Улыбнувшись, он попросил девушку привязать козу у входа. Мария протянула ему книгу, он взял ее, но отложил в сторону.
– Слово Божье прежде слова человеческого, – назидательно сказал он. – И алфавит, прежде чем ты сможешь разобрать что одно, что другое.
Раньше Сальваго не доводилось учить кого-нибудь читать, и он не был уверен, как лучше приступить к занятиям. Он спросил совета у дона Андреа Аксиака, строгого директора крошечной грамматической школы в Мдине. Сальваго нервничал, говоря с человеком, которого судили вместе с предшественником Сальваго, отцом Иезуальдом, священником, которого казнили за ересь в день прибытия Сальваго на Мальту. Аксиак покаялся и был прощен, однако его все равно подозревали в радикальных идеях. Однако больше на всем острове не у кого было узнать ответ на интересовавший Сальваго вопрос. Когда Аксиак услышал, в чем состоит суть дела, то презрительно фыркнул:
– Лучший способ научить женщину читать, святой отец, – для начала просто отказаться от самой затеи! Она забудет первый урок еще до конца второго, да и к чему ей эти знания? Эразм и Вергилий не обретут приюта в уме девчонки. Комедии Плавта останутся без зрителей.
– На все воля Божья, – согласился с ним Сальваго. – Но у этого дитяти ум и дух живее, чем у большинства. Она тверда в своем намерении, и я попытаюсь. Если вы не против, я позаимствовал бы у вас на время грифельную доску и несколько кусочков мела.
– Что вы знаете о воле Божьей! – мрачно отмахнулся Аксиак. – Вам следует печься о ее душе, а не о ее уме! Я не стану тратить свое время и учить священника, как учить девчонку! – заявил он, но все же дал Сальваго доску и мел.
Сальваго не пал духом и ринулся в бой. Он поставил доску на стол и прислонил к стене. Для начала он начисто вытер доску влажной тряпицей и аккуратно вывел на доске букву «А», а потом протянул мел Марии. Трепеща от предвкушения, она вытерла руки о штаны и взяла мел с таким почтением, словно это была священная реликвия. Сначала у Марии чуть дрожала рука. Она посмотрела на его букву, а потом стала выводить рядом свою, стиснув зубы, пока мел скрипел по доске. Недовольная результатом, Мария стерла первую попытку пальцем и попробовала заново. Закончив целый ряд, она села и выдохнула. Буквы были не очень ровные, но это совершенно точно была «А».
– Для начала неплохо, – одобрительно кивнул Сальваго. – Если не будешь сжимать мел так, будто пытаешься придушить цыпленка, получится еще лучше!
Мария рассмеялась и немного успокоилась. Постепенно они разобрали весь алфавит, сначала прописные буквы, затем – строчные. После написания каждой буквы он просил Марию произносить ее вслух и потом повторять еще раз.
– Bellissimo! – посмотрев на ее букву «М», довольно кивнул он. – В твоих буквах есть изящество, как и в тебе.
– Спасибо, святой отец, – зарделась девушка.
– Браво! – захлопал в ладоши он после буквы «Я». – Уверен, что даже Данте не писал так красиво!
Мария понятия не имела, кто такой Данте, но решила, что это все-таки комплимент.
После букв они изучили цифры, которые показались Марии намного проще. Она никогда раньше не видела, как пишутся цифры, но запомнила их очень быстро. В них имелась какая-то изысканность, четкий порядок, который был ей по нраву. Она всегда умела складывать простые числа, но только в уме или на пальцах. А теперь, увидев, как они обретают четкую форму на доске, Мария просто дрожала от удовольствия.
Погрузившись в обучение, они работали несколько часов кряду. У нее все хорошо получалось, но в какой-то момент она устала, и цифры начали путаться с буквами. До них донесся скрип деревянной лестницы – с колокольни спускался Лука, рабочий день подошел к концу.
– На сегодня достаточно, – сказал Сальваго, проводил ее и помахал рукой вслед, когда она побежала домой.
Лучи закатного солнца играли у Марии в волосах. Она двигалась легко и вся светилась энтузиазмом. В какой-то момент Мария остановилась, обернулась и с улыбкой помахала ему рукой. Глядя на нее, Сальваго ощутил неожиданный прилив гордости. Он с радостью расскажет Аксиаку о том, что пути Божьи неисповедимы и что даже неопытный учитель может научить девочку читать, если на то будет воля Его. Глядишь, и у Плавта все же будут зрители.
До следующего урока предстояло ждать целую неделю. Мария практиковалась в написании всех букв, которые смогла запомнить, чертя их палочкой на земле. По ночам она водила пальцем по потолочной балке над постелью, вспоминая их очертания. Она с завистью думала о Нико, пытаясь вспомнить, как пишется «М», а как – «Н», и то потом волновалась, что получилось вообще «С». Нико бы сразу все запомнил. Он всегда очень быстро все запоминал, куда быстрее ее.
В следующий понедельник Мария снова писала буквы на доске. Сначала она решила попробовать все сделать сама, чтобы Сальваго только смотрел. С пылающими щеками и горящими глазами она принялась выводить на доске буквы одну за другой. Мария вся просто светилась, Сальваго никогда не видел такого энтузиазма.
– Это «А», – сказала она, уверенно выводя первую букву, – а это «Б», а это…
– Это «В», – перебил ее он. – Там сверху кружок, а не палочка.
Показав ей правильное написание, он терпеливо поправлял ее, пока она старательно писала остальные буквы. Марии удалось с первого раза без ошибок написать почти половину букв.
– Я горжусь тобой, – сказал он, когда девушка дошла до конца алфавита. – Всего один урок, а ты так много запомнила даже без прописи!
Пропись школьный учитель ему так и не дал.
– Я сверялась с «Придворным», – напомнила ему Мария. – Мне кажется, в моей книге есть все буквы.
– Конечно есть, – подтвердил он. – А теперь мы почитаем с тобой вместе.
Отец Сальваго придвинул свой стул поближе к ее импровизированному сиденью из известняка и достал с полки Библию.
Увесистый том пах кожей, пергаментом и временем. Он открыл книгу на Евангелии от Матфея. Текст, разумеется, был на латыни. Почерк у писца был убористый и неразборчивый, каждый стих начинался с изящно выписанной заглавной буквы, а потом сжимался и уходил вниз. Водя пальцем по строчкам, Сальваго начал читать. Он решил прочесть ей отрывок из «Заповедей Блаженства», чтобы она могла узнавать хотя бы некоторые слова.
– «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное…»[13] – начал отец Сальваго и украдкой взглянул на девушку.
Мария с горящими глазами смотрела в книгу словно завороженная. Ее губы беззвучно шевелились, и она следила, как его палец движется по плотным рядам букв. А она очень красивая, внезапно понял он, тут же ужаснулся такой мысли и быстро вернулся к занятию.
– «Блаженны алчущие и жаждущие правды…»[14]
Он ощущал ее близость, ее присутствие совсем рядом, чувствовал ее дыхание. Это вызывало у него беспокойство, но ему не хотелось портить такой чудесный момент, поэтому он читал ей без остановки еще почти полчаса. Наконец остановившись, он заметил, что она качает головой.
– Что такое? – спросил он.
– Я не вижу связи между буквами и словами, святой отец, – пожаловалась Мария. – Я не понимаю, как вы это делаете. Не понимаю, как вы читаете. Это больше похоже на… магию. Я не имею в виду колдовство, – быстро уточнила она, – не черная магия. Или что-то в этом роде. И я знаю, что это слово Божье, но это… это слишком сложно. – Мария заморгала, пытаясь скрыть слезы отчаяния. – Не думаю, что я смогу этому научиться.
Сальваго принялся размышлять над возникшей проблемой. Он не помнил, как учили читать его самого, не помнил, к каким уловкам прибегали учителя, в каком порядке они делали те или иные вещи. Чтение было чем-то само собой разумеющимся. Он помнил, что учителя никогда не смешивали чтение и письмо. Это были два разных навыка, которым обучали по отдельности с разницей в несколько лет. Возможно, он совершил ошибку, замахнувшись сразу слишком на многое, но вряд ли. Ученица ему досталась сообразительная, а вот учителем он оказался неопытным.
Поразмыслив, он понял, что просто пропустил очевидный этап.
– Б… о… г, – написал он мелом на доске, произнеся каждую букву по отдельности, а потом все вместе. – Эти буквы составляют слово, которое означает «Бог». Вот, видишь? Бог. А вот еще одно слово: «И… е… р…» Это означает «Иерусалим»!
Это было так просто, но все сразу изменилось.
– Да! – довольно закивала она. – Вот теперь вижу!
Точно так же он написал на доске сначала ее имя, а потом – свое. С каждым новым примером в уме Марии расцветало понимание.
В тот день на прощание он сделал ей подарок. Это была папка из телячьей кожи, которую он достал у епископа Кубельеса, сказав, что она нужна ему для занятий. В каком-то смысле это и правда, так думал он, тем более что пергамент у епископа имелся в избытке. Сальваго старательно вывел на каждом развороте слева в столбик все буквы, а потом целые слова.
– Дома тренируйся копировать их, – сказал он Марии.
В ее взгляде светилась благодарность. За два дня она исписала все одиннадцать листов с обеих сторон, стараясь писать буквы как можно мельче, чтобы написать тысячи букв и не потратить слишком много драгоценного пергамента. Конечно, почерк у нее пока был неидеальный, но исписанные листы казались ей делом рук самого Господа. Воистину так оно и есть, думала Мария.
Со временем волнение ушло, а вот целеустремленность осталась. Мария училась с невероятным рвением. Перо выписывало петли и завитки, с каждым днем буквы получались все более ровными и красивыми. Ее радость была бесконечной, как и исписанные строки, лицо сияло свежестью, кожа была идеальна, и в ее присутствии Сальваго все больше и больше терялся, словно школьник. Однажды, заметив, что учитель отвлекся, Мария написала десять букв задом наперед – идеально, но в обратную сторону – и захихикала, когда он наконец обратил на это внимание.
– Вы думаете только о Боге, святой отец, – улыбнулась она. – Кажется, ходя по улицам, вы все время ступаете в лужи!