Кристиан мучился, отлученный и от веры, и от знания. Ученый мир говорил, что он ошибается. Духовный мир говорил, что он ошибается. Как можно оспаривать их мудрость – мудрость, накопленную веками? Как можно подвергать мать риску? Она сама попросила оставить ее на волю Гиньяра. Королевский врач тоже был на их стороне. Даже Марсель, которому он бы доверил собственную жизнь.
«Перестань пи́сать против ветра», – повторял ему Бертран.
Я не верю никому. Особенно себе.
Кристиан проклинал Бога, судьбу, медицину и собственную нерешительность.
Зайдя в комнату к матери, он увидел, что впервые за десять дней она спокойно спит.
Оставь ее в покое! Ей становится лучше!
Кристиан зажег свечу. Снял повязки и осмотрел ее бедро. На опухоли появились четкие красные полосы. Гиньяр и другие врачи тоже заметили их и заявили, что это раздражение, но Кристиану было все равно. Он знал, что это значит.
Знал.
Лучше не станет. Другого шанса не будет.
Ждать больше нельзя.
– Прости меня, матушка, – прошептал он, целуя ее в лоб. – Прости, но я должен сделать это.
Без помощника Кристиану было не обойтись, и он пошел за Бертраном. Времени было около трех ночи, и он боялся, что его друг развлекается с какими-нибудь шлюхами. Но Бертран оказался дома и, когда Кристиан объяснил ему суть дела, тут же проснулся окончательно. Он прекрасно знал, что, если друг говорит таким тоном, спорить с ним совершенно бесполезно, даже если он несет Бог знает что.
– Конечно я помогу тебе, – кивнул он. – В конце концов, твой отец сможет убить меня только один раз.
Оставленный Гиньяром помощник спал на коврике у постели графини. Кристиан разбудил его и прошептал:
– Идите домой!
Помощник увидел Бертрана и сразу понял, что тут явно нечисто. Кристиан сунул ему золотой флорин, ожидая, что деньги, как всегда, произведут на того магическое действие, но на этот раз не сработало.
– Что вы делаете, сир? – подозрительно спросил помощник. – Я не могу уйти. Доктор прикажет отлупить меня палками…
Уже через несколько минут, благодаря вмешательству Бертрана, помощник сидел в углу за шкафом на массивном стуле, крепко связанный по рукам и ногам, с кляпом во рту и с искаженным от ужаса лицом.
Бертран ухмыльнулся и вытер скальпель, которым нарезал полоски ткани, чтобы связать помощника, а потом прошептал, поднеся лезвие прямо к вытаращенным глазам несчастного:
– Будешь мешать – печень тебе вырежу!
Бертран тихо прошел по дому, собрав все необходимое, а Кристиан подготовил инструменты, наточил их об аммонит, вытер начисто и промыл скипидаром. Подготовил смесь из мандрагоры, белладонны, опиума и бренди. Прикоснувшись к ней кончиком языка, он ощутил резкий вкус и покалывание. Как измерить силу действия наркотических веществ, Кристиан не знал – такие смеси использовались крайне редко. Ему оставалось надеяться, что смесь получится достаточно сильной, чтобы Симона оставалась без сознания, но не умерла. Он не знал, сможет ли осуществить задуманное, если она начнет сопротивляться.
Кристиан присел на край кровати, приподнял голову матери с подушки, поднеся чашку к ее губам. Симона заворочалась и поморщилась от резкого запаха.
– Вот, матушка, выпей, – сказал он.
Симона кивнула, сделала глоток и скривилась. Кристиан быстро наклонил чашку, чтобы аккуратно заставить ее сделать еще один большой глоток, пока она не начала сопротивляться.
– Не хочу бренди, – замотала она головой. – Зачем мне это пить?
– Эту смесь назначил доктор Гиньяр.
– А где его помощник? – спросила графиня, которой не было видно связанного мужчину, скрытого от ее глаз балдахином.
– Приболел, матушка. Ему пришлось уехать. Он попросил меня посидеть с тобой.
– Хорошо, – успокоилась она и послушно допила содержимое чашки, а Кристиан почувствовал себя ужасно оттого, что обманывает мать, предавая ее доверие. – А что еще в этой смеси? Вкус неописуемо ужасный!
– Лекарство, матушка. Допивай до конца как можно быстрее, и все закончится. Ты спокойно уснешь.
Симона допила и откинулась на подушку. Прошло десять минут, пятнадцать… Казалось, она заснула. Кристиан чувствовал ее дыхание своей щекой. Симона дышала ровно и спокойно. В комнату вошел Бертран со стопкой чистого белья и тазиком воды. Поставив таз рядом с постелью, он начал зажигать свечи и лампы, но тут Симона вдруг открыла глаза, обвела комнату затуманенным взглядом, заметила Бертрана, расставленные по всей комнате свечи и лампы, и прошептала:
– Зачем? Что… Язык меня не… Кристиан… Голова…
Она снова закрыла глаза и глубоко вдохнула. Через десять минут Кристиан решил, что можно начинать. Они приставили к двери тяжелый стул. Ив был дома, и его присутствие им было не нужно.
Кристиан привязал ее к кровати кожаными ремнями, затянув их очень нежно, чтобы они не натерли руки и ноги. Обернул палочку тряпицей и вставил ей между зубами, проверив положение языка, а потом крепко привязал к голове, чтобы она не выплюнула. В комнате было прохладно, но от напряжения с Кристиана градом лил пот. Он прокрутил в голове каждый шаг, каждое движение, чтобы сделать все быстро. Малейшее промедление может стоить матери жизни. Если будет возиться, если будет сомневаться, она умрет. Он прошептал Бертрану нужные инструкции, тот покрыл стол тканью и аккуратно разложил на нем иглы и кетгут, скальпели, щипцы и зонды. Зубцы пилы поблескивали в свете свечей. Кристиан взял в руки скальпель.
– У тебя рука дрожит, – заметил Бертран, и его слова громко прозвучали в комнате.
Кристиан согласно кивнул. Ни в Меце, ни на операциях в Париже он никогда не испытывал ничего подобного. Прикрыв глаза, он попытался успокоить нервы. Он представил себе, какие вены, артерии и мышцы надо будет перерезать. Залог успеха – скорость. Кристиан взглянул на мать. Ее лицо было безмятежно, глаза закрыты. Кристиан глубоко вдохнул и принялся за работу.
Первый разрез получился глубоким, прямым и уверенным. Симона тут же проснулась. Глаза выпучились и расширились. Челюстные мышцы напряглись, она отчаянно кусала деревяшку. Тело напряглось и выгнулось. Бертран склонился над ней и прижал ее к постели своим весом, чтобы она перестала сопротивляться. Раздались сдавленные стоны, и Кристиан едва не отказался от своей затеи, но взял себя в руки.
Скорость, думал он. Скорость. Лезвие скальпеля быстро работало с ее плотью.
Слава Богу, как и во время прижигания, Симона потеряла сознание и перестала сопротивляться.
Кристиану не удалось достаточно быстро перевязать бедренную артерию. Шов соскользнул, кровь толчками выливалась из сосуда, и ему было никак не остановить кровотечение. Его лицо и одежду заливала горячая красная жидкость. Он понимал, что на самом деле кровопотеря не так велика, но ее вообще не следовало допускать. Отругав себя за неуклюжесть, он вытер глаза. Бертрана стошнило в углу. Помощник Гиньяра изо всех сил пытался вырваться, с ужасом глядя на происходящее, но его крики заглушались кляпом.
За окном прокукарекал петух. Начало светать.
Лигатура занимала куда больше времени, чем прижигание, но Кристиан был непоколебим.
Через три минуты тридцать секунд после начала ампутации он взял в руки пилу.
Граф Арно де Врис несся во весь опор из далекого Эсдена, загоняя одну лошадь за другой. В Абвиле он выменял еще одну, следующую купил в Пуа, а третью украл в Бове, стремительно приближаясь к Парижу. Гонец, которого послали с печальными новостями о графине, смог передать послание в Эсден только через десять дней. Лишь одна вещь на свете могла заставить Арно покинуть королевскую службу, и граф молился, чтобы не опоздать и застать супругу в живых. Ему удалось выехать из Эсдена ночью во время грозы, дороги размыло, путь предстоял нелегкий, но граф проделал его удивительно быстро. Вся дорога заняла у него два дня, две ночи и восемь лошадей, и за все это время он останавливался, только чтобы сменить лошадей.
На рассвете, проехав Сен-Дени, он наконец увидел городские стены. У ворот его остановил стражник.
– Ворота откроются через полчаса! – воскликнул он, преграждая графу путь, но Арно ударил его в висок рукоятью меча, открыл ворота и въехал в город.
В дом он прибыл одновременно с Гиньяром. Доктор, даже не поздоровавшись, объяснил графу, что произошло с Симоной, и они побежали наверх по лестнице.
– С радостью сообщаю вам, что состояние вашей супруги улучшилось. Она была на волоске от смерти, но вчера ей стало значительно лучше. Опасность пока не миновала, но…
Арно дернул дверную ручку, но дверь не поддавалась. Не понимая, что происходит, Гиньяр крикнул помощнику, чтобы тот немедленно открыл. Но спустя минуту ему открыл Бертран.
Граф и доктор вошли в комнату и замерли на месте. Увиденное настолько выходило за рамки всего мыслимого, что они даже не сразу поняли, что произошло. Пол был покрыт окровавленной материей и простынями. Уже отмытые от крови инструменты были аккуратно разложены на столе. Ногу Кристиан почтительно завернул в ткань и положил рядом с кроватью, чтобы потом закопать. Раскрасневшийся помощник Гиньяра, связанный по рукам и ногам, с кляпом во рту, бился на стуле, пытаясь освободиться.
Кристиан сидел на кровати. Подняв взгляд на отца, он встал. Его глаза покраснели, лицо осунулось от усталости. Сглотнув, он тихо произнес:
– Я ампутировал ей ногу, отец.
– Идиот! – заорал Гиньяр, бросаясь к постели больной и щупая ее пульс. – Она уже пошла на поправку! Как ты мог?!
– Ее ждала скорая смерть, – парировал Кристиан. – Я в этом не сомневаюсь. С ноги опухоль распространилась бы на…
– Ты сделал это самовольно? – произнес Арно, до которого медленно начало доходить, что здесь произошло. – Ты сделал это без одобрения докторов? Ты сделал это, не имея ни лицензии, ни права… Это так? Да как ты посмел?!
Он подошел к Кристиану и влепил ему такую пощечину, что тот упал. Охваченный горем, граф встал на колени у постели Симоны. Он гладил ее по волосам. Гиньяр подошел к постели больной с другой стороны и откинул простыни. Увидев укороченную конечность, культю, и плотно наложенную, пропитанную кровью повязку, Арно впал в отча