Почти все, кого забрали в качестве дани, станут янычарами. Если мне не удастся стать реисом галеры, то я хотел бы стать агой, начальником янычар, но пока надо мной все смеются и говорят, что мне предначертано писать, заниматься наукой и жить при дворе. Мои учителя говорят, что я рожден, чтобы писать историю османов, а не творить ее. Они говорят про Ашу, так как Нико не намерен делать ни того ни другого. Янычары – лучшие солдаты султана, элита элит. На всем свете с ними могут сравниться разве что рыцари ордена Святого Иоанна, хотя я и то не уверен. Они просто сверхлюди. В совершенстве владеют луком, мушкетом и ятаганом, большинство говорит на четырех языках. Я видел, как их всех собрали в первом дворе и они часами стояли без движения и звука, сложив руки в молитвенном положении, подобно святым. В белых фетровых шапочках они напоминали мраморные изваяния. Но нет, они не статуи, они сражаются за султана от Трапезунда до Дамаска, от Будапешта до Смирны. До начала учебы в доме Османов я даже не знал, что в мире есть такие города. Закончив свое обучение, янычары покидают казармы в сапогах, подбитых железными гвоздями, а в руках несут факелы, пылающие во имя ислама. Говорят, что они наполовину из железа, а наполовину из огня. Говорят, что однажды они пойдут на Рим, захватят папу и сделают ему обрезание. Я не верю в такое святотатство, но если кто в мире и способен совершить такое, то разве что янычары.
Нас учат ездить верхом и стрелять, метать копье и бороться. Правду говорят, в физических занятиях я действительно не равен албанцам – они самые неукротимые из всех мальчиков – или даже сербам, хорватам. И боснийцам – их дух будто бы рожден для войны! Я всегда стараюсь выйти из схватки с ними победителем, но обычно первой проливается моя кровь. Сейчас мне удается всегда побеждать только в играх на запоминание, в которые с нами играют учителя, чтобы сделать нашу память идеальной. Они показывают нам двадцать камней разного цвета в разном порядке, потом перемешивают их и просят выложить как было. Я всегда могу сделать это безошибочно с первого раза. Только я. Иногда мне кажется, что память – это мое проклятие. Я помню все: каждое слово, каждую историю, которую когда-то слышал, каждую суру и каждый стих. В этой школе я больше хотел бы добиваться успехов в физической подготовке, потому что друзей здесь находят благодаря силе, а не хорошей памяти. Однако мои способности дают мне преимущество. Я учусь быстрее других и за месяц смог освоить то, на что у других уходит полгода, а с годами это преимущество будет лишь возрастать, потому что мудрость станет куда важнее физической силы. Все предметы даются мне легко. Кроме языков, мы изучаем ишарет – язык жестов, используемый при дворе, а также историю, геометрию, географию, математику и законы и, разумеется, шариат.
Главного белого евнуха зовут Кызляр-ага. Он хранитель ворот и глава нашей школы. Жестокий и беспощадный толстяк уже не раз вызывал меня к себе для проверки. Проверке подвергаются в основном мои нервы, потому что навлечь на себя его недовольство боятся все, ибо он ужасен в гневе. Видимо, я прохожу его проверки достаточно хорошо, так как пока он ни разу не приказал высечь меня или отрубить голову, слава Аллаху! Не обращай внимания, я привык здесь так говорить.
О Мария, песочные часы уже наполовину пусты! Близится час, когда муэдзин призовет нас на молитву, а я еще о многом должен тебе рассказать! Моя рука не поспевает за моими мыслями.
Четыре раза в год мне, как и всем пажам, выплачивают жалованье, а дважды в год выдают новую одежду: два нарядных алых кафтана и легкие хлопковые рубахи на лето. Я ношу шапку, а волосы у меня отросли, как у Иосифа, сына Иакова, во время долгих лет рабства. Длинные волосы должны напоминать нам о том, что мы рабы султана. В этом нет ничего постыдного, так как все мужчины и женщины – рабы султана. Пажам не позволено отращивать бороду, ибо борода – символ свободы. Впрочем, мне это не важно, ведь у меня на лице волосы все равно не растут.
Раз в неделю нам положено посещать хамам, баню. Впервые я столкнулся с этой пустой тратой времени в Алжире, а тут с этим еще хуже.
Сначала мне не нравилось мыться, но теперь я с удовольствием вдыхаю ароматы бани и мускуса и привык к чистоте. В шелковой одежде и без грязи, думаю, ты бы меня не узнала. От меня пахнет, как от розы. Даже мою одежду стирают душистым мылом. Еды здесь так же много, как и прочих чудес. Османам неведом голод. Здесь растут фиги и дыни, сливы, груши и даже красная вишня. Здесь подают рыбу-меч на виноградных листьях и шашлычки из баранины. Я видел такое собственными глазами, но должен признать, что нас кормят чаще всего рисом, бульоном и кунжутным маслом. Однако еды всегда предостаточно, а если мы хорошо себя ведем, то получаем еще и сладости.
На всей земле нет места прекраснее, чем это. Рай атласов и шелков, белого мрамора и розовой яшмы, тисненой кожи. Все покрыто позолотой и изразцами, перед цветами которых меркнет даже сотворенная Аллахом радуга.
Сераль имеет вытянутую форму и с трех сторон окружен водой. Иногда по вечерам мне удается забраться на крепостной вал. Я сижу там и наблюдаю за солнцем и луной, за бесчисленными звездами и бесчисленными кораблями, бороздящими Босфор. Мне кажется, я мог бы смотреть на все это вечно, но я напоминаю себе, что вижу лишь два континента и два моря царства нашего султана и это еще далеко не все. Истинное величие невозможно ни увидеть, ни представить.
Я видел лишь небольшую часть дворца, но могу сказать, что он больше, чем весь наш Биргу. И куда зеленее, что, впрочем, как ты понимаешь, несложно себе представить. Это настоящие райские кущи с фонтанами и бассейнами, повсюду растут деревья и цветы со всех уголков света: тюльпаны и розы, сирень и гиацинты, самшиты и нарциссы – цветы, названия которых когда-то были мне незнакомы, как и их вид и запах. Днем воздух оживает благодаря их краскам, а ночью – благодаря сладким ароматам.
Тут повсюду бродят павлины и страусы, гуляют газели и олени. В фонтанах сверкают золотые рыбки и серебристые карпы. Я пил свежую воду из фонтанчика из чаши на шелковом шнуре. Чаша была золотая! Каждый день во дворец приходят вереницы посланников с дарами для султана.
Посланники приезжают из величайших дворов Европы, из Франции, Венеции и России, но Великолепным они все называют султана, а не своих правителей. Дары передаются главному хранителю, и их такое несметное количество, что султан увидит далеко не все. По подаркам видно, насколько поклоняются ему дарители. В основном я знаю об этом лишь по слухам, но собственными глазами видел изумруд размером с яйцо. Бриллиантов здесь как песка под ногами султана, а в его карманах всегда достаточно асперов и золотых монет, чтобы раздавать их своим подданным. Пажам, в обязанности которых входит раздевать султана перед отходом ко сну, разрешается оставлять себе все, что ему оказывается не нужно. Я бы от такой работы не отказался.
Жизнь в серале продумана до мелочей, и вся вращается вокруг своего центра – Великого Господина, каждая прихоть которого исполняется, а желания предвосхищаются и удовлетворяются еще до того, как он успел чего-либо пожелать. Каждый день ему приносят свежайшую воду из источника в холмах над Эюпом, а охраняют султана янычары. У него есть податель маринадов и хранитель королевского подноса, чья единственная задача – подавать падишаху серебряную ложку. Есть точильщик ножниц и хранитель платьев, главный мастер тюрбанов и хранитель орнаментов имперского тюрбана. Эти пажи, к коим, возможно, присоединюсь и я, когда-нибудь станут министрами, визирями и бейлербеями – и каждый будет владыкой в своем царстве. Их так много, всех и не перечислить: мастер салфетки, пажи, которые стоят у постели султана с зажженными свечами в руках, чтобы не дать наемным убийцам напасть на падишаха во сне. Есть те, кто охраняет его сон и следит, чтобы ночью простыни на его ложе никогда не сминались. У них нет никаких других занятий, кроме как следить за тем, чтобы его величество никогда не ощутил ночной прохлады. В один прекрасный день, если я буду хорошо писать и учиться метафизике и геометрии, то удостоюсь чести собственноручно поднести Властителю Времени какое-нибудь изысканное яство. Пока я вижу его только издали – словно проплывающее по небу облако. Если падишах идет в нашу сторону, тут же раздается тихий свисток – сигнал, что нам следует спрятаться и не обременять взгляд султана своей заурядностью.
Конечно, у султана есть главный повар и контролер масла. Только у главного кондитера здесь четыреста подручных и пятьдесят дегустаторов, которые следят за тем, чтобы уста султана не осквернил яд. Бесчисленные сотни поваров кормят всех, кто живет здесь – в центре правления, учебы, закона и религии – в саду Аллаха, в центре мира. Одной рукой (и с помощью трехсот подручных) бостанджи-баши, главный садовник, следит за цветами и кустарниками, а другой держит ятаган государства, которым без промедления срубает головы предателям и возмутителям спокойствия. Головы бросают в кипяток, просаливают и вывешивают на ворота, через которые проходит Цветок империи. Так устроен сераль Сулеймана: сверху – кровь, снизу – шелка.
Здесь можно найти кого угодно, лучшие мастера своего дела с достоинством трудятся на благо империи: доктора и философы, астрологи и зодчие, плотники и разносчики воды, пилильщики и конюхи. Сулейман – отец всем нам.
Помимо остальных предметов, я обучаюсь еще и ремеслу. Здесь так делают все, от пажей до янычар. Это османская традиция, хранящая нас от тягот. Даже у султана есть ремесло: он золотых дел мастер. Я решил стать резчиком по дереву. Мне дают экзотические породы дерева со всех уголков земли, и я вырезаю подставки для Корана из атласного дерева с Цейлона, миниатюрные галеры из ароматного сандала. Моя лучшая работа – это резные настенные панели, на которых я вырезал тугру – печать султана. Мне доставляет удовольствие, что они очень ценятся. Мне сказали, что одну из них повесил в своем дворце сам великий визирь. Обожаю запах стружки и ощущение от острых инструментов в руках. Из мастерской открывается потрясающий вид на море. Я вижу настоящие галеры, бороздящие Мраморное море по поручениям султана, и они подогревают мое желание когда-нибудь стать командиром корабля. И когда этот день настанет, все станут звать меня капитаном,