к охраннику у тюремных ворот. Он бросил на нее сердитый взгляд и ничего не ответил.
Она побрела по улице обратно. Некоторые городские кварталы почти не пострадали, другие же были разрушены до основания. Вместе с людьми среди развалин лежали мертвые животные. Только крысы выглядели совершенно невозмутимыми. Они сновали туда-сюда среди руин. То тут, то там полыхали костры, никто не думал их тушить. В одном месте уже нечему было гореть. Мария помогла какой-то женщине искать среди завалов дочь. Вместе они разгребли такую же кучу, какую раскопала до этого Мария. Девочку они не нашли.
Мария бесцельно побрела к дому своего отца. Она вдруг осознала, что уже неделю не видела Луку. Она даже не знала, жив ли он.
Ее улица теперь не выглядела такой высокой, как раньше. Четыре дома были снесены полностью, многие другие здания лишились верхних этажей. Это было пугающее зрелище: дома, которые она привыкла видеть вокруг себя с раннего детства, просто перестали существовать. От дома пекаря остался только балкон второго этажа, чудом удержавшийся на колоннах, в то время как остальная стена рухнула.
Пробираясь по развалинам родной улицы, Мария вдруг резко остановилась. Спиной к ней стоял рыцарь в полном обмундировании, глядя на руины дома ее отца. Дрожа всем телом, она сделала глубокий вдох и направилась к нему.
Услышав ее шаги, он обернулся. Грязный и окровавленный, с тремя вмятинами от пуль, руки черные от копоти. Увидев ее, он выдохнул с облегчением и опустил на землю щит и шлем.
Вокруг них начали появляться люди. Они вылезали из укрытий и тут же спешили хоть чем-нибудь помочь. Кто-то возвращался к крепостным стенам. Мария и Кристиан никого не видели вокруг себя. Последние несколько шагов она бежала. Он выпустил из рук меч и заключил ее в свои объятия. Марию нисколько не смутила горячая сталь его доспехов. Они долго стояли обнявшись среди дымящихся руин. Он погладил ее по голове и осторожно приподнял над землей.
Какое-то время оба молчали. Наконец он прошептал:
– У меня сегодня была только одна молитва. И Бог ее услышал. – Он нежно поцеловал ее в лоб.
Мария рассказала ему о Елене, о том, как откапывала Моисея. Прижавшись к Кристиану, она плакала, как ребенок, с потоком слез давая выход всему пережитому ужасу, горю и боли – всем тем эмоциям, которые она до сих пор сдерживала. У нее совсем не осталось сил, и она обмякла в его руках.
– Я никогда не думала, что все может быть так ужасно, – всхлипывала она. – Я так устала, Кристиан! Я больше не могу выносить этот грохот! Я не выдержу еще одну смерть! Лучше бы меня убила пуля!
– Никогда не говори так! Никогда!
– А какая мне теперь разница? Я потеряла Елену, потеряла тебя, возможно, и Нико тоже! Теперь Елена погребена там, под обломками, совсем одна, и я не смогла ее откопать! Я не смогла помочь ей, Кристиан, я ничего не смогла сделать! Все, кто был в этом доме, все погибли, кроме меня, потому что я пошла за хлебом, а они остались!
Кристиан не знал, что сказать, а потому просто гладил ее по голове, пока она не успокоилась.
– Моисей выжил благодаря тебе, – наконец произнес он. – Ты спасла его.
Мария кивнула. Казалось, эти слова придали ей сил.
– Где он сейчас? – спросил Кристиан.
– В епископском дворце, – ответила Мария.
– Нет места надежнее. Разве что подземные темницы Сант-Анджело. Там он будет под защитой.
Сняв с себя латы и прочую броню, Кристиан бросил все в кучу. Мария заметила у него на руках и на спине страшные раны, но Кристиан, похоже, не обращал на них внимания. Он повел ее обратно к дому Луки и начал копать. Мария знала, что Кристиану следовало сейчас быть в лазарете, в нем нуждались живые, но, когда она напомнила ему об этом, он лишь продолжил копать дальше. Мария опустилась на колени рядом с ним, и вместе, очень осторожно, как будто предполагая, что Елена еще может быть жива, высвободили ее из-под завалов.
Мария бережно вытерла лицо Елены и убрала ей волосы со лба. Попыталась разгладить ее одежду и отряхнуть с нее грязь. Она нашла флейту Елены, переломленную пополам. Положила обе половинки Елене в карман.
– Всех хоронят в выгребной яме. Я не хочу класть ее в выгребную яму.
– Тогда похороним ее тут, – сказал Кристиан.
Они построили небольшой – всего в два ряда – каменный склеп вплотную к руинам задней стены.
Кристиан аккуратно поднял Елену и переложил ее в склеп. Никакого покрывала у них не было. Он снял с себя стеганый нагрудник, который носил под рубашкой, и накрыл ей лицо.
– Я помню кое-какие из их молитв, но не знаю, какую нужно читать в этой ситуации, – сказала Мария. – Вот Фенсу все знает. – Она нахмурилась. – Как ты думаешь, если я прочту не ту молитву, она не сможет попасть в рай? Я совсем не знаю, как устроены души у иудеев.
– Думаю, сможет. Уверен, любая молитва подойдет.
– Есть у них одна, которую я тысячу раз слышала в пещере. Обычно ее читает Фенсу. – Глаза Марии блестели от слез. – Но я по-прежнему не знаю, что она значит. Мне кажется, это на еврейском языке. Я никогда не интересовалась, как она переводится. – Мария заплакала; вид у нее был потерянный. – Я никогда не спрашивала, потому что это на еврейском.
Кристиан сжал ее руку.
По щекам Марии струились слезы. Сквозь всхлипывания, прерывающимся голосом, она начала произносить слова, которые так часто слышала, но никогда не проговаривала вслух.
Наклонив голову, Кристиан читал про себя свою молитву. Потом они засыпали тело Елены землей и заложили камнями. Закончив работу, оба преклонили колени и застыли в молчании.
Через некоторое время Кристиан поднялся. Среди сваленных в кучу доспехов он нашел свой бурдюк с разбавленным водой вином. Они сели среди развалин под открытым небом. Уже стемнело. Огромным золотистым шаром взошла луна, освещая землю сквозь медленно оседающую пыль.
Тем временем гнев Мустафы передался его стрелкам. Бахнула одна пушка, затем другая и еще пять, а потом целая батарея открыла синхронный огонь. Звук все время нарастал, и вот уже восемьдесят орудий делали свое кропотливое смертельное дело.
Кристиан с Марией так и остались сидеть под защитой остатков стены. Не обращая внимания на пули, осыпающуюся кирпичную кладку и оглашающие Биргу крики, Кристиан обнял Марию за талию и принялся рассказывать ей о Париже. Он рассказывал о лесе, окружающем его дом, где они с Бертраном бегали мальчишками, о широкой ленивой реке, текущей через самое сердце города и дальше, мимо его загородного дома. Рассказывал, как весной и летом земля буквально кишела жуками, мальчики ловили их и сажали в банки, а потом Кристиан зарисовывал их и препарировал. Мария продолжала всхлипывать, но раз или два даже засмеялась сквозь слезы. Рядом по улице просвистела пуля, но Мария даже не заметила этого, не съежилась, лишь крепче прижалась к Кристиану, слушая его голос и забывая обо всем вокруг.
Они смотрели, как луна поднимается все выше, теряясь где-то в облаках дыма от пушек. Наблюдали, как артиллерийский огонь сверкает, смешиваясь с дымом, словно красивейшая сухая гроза в разгар лета.
Время шло. В Биргу то тут, то там рушились очередные стены, под ними умирали все новые люди, а Кристиан с Марией шептались о каких-то незначительных, будничных вещах: о плавании, птицах и соколиной охоте, о козах и лодках, о рыбалке и сыре. Разговор то и дело возвращался к Елене и Бертрану, голоса дрожали, глаза увлажнялись, хотя некоторые воспоминания вызывали смех.