Фероз патрулировал канал между Гоцо и Мальтой, высматривая христианские суда. С севера налетел шторм, на канале поднялось волнение, корабль качало, чуть не перевернуло. Фероз держался сколько мог, но видимость падала, к тому же галеры не приспособлены для суровых морских условий. Фероз поспешно вернулся в спокойную гавань Марсамшетт. Как раз когда он вернулся, менее чем в миле от его позиции силы подкрепления остановились переждать шторм на Гоцо, пройдя незамеченными в критический момент.
Командующий основной частью флота, теперь отчалившей от Сицилии, дон Гарсия нашел новый повод для сомнений. Опасаясь, что любое сокращение сил подкрепления может поставить под сомнение всю экспедицию, он захотел убедиться в надежности своего флота, прежде чем отдать приказ об отправлении. Он обратился к собравшимся в его каюте рыцарям:
– Его величество ясно дал мне понять, что не готов жертвовать флотом, что обязательно произойдет, если Мальта падет, османы пойдут дальше и постучат уже в его дверь. Мне приказано выдвигаться только в случае полной уверенности в победе. Пока такой уверенности у меня нет. Основная часть флота останется ждать до тех пор, пока уверенность не появится.
Поднялся рыцарь из Прованса.
– Я устал от деликатности и здравого смысла, – сказал он. – А от вашей дипломатии внутри все кипит! Весь христианский мир видит в нашем подкреплении помощь находящимся в отчаянном положении рыцарям ордена Святого Иоанна и людям Мальты, которые гибнут за веру. Вы не проявляете ни малейшего желания присоединиться к священной битве, дон Гарсия! Если вы сейчас откажетесь посвятить себя и свой флот борьбе за правое дело, то войдете в историю как трусливый пес! Вы уже посрамили память тех, кто погиб, сражаясь так храбро!
Побелев от ярости, вице-король вскочил, как будто намереваясь ударить рыцаря.
Однако не сделал этого.
В Биргу то и дело звучал набат, и Марии ничего не оставалось, как возвращаться на стены. Следующие три дня она сражалась наравне с мужчинами, стреляя из арбалета, закидывая турок греческим огнем и камнями. При любой возможности Мария возвращалась к Кристиану. Он по-прежнему был в критическом состоянии. В бреду он не узнавал ее. Каждую ночь она приносила еду, какую только могла достать, в епископский дворец, где Моисей ночевал на груде щебня в подвале. Было там и еще около десятка детишек, все моложе его.
– Ты тут за старшего, – сказала Мария Моисею. – Смотри, чтобы они никуда отсюда не уходили. Следи за ними, слышишь? Это важная и трудная работа, Моисей. Настоящая мужская работа. А мы на стенах справимся сами.
– Ладно.
На следующий же день Мария увидела, как Моисей бежит с зажигательными снарядами среди руин поста Кастилии. Она ничего не могла с ним поделать.
Почти через четыре месяца после обещанного срока силы подкрепления причалили в заливе Меллиха в северной части острова. Гонец побежал в штаб ла Валетта на площади Биргу.
– Численный состав подкрепления – девять тысяч человек, – доложил он.
Пока все вокруг ликовали, ла Валетт встревожился. Присланные силы были намного меньше обещанного, а главное, слишком малы, чтобы переломить ход войны. У Мустафа-паши по-прежнему оставалось во много раз больше воинов, которых он мог бросить в бой.
– Если он узнает, как мало солдат прибыло к нам на помощь, – тихо сказал ла Валетт командирам, – то ни за что не сдастся.
– Возможно, это уловка, сир, – предположил сэр Оливер. – Наверняка войска намного больше, чем сообщается.
Улыбнувшись, ла Валетт повернулся к Ромегасу:
– Сделай так, чтобы один из рабов с галер смог сбежать из твоих подземных темниц. Но сначала пусть он услышит разговоры между твоими людьми.
И великий магистр передал ему в точности слова, которые следовало подслушать рабу.
Раб сбежал под сплошным артиллерийским огнем. Его доклад заслушал целый ряд турецких офицеров. Вскоре раб предстал и перед самими Мустафой и Пияле.
– Господа… господа… – сказал он дрожащим голосом, волнуясь оттого, что ему довелось сообщить такие новости таким людям. – Конец света настал! В Меллиху прибыли силы подкрепления. Шестнадцать тысяч человек. Неверные танцуют на улицах и кричат, что осада завершена. Я видел, как они проводят смотр солдат, готовя их к решающей атаке!
Он буквально пресмыкался перед командирами, боясь, как бы его не постигла судьба гонца, приносящего дурные вести.
Мустафа-паша набросился на Пияле:
– Это все твоя вина! То, что вы не смогли помешать силам подкрепления пристать к берегу, просто непростительно! С самого начала тебя беспокоило только одно: сохранность твоего драгоценного флота, а в самый ответственный момент ты не смог им воспользоваться. Ты подвел своего султана, своих людей, Бога, в конце концов! Клянусь бородой пророка, своей ошибкой ты заслужил ощутить на себе меч султана!
Пияле лишь усмехнулся, глядя на старого генерала:
– Да будь у тебя хоть сорок тысяч воинов, ты и пятой частью не сможешь распорядиться. Ты четыре месяца брал остров, который можно взять за тридцать дней, и тебе нечего предъявить падишаху, кроме горы трупов и груды обломков, оставшихся от форта Сант-Эльмо. Твои воины разве что не бунтуют. Запал прошел, они сражаются как женщины, и благодарить за это султан должен тебя! Если его меч коснется моей шеи, то лишь на пути к твоей!
Мустафа выскочил из палатки.
– Трубите сигнал! – крикнул он своим ага. – Готовьтесь к эвакуации! Сожгите все, что нельзя унести!
Среди шороха одежд Мустафа шагал по лагерю, раздавая приказы. В медицинских палатках больные сползали с коек и сами тащили друг друга. Рабы под постоянные окрики грузили припасы обратно на корабли. Весь лагерь пришел в движение.
Часть флота дона Гарсии обошла вход в Великую гавань, каждая пушка трижды салютовала. Воины подкрепления высадились на севере острова, и теперь некоторые корабли возвращались на Сицилию, чтобы привезти еще солдат. Мария увидела их со стены и заплакала. Вокруг всей гавани подозрительно затихли турецкие пушки.
Мария кинулась к епископскому дворцу, но детей там не оказалось. Она принялась искать их на улицах города, но вскоре поняла, что они могут быть где угодно. Тогда она побежала в лазарет.
Поздней ночью, сидя у постели Кристиана, Мария увидела вспышки пламени. Временами они были такими сильными, что освещали лазарет изнутри ярко, как солнце днем. На этот раз огни ознаменовали собой не атаку, а отступление. Раздавались лишь отдельные пушечные выстрелы. Прислушиваясь к прерывистому дыханию Кристиана, Мария твердила свою сотую молитву за ночь. Она спросила цирюльника, будет ли Кристиан жить.
– На все воля Божья, – ответил он.
Когда ее глаза сомкнулись от усталости, она прилегла на грудь Кристиана и уснула под стук его сердца. Проснулась она на рассвете. Его состояние не изменилось. Мария вышла на улицу посмотреть, что произошло за ночь.
Солнце освещало холмы Коррадино, на которых не осталось ни одной турецкой палатки. Вершина Шиберраса была пуста. Подожженные платформы для пушек медленно тлели. Нигде ни одного турецкого флага. Она могла стоять на стене в полный рост, ничего не опасаясь. Из Биргу и Сенглеа доносились крики радости, облегчения и благодарности.
На ночь силы подкрепления разбили лагерь близ городка Нашшар, на высоком хорошем месте, где атаковать их было бы не так легко. На рассвете патрули выдвинулись в сторону Великой гавани. Они с удивлением обнаружили, что турецкие лагеря исчезли.
Великий магистр повелел открыть ворота Биргу и Сенглеа, а колокола на церкви Святого Лаврентия теперь не призывали на бой, а звонили в благодарность Богу. Городские жители кинулись за ворота и принялись обыскивать траншеи, снимая с погибших турок украшения и забирая оружие. Из подземных темниц под епископским дворцом Моисей вывел во двор шесть маленьких детишек, которые принялись обшаривать кухню в поисках еды. Повар смеялся и пел, раздавая малышам сухари и сушеное мясо. Из ям и углублений, из-под разрушенных стен и из расщелин вылезали женщины и хлопали в ладоши от радости.
Жильбер, барон де Бержерак, вел рыцарей и солдат к Шиберрасу. Они взобрались на высокий холм, откуда вдалеке была видна гавань Марсамшетт. Суровое лицо Жильбера расплылось в улыбке при виде долгожданного зрелища.
– Боже правый, ребята, вы только посмотрите!
Всего две недели назад барон советовал великому магистру сдать Биргу. А теперь вокруг всего Марсамшетта виднелись турки, покидающие свои посты. Мулы затаскивали на борт кораблей тяжелые грузы. Моряки работали в воде, очищая суда от водорослей, которые успели нарасти за лето. Войска плотными рядами теснились на палубах галер.
– Пушки! – заорал барон гонцу. – Отправляйся в Биргу и доставь мне легкие пушки!
Полчаса спустя шесть португальских пушек были установлены на руинах форта Сант-Эльмо, откуда барон велел открыть огонь по грузившемуся флоту.
– Господи, как хорошо стрелять сверху! – кричал барон, пока его воины вели огонь по туркам, которые отвечали одиночными, не очень удачными выстрелами.
Из Биргу прибыли новые солдаты с аркебузами и арбалетами. По распоряжению ла Валетта один из рыцарей принес флаг ордена, который через минуту уже реял над остатками форта Сант-Эльмо.
В это мгновение хитрый план ла Валетта раскрылся.
Мустафа-паша получил два доклада: один от конного разведчика, другой от капитана флота. Оказалось, что количество кораблей и людей, прибывших в качестве подкрепления, значительно меньше того, о котором сообщалось раньше. Мустафа мерил шагами палубу корабля.
– Мы должны уйти, – сказал Пияле. – Корабли под обстрелом.
– К черту твои корабли! – прогремел Мустафа. – Они нас провели. Слишком много жизней положено, чтобы теперь сдаться. Еще не поздно! Мы победим. Ага, прикажите людям высадиться обратно!
Османская дисциплина выдержала такой поворот. Как по тревоге люди начали сходить на берег.
Пияле не мог отменить приказ, но, как только все воины покинули корабли, дал сигнал своим капитанам отходить в открытое море, подальше от выстрелов. Он переместил флот выше, к заливу Святого Павла. Тем временем более девяти тысяч воинов Мустафы сгруппировались близ городка Мсида. Оттуда они двинулись в сторону Мдины. Только завидев намечающееся наступление, барон де Бержерак отправил гонца с сообщением к ла Валетту: Мустафа не уходит. Великий