яние:
– Как ты посмел?! Как ты посмел?! Во имя Христа, я должен убить тебя так же, как ты попытался убить ее! Как ты посмел ставить на ней свои эксперименты?! Она моя жена!
– А еще она – моя мать! – воскликнул Кристиан, поднимаясь на ноги и вытирая кровь с уголков рта. – Она не умерла! Она хорошо перенесла ампутацию!
– Боюсь, не так уж и хорошо, – перебил его Гиньяр, прикрывая графиню простыней. – Пульс слабый! Боль лишила ее остатков сил! Все наши труды пошли прахом! Я не могу продолжать лечить ее, граф! Совершенно ясно, что я должен передать ее в руки этому…
– Я не разрешаю вам покидать замок! – прогремел Арно.
– Он прав, отец! Отпустите его, я сам позабочусь о матушке! – упрямо продолжил Кристиан.
– Христа ради, ни в коем случае! Сир, – повернулся к Гиньяру Арно, – приказываю вам! Если потребуется королевский указ, то вы получите его до конца дня. Не отходите от нее!
– Она в тяжелом состоянии, сир. Все, над чем мы работали… – развел руками Гиньяр. – Сейчас остается лишь уповать на волю Божью и Его милость.
– Тогда вы останетесь здесь и будете инструментом в руках Божьих! Мой сын больше не станет мешать вам.
– Боюсь, уже слишком поздно, – вздохнул Гиньяр. – Однако будь по-вашему: я сделаю все, что в моих силах.
Гиньяр полностью отодвинул Кристиана в сторону и стал лечить графиню на свое усмотрение. Граф не отходил от постели жены ни на секунду, поэтому Кристиан не мог наблюдать за состоянием больной и по ночам. Его вообще перестали пускать к ней в комнату.
Первую ночь после операции он провел в библиотеке. От боли Симона проснулась и издала оглушительный вопль. Жуткие звуки разорвали тишину, наполнив каждый уголок дома. Кристиан мучился еще долго после того, как крики прекратились. Он тихо пробрался наверх и, приложив ухо к двери, слушал, что там происходит. Слушал, как отец говорит с матерью. Слушал, как граф рыдает как ребенок. После длинной и утомительной ночи граф вышел из спальни жены. Под глазами залегли тени, волосы и борода были всклокочены. Кристиан заслышал шаги отца и бросился к нему навстречу. Арно помрачнел при виде сына:
– Она еще жива, но это ненадолго. Врачи говорят, что она умрет.
– Она не умерла, отец. И теперь не умрет.
– Если и выживет, то только благодаря нашему Господу и Гиньяру! – отрезал граф. – Твое высокомерие чуть не стоило ей жизни. Если бы она умерла от несчастного случая, на то была бы воля Божья, и я смог бы смириться с этим. Теперь же если она умрет, то от твоей руки. Ее смерть будет на твоей совести.
– Отец, я…
Арно посмотрел на него измученными глазами и едва слышно прошептал:
– Если ты так сильно ненавидел меня, если тебе было так важно сделать мне больно, то лучше бы перерезал мне горло…
– Прошу вас, отец… – побледнел Кристиан. – Я вас не ненавижу. Я не хотел…
– Плевать, чего ты хотел, – отвернулся граф.
– Но отец… ее нога. Если вы больше не пускаете меня к ней, дайте хотя бы… похоронить ее ногу.
Арно застыл на месте, не оборачиваясь, медленно сжимая и разжимая кулаки.
– Я не позволю хоронить мою жену по частям. Когда придет время, я сделаю это сам.
Королева приказала своим врачам оказывать Гиньяру всевозможное содействие, и коридоры заполонили новые орды врачей. Новых видов лечения никто из них не предлагал, никаких радикальных предложений или волшебных решений – просто трезвая медицинская практика. Кристиан, которому запретили появляться на втором этаже, подслушивал их разговоры. Графине остается недолго. Она уже на смертном одре. С каждым подслушанным разговором Кристиан все глубже погружался в пучину отчаяния.
Сказанное графом подтолкнуло Кристиана к неожиданным размышлениям. Выживет Симона или умрет, ему уже никогда не узнать, случилось это из-за него, из-за Гиньяра или по воле Божьей. В гневе он отмахнулся от этой мысли, удивившись собственному тщеславию. Главное, чтобы матушка выжила. Но одно то, что такая мысль пришла ему в голову, заставило его почувствовать себя мелочным и лишь усугубило его страдания.
Бертран безуспешно пытался утешить его добрым словом и в конце концов перешел на бренди. Они сидели на кухне и выпивали, пока повар не выгонял их, и тогда они шли во двор. Кристиан напивался до беспамятства. Отец оказался прав. Он проявил высокомерие и самоуверенность, и если она умрет, то только из-за него. Умрет от руки мальчишки, который даже не стал хирургом, даже не закончил ученичество.
Мать перестала быть его подопытной. Отец жестоко наказал Ива за то, что старший брат не предотвратил произошедшее и допустил мясника Кристиана до матери. Теперь Ив наказывал брата, сообщая ему все более и более грустные новости о состоянии матери.
– Отец места себе не находит, – сообщал он. – Он сдался. Не ест, не пьет. Ходит по коридорам, рыдает в голос и проклинает твое имя.
Выйдя из дому в сумерках, Кристиан бесцельно бродил по парижским улочкам. Прошел в тени мрачной тюрьмы Большой Шатле. Около полуночи он очутился на бульваре Сен-Дени, где проститутки пытались заманить его в темные переулки и соблазнить своими прелестями. Он посидел около церкви Гроба Господня, где парижские цирюльники-хирурги давали клятву и совершали ежегодные богослужения. Он посвятил жизнь тому, чтобы однажды и его пригласили войти туда и разрешили надеть короткую красную мантию, а теперь ругал себя за высокомерность своих мечтаний.
Кристиан остановился у кладбища Невинных. Через год после его рождения в городе бушевала чума, и на кладбище не осталось места для новых захоронений. Даже сейчас, много лет спустя, от земли поднимались зловонные испарения и в воздухе стоял запах смерти. Проходя мимо кладбища Трините, Кристиан пристально осмотрел огромные пространства, куда свозят свежие тела из городской больницы Отель-Дьё.
Места смерти, места поражений.
И теперь, когда ангел смерти придет за моей матерью, я сам предам ее в руки его.
Пройдя через городские ворота Сент-Оноре, Кристиан спустился на берег Сены и просидел там до рассвета, кидая камешки в воду и наблюдая за тем, как по реке начинают сновать баржи. Потом прошелся по Булонскому лесу, недалеко от дома. Видел оленя, пьющего из пруда, и лису, гнавшуюся за кроликом. Наконец он оказался в верхнем течении реки, где Сена огибала собор Сен-Поль, зашел в него и немного постоял посреди огромного нефа. Здесь Кристиан всегда находил утешение, всегда ощущал присутствие Бога. Привычно устремив взгляд вверх, он почувствовал, что к нему возвращается вера.
По центральному проходу Кристиан прошел к алтарю, его шаги эхом отражались от каменных стен, вдоль которых на него смотрели вырезанные из дерева головы святых: Матфея и Фомы, Иоанна и Иакова, Марка и Луки. Кристиан ощущал их сострадание, их насмешку, их любовь. Перекрестившись, он опустился на колени перед Пресвятой Девой и склонил голову в молитве.
Полуденное солнце проникало в храм сквозь витражи, падая ласковыми цветными лучами на пол и согревая его голову. Точно так же свет падал на него в младенчестве, когда в монастырской капелле отец дал обет, что его сын станет членом ордена Святого Иоанна.
Благослови меня, Отец, ибо я согрешил. Я прошу Тебя отпустить мне грехи и взываю о Твоей милости.
Прости мне мое высокомерие, мое тщеславие и гордыню. Прости мне непослушание матери и отцу.
Господи, как многое я прошу Тебя простить мне! Взываю к Тебе: возьми мою жизнь, а не ее!
Кристиан сделал глубокий вдох.
Если будет воля Твоя на ее спасение, я вступлю в орден Святого Иоанна и буду преданно служить Тебе.
Епископ сказал, что Господь защитил графиню де Врис.
Добрый доктор Гиньяр скромно сказал, что здравые рекомендации Галена помогли ей пройти путь исцеления, несмотря на недопустимое вмешательство Кристиана.
Марсель в частной беседе сказал, что, если бы не Кристиан, графиня бы не выжила.
Кристиан понятия не имел, кто из них был прав, да, если честно, ему уже было и не важно.
В свой двадцать третий день рождения, в 1553 году, он сел на коня во дворе замка де Врисов. По левую руку от него ехал отец, по правую – Бертран. Они двинулись по дороге, которая должна была привести их в Марсель. Там молодым людям предстояло сесть на корабль, идущий на Мальту, где в Биргу располагалась обитель ордена, и там принести торжественную клятву и дать обет.
Кристиан обернулся и взглянул на замок. Почему-то он был твердо уверен, что видит родной дом в последний раз. Ослепленный солнцем, он сощурился, пытаясь разглядеть ее. Симона помахала ему на прощание, сидя в мягком кожаном кресле на балконе.
Книга третья. Мария
Глава 17
– Матушка, я пошла, – сказала Мария, открывая дверь.
– Так полуголая и пойдешь? – нахмурилась Изольда. – Почему ты не в платье? Где твоя барнуза? Какое бесстыдство! Не покрываются только ведьмы и распутницы!
Такой спор между ними происходил уже далеко не в первый раз. В тех редких случаях, когда девушки возраста Марии появлялись на людях, они, как ее мать, носили длинную бесформенную одежду с капюшоном, который покрывал голову, а при необходимости его можно было надвинуть на лицо. Мария же продолжала одеваться как в детстве: джеркин из козьей кожи без рукавов, доходивший до бедер и подпоясанный ремнем, а под ним блуза с длинным рукавом да обтрепанные снизу штаны длиной до середины икры. Как всегда, Мария была босиком. Мать продолжала ругать ее за то, что она выставляет голую кожу на показ, потому что была уверена, что увидеть женщину – то же самое, что соблазнить ее. Но Мария была непреклонна.
– Я не шлюха, матушка, и не ведьма! Но я иду собирать гуано, а не молиться в церкви, поэтому барнузу надевать не буду! Мне скрывать нечего!
– Мария, устыдись! – перекрестилась Изольда. – Неудивительно, что ты осталась старой девой! Никто к тебе уже больше не сватается! И никогда не посватается, если ты не прекратишь свои вульгарные разговоры!