У Марии голова шла кругом. Это я его сюда привела. Это я во всем виновата.
– Оставайся с детьми, Элли! Дождитесь, пока Коул и остальные не вернутся из Мдины, и бегите отсюда! Спрячьтесь! Я пойду к ним.
– Нет! Они спрашивали, где ты. Они хотят и тебя арестовать!
– За что?!
– Какая разница, – вытирая глаза, прошептала Элли.
На Марии все еще был непривычный утренний наряд – плащ и барнуза. Она поспешила в Мдину, пряча лицо и слегка сутулясь, как все женщины.
Елену она нашла на площади. Ее подвесили в ритуни, большой сети, закрепленной на балке. Обычно проституток просто выгоняли из города, в крайних случаях – секли розгами. Ритуни предназначалась для более серьезных нарушителей закона. Преступник мог провисеть в ней без еды и воды несколько дней. Внизу собрались зеваки, показывали на Елену пальцем, смеялись и дразнили ее. Некоторые из ее клиентов узнавали Елену и ускоряли шаг, уводя семью подальше. Поплотней запахнув барнузу, Мария подошла к сети и услышала тихий плач подруги.
– Елена! – прошептала Мария, и Елена тут же встрепенулась и вытерла глаза.
– Зачем ты сюда пришла?! Уходи! Они и тебя заберут! – хрипло прошептала она.
– Ты в порядке?
– Да, но очень хочу пить. У тебя есть вода?
– Сейчас принесу… – начала было Мария, но тут к ней подошел стражник и отогнал в сторону.
В тот вечер Мария пряталась до наступления темноты, а потом пробралась по опустевшим улицам обратно на площадь, высматривая стражников, которые иногда патрулировали улицы даже после закрытия ворот.
– Елена, я принесла воды! – шепнула она, поднимая бурдюк, но сквозь ячейки сети он не пролез, поэтому пришлось просунуть только горлышко.
– Спасибо, – сказала Елена тихим, охрипшим голосом, когда напилась. – Это все по приказу магистрата Буки, – с горечью сказала она. – Я напомнила ему, что и он побывал у меня в клиентах. Разумеется, он заявил, что это ложь, и сказал, что они вскипятят святую воду и ошпарят мне бедра и только потом отпустят.
– Это не Бука, – безутешно покачала головой Мария, – это дело рук Сальваго. Ты была права, Елена, а я ошибалась. Но я и подумать не могла… Зачем я это сделала?! Это я во всем виновата!
– Ты не сделала ничего плохого, Мария! Это все он! Не дай ему победить тебя!
На глаза Марии навернулись слезы. Она забрала у Елены бурдюк и схватила подругу за руку. Он уже победил, подумала она про себя, а вслух сказала:
– Ты знаешь, где Фенсу? И Якобус?
– Нет. Знаю только, что обоих высекли. Наверное, они в яме или в тюрьме.
В яму обычно кидали преступников после наказания.
Послышались чьи-то шаги, и Мария быстро спряталась. На площадь не спеша вышли двое мужчин. Они остановились, посмотрели на ритуни и сидящую в ней шлюху и, тихонько посмеиваясь, пошли дальше.
– Тебе лучше уйти! – сказала Елена. – Здесь ты в опасности!
– Вернусь завтра, – пообещала Мария и пошла к яме.
Заглянув туда, Мария никого не увидела. Значит, они в тюрьме. Туда без денег точно не пробраться, подумала она и прибежала обратно к Елене:
– Где у тебя в пещере спрятаны деньги? Они нужны мне на взятки!
– Они все нашли. Все забрали.
Мария была вне себя от горя и не знала, что ей делать. У Коула и остальных жителей пещеры денег наверняка нет. Больше помощи просить не у кого. Найдя укромное местечко на скалах около Биргу-Крик, она свернулась клубочком и лежала, слушая, как волны бьются о борта лодок. Заснуть ей не удавалось, ее мучило чувство вины и страх за друзей. Сколько жизней будет разрушено из-за того, что я решила отомстить ему?
Над полуостровом Шиберрас занялся рассвет, и Мария поняла, что ей остается лишь одно.
Она пришла туда сразу после рассвета. Она знала, что он будет ждать ее. Дверь в ризницу была приоткрыта. Собрав всю свою смелость, Мария вошла. Сальваго сидел за столом и смотрел на пламя догоревшей почти до конца свечи. Он повернулся к Марии, и она сразу поняла, что он тоже всю ночь не сомкнул глаз.
– Значит, вы такой трус, что будете вредить моим друзьям. А я думала, что вы просто снова изнасилуете меня, а потом убьете.
У Сальваго не дрогнул ни один мускул на лице. Молча он достал что-то из лежащего на столе холщового мешка. У Марии чуть сердце не остановилось, когда она увидела, что это, но виду не подала.
– Ах да, твои друзья. Идиоты, которые побывали в пещере, даже не поняли, что нашли, – медленно произнес он, крутя в руках шкатулку для хранения этрога. – Изящная работа. В ней ведь хранят этрог, если я не ошибаюсь? Удивительно найти такую вещь в пещере, правда? – Сальваго посмотрел на нее. – Кажется, ею пользуются евреи для своих грязных ритуалов. Кладут в нее какой-то фрукт, по-моему. – Он многозначительно замолчал. – А знаешь ли ты, Мария, что станет с евреями в Царстве Божьем?
– Не понимаю, о чем вы, – быстро ответила она. – Мои друзья – обращенные христиане. Я сама молилась вместе с ними. Если воры, ограбившие пещеру, отдали вам все, что нашли, где же распятие? Вот чему они молятся. Так они вам и скажут, и я поклянусь, что они говорят правду.
– Вот уж ни капельки не сомневаюсь. Ты наверняка готова жизнь отдать за них, – улыбнулся Сальваго. – Интересно, как на костре поведут себя детишки? Или твоя подруга… как ее там? Элли? Что она скажет, если ей к глазу поднести раскаленное железо? – спросил он и по глазам Марии понял, что победил. – Но это все такая морока. Я бы, конечно, пошел на все, чтобы выбить правду из твоих друзей. Но ты вполне можешь положить всему этому конец. Разве ты не понимаешь? Мне надо просто сказать жандармам, что вышла ошибка, и твои… обращенные христиане вернутся к своей обычной жизни. И я оставлю тебя в покое, Мария Борг.
– Чего вы хотите? – тихо спросила она, понимая, что ей не удается скрыть свой страх.
– Для начала поклянись, что перестанешь врать. Чтобы я ни о чем этом больше ни слова не услышал ни от кого.
– Я не вру.
– Прекрасно, – пожал плечами он. – Тогда разговор окончен. Мне пора. У меня еще много дел. Надо вершить правосудие над шлюхами, ворами и маранами.
Каждой клеткой своего существа Марии хотелось сопротивляться, но у нее не осталось выбора, ровным счетом никакого выбора. Елена подвешена в сети, Фенсу и Якобус в тюрьме. Все друзья, какие у нее только были в этом мире, в смертельной опасности из-за нее. Из-за нее одной.
– Не беспокойтесь, – сказала она и кивнула. – Я больше ни слова не скажу об изнасиловании.
– Этого мало, Мария, – встал перед ней Сальваго. – На колени!
– Пожалуйста! Не заставляйте меня делать это! Я больше никогда никому ничего не скажу! Даю слово, а я слово держу!
– На колени! – повторил он, и Мария медленно опустилась на колени на холодный каменный пол. – Изнасилования не было. Повтори.
– Изнасилования не было.
– Поклянись именем Спасителя твоего!
– Вы хотите умножить свои грехи, вынуждая меня совершить еще один? – тихо спросила она, уже не чувствуя даже боли.
– Говори!
– Не было никакого изнасилования. Клянусь!
– Именем Господа моего Иисуса!
– Прошу вас, не заставляйте меня! – прошептала она.
– Именем Господа моего Иисуса!
Мария закрыла глаза и почувствовала, как по щеке течет горячая слеза.
– Клянусь именем Господа моего Иисуса, – едва слышно прошептала она, но знала, что он услышал.
– А теперь ты пойдешь и скажешь то же самое епископу и навеки смоешь это пятно со своей души!
Обратной дороги нет, спорить уже было не о чем.
Конечно, она пойдет к епископу и все ему скажет. Конечно, она должна смыть это пятно со своей души.
Во дворец она ехала как в тумане. В голове все смешалось. Сначала они тряслись в повозке, потом их впустил ухмыляющийся ризничий, и они зашли в покои епископа. Она снова упала на колени, слезы струились по ее щекам. Доменико Кубельес, с добротой и сочувствием на лице, исповедал ее, и она созналась, что солгала. Он прикоснулся к ее лбу и перекрестил, отпуская грехи. Потом помолился за спасение ее души. Возрадуйся, дитя мое. Теплое молоко в серебряной чаше, чтобы унять ее слезы. Вручи свою душу Господу. Обратно в повозку ей помог сесть отец Сальваго, прикасаясь к ней бережно, как к фарфоровой статуэтке. Спустя минуту, час или год, когда он сказал ей, что пора выходить, его лицо исказилось от страха? Или от гнева? У него и правда в глазах стояли слезы, когда он уходил, а жандарм уводил ее, взяв за плечо?
Она не помнила. Все происходило будто во сне. Все смешалось, потерялось в скрипе железных петель, когда на нее надели тяжелые колодки и она повторила слова, которые ей велели произнести, она повторяла их раз за разом, во весь голос, даже когда горло сводило судорогой, а губы совсем потрескались, она повторяла их три дня подряд, чтобы их услышали все: рыцари, священники и простой народ.
Я соврала про дона Сальваго. Стоя на коленях под безжалостным палящим солнцем, она повторяла эти слова снова и снова и плакала, и все видели глубину ее раскаяния. Я соврала про дона Сальваго. Пусть Господь сжалится над моей душой.
Священник сдержал слово.
Елену, Фенсу и Якобуса отпустили в один день с ней. Она была рада, что ни они, ни другие жители Мекор-Хаким не видели ее в колодках. Ее видел только отец. Как-то вечером она подняла глаза и заметила его на другом конце площади.
Жандармы сказали, что все их имущество, включая коз, конфисковано. Они вернулись в Мекор-Хаким и начали жизнь заново.
Якобус рассказывал героические истории о том, что перенес в тюрьме, морщась, когда Элли промывала оставшиеся на спине кровавые следы от плетей, но стараясь не ударить в грязь лицом перед Марией. Теперь он восхищался ею еще больше, чем раньше. Он попал в тюрьму, защищая честь Елены. В открытую они об этом не говорили, но Якобус понимал, что у Марии тоже были неприятности, и он решил, что ее взяли по той же причине.
Елена сидела у источника, держа в руках кусочек обугленной материи – все, что осталось от ее вещей. Мария сидела рядом в полном отчаянии, так как понимала: у Елены отобрали все, что у нее было. Деньги, свечи, коз – все. У Елены самой в глазах стояли слезы, но она все равно пыталась утешать Марию, зная, как подругу гложет чувство вины.