Я направился к следующему кораблю. На палубе стоял рыцарь и смотрел на меня так, словно бросал вызов лично мне. Никогда не забуду его широкой белозубой улыбки, черной кустистой бороды и вьющихся волос. На плече у него сидела обезьянка, злобного вида существо с большими клыками, сохранявшее смешное в такой ситуации спокойствие. Наши корабли прошли ярдах в двадцати друг от друга, и бой захлестнул нас. Небо потемнело от тучи стрел, непрерывно грохотали аркебузы. Многие погибли с обеих сторон. Разойдясь, мы снова начали сходиться.
Второе схождение оказалось последним. Я провел маневр быстрее, чем он, и врезался в его левый борт на уровне весел, протаранив корпус посередине. В тот же момент выстрел из его катапульты пробил огромное отверстие в корпусе моей галеры на уровне ватерлинии, и оба корабля начали тонуть.
Грохот сражения сменился жуткими криками, вырывавшимися из горла рабов. Прикованные к своим скамьям, они готовились к смерти, молясь Богу и Аллаху, ища утешения для обреченной души. Мою галеру было не спасти, высаживаться на корабль противника не имело смысла. Во время битвы море – великий уравнитель: наступает момент, когда на воде равны все, кроме рабов. Я приказал Ферозу и боцману расковать столько рабов, сколько успеем. Пока мы снимали с них цепи, в нас выстрелили с другого корабля, и боцман упал, пораженный в затылок. Другие капитаны очень скорбели по нему. Как можно умереть такой глупой смертью! Хороший человек погиб, снимая кандалы с христианских свиней.
Прежде чем наша галера пошла ко дну, мы с Ферозом успели освободить только восемь скамей, то есть сорок восемь человек. Несчастным с остальных шестнадцати скамей в тот день было суждено встретиться с Создателем, но мы сделали все, что могли. Море превратилось в мешанину из тел, ящиков и пушек. Многие утонули в мгновение ока.
Я помогал своим матросам и в какой-то момент оказался на расстоянии двух локтей от рыцаря, командовавшего тем кораблем. Никто из нас не поднял оружия друг на друга. Его обезьянка, сидя у него на голове, бешено верещала, и в творившейся кругом неразберихе я быстро потерял его из виду.
В волнах мелькнула белоснежная голова Берака, как и все мальтийцы, он оказался отличным пловцом. Задыхаясь и отплевываясь, он поблагодарил меня за то, что я снял с него цепи.
– Будь благословен, Аша-реис! – радостно крикнул он, будто был на увеселительной прогулке. – Если еще увидимся, клянусь, я убью тебя быстро и милосердно!
Берак поплыл к другим галерам противника, где его наверняка возьмут на борт и он наконец-то снова станет свободным человеком. Я был рад, что, кроме него, и многие другие гребцы добрались до галер и их подняли на борт. Должен сказать, что наши противники о своих рабах так не позаботились. Погибли все мусульманские гребцы с христианского корабля, пойдя на дно вместе с цепями. Таков морской обычай.
Я провел в воде около получаса, пока наши галеры не закончили сражение с противником и не вернулись за нами. Всего из моих людей выжило восемьдесят человек, включая Фероза.
В ту ночь командующие собрались в замке владыки Тургута. Он был в приподнятом настроении, не уставая поражаться невероятной глупости командиров флота Филиппа. Мы разгромили их в пух и прах. Хотя многим кораблям удалось уйти, потери их были невероятны и бежали они с позором. Бóльшую часть мы захватили в плен – в общей сложности более пятидесяти кораблей и тринадцати тысяч людей. Этого достаточно, чтобы еще долго обеспечивать людьми флот султана.
Господин Тургут поздравил меня с захватом двух кораблей ценой одного.
– Я слышал о твоем бесславном вхождении в воду, – сказал он мне, улыбаясь своей бесовской улыбкой и смеясь над моими злоключениями. – Похоже, ты питаешь странную слабость к рыбам! Помню, как когда-то выловил тебя из моря! Не разделяю твоей любви к воде, но как же я завидую твоей молодости и умению плавать!
– Не сомневаюсь, господин, что вы бы обогнали меня и вплавь! – ответил я, ничуть не преувеличивая, хотя Тургуту уже исполнилось семьдесят пять.
– Может быть, и так, но еще я завидую тому, что тебе довелось сойтись в бою с самим Ромегасом!
– С Ромегасом?! – воскликнул я.
– Да-да, именно он был твоим сегодняшним противником. Али-ага успел хорошо разглядеть его, а он знает Ромегаса в лицо. Ты не сдался и потопил его корабль. Сегодня ты хорошо сражался, Аша-реис, хотя Ромегас и ускользнул!
О Мария, не могу передать тебе, как меня трясло от этой новости! Я смотрел ему в глаза, не зная, что это глаза самого дьявола! Уверен, я мог бы утопить его, так как плаваю лучше его, но вместо этого я занимался тем, чтобы не дать утонуть своим людям.
Вот какой вопрос мучает меня после всего этого, когда я думаю, достоин ли быть реисом: какова цена ненависти? Если бы я знал, кто он такой, полагаю, я повел бы себя иначе. Сорок восемь рабов пошли бы ко дну, потому что я бы даже не услышал их криков и занялся бы убийством одного-единственного человека. Я бы отдал сорок восемь жизней за одну – за жизнь Алисы! Я бы отдал сотню, включая свою собственную, и счел бы это выгодной сделкой. А как же моя ненависть к Тургуту и Али-аге? Со временем моя жизнь изменилась и ненависть прошла. Чего же тогда стоит ненависть?
Его рука не дрогнула, когда он написал следующую строку.
Мне не хватает тебя, Мария.
Однако следующие слова, которыми он всегда заканчивал письмо, на этот раз не давались ему.
Я все еще Нико.
Он посмотрел на орту на руке, въевшуюся в его плоть и в его душу.
Кем же я стал с тех пор, как мы виделись с тобой в последний раз?
У меня был лала по имени Искандер. Он был верным и преданным слугой султана. Жаль, что он умер, пытаясь разоблачить Нико, потому что Нико умер, как и сам Искандер.
Теперь остался только я.
Нико спит внутри меня, но меня зовут Аша.
Это персидское имя, дарованное мне господином Тургутом. Аша, Защитник Огня, а Огонь – это султан Сулейман, Повелитель Двух Горизонтов. Он – мое солнце и моя луна, мои звезды на небе. Он – сталь моего меча и ветер в моих парусах. Он – мой отец, а я – его приемный сын. Да будет его империя вечной! Я буду служить ему верой и правдой, а однажды обойду Каабу семь раз!
Иногда судьба заставляет меня выбирать между Нико и Ашой. Но там, на галере, нет ни Нико, ни Аши, есть только реис, хохочущий от радости быть в море. Мне уже не нужно выбирать между двумя мирами. Мир, который я оставил, живет в моем сердце, а тот, в котором я живу сейчас, дает мне все, о чем я мечтаю. Но я продолжаю горевать по Алисе и хочу отплатить ее убийце. Я молюсь, чтобы это желание не исчезло, подобно моей ненависти к Тургуту и Али-аге. Думаю, этого не произойдет. Я стану искать корабли ордена в надежде перебить их командиров.
Не бойся, Мария! Пророк сказал, что кровные узы крепче стали и не падут никогда. Я все еще твой брат! При Джербе я потерял свой корабль, но у меня есть новый, не столь быстроходный, но достойный. Скоро я построю еще один и назову его «Алиса». Я потерял команду, но у меня есть новая команда, и со временем она станет моей в полном смысле этого слова.
Я потерял мои письма к тебе, но они остались в моей душе.
Все эти годы они не давали мне сойти с ума.
Мне страшно, что ты не поймешь, кем я стал, особенно теперь, когда остальные письма утрачены. Я даже не знаю, писал я их, чтобы отправить тебе, или просто пытался таким образом найти и сохранить себя. Скорее последнее. И это письмо еще одно в череде многих.
Они останутся в моем сердце, как и ты.
Поднявшись с коврика, он подошел к борту. Солнце клонилось к закату, золотой диск медленно опускался в окрашенное оттенками меди море. Наступало время молитвы.
Взяв в руки письмо, он поднес к нему факел. Листы загорелись, ветер быстро раздул огонь, но он не выпускал письма из рук, пока огонь не коснулся его пальцев, и тогда он разжал руки и развеял пепел над морем.
Нет Бога, кроме Аллаха, а Мухаммед – пророк Его!
Книга пятая. Мальта
Монастырь славнейшего ордена Святого Иоанна Иерусалимского находился в Биргу, старинном рыбацком городке, расположенном на небольшом полуострове за фортом Сант-Анджело, норманнским замком, откуда и осуществлялось управление орденом. Монастырь состоял из соборной церкви Святого Лаврентия; госпиталя, или Священного лазарета; арсенала, где стояли галеры ордена, и отдельных обержей, где во время пребывания в монастыре останавливались рыцари всех восьми лангов ордена. Каждым лангом управлял пилье, как правило занимавший еще какой-нибудь пост в ордене. Пилье Франции обычно являлся великим госпитальером, в его обязанности входил надзор за Священным лазаретом ордена, длительную службу в котором должны были пройти все рыцари ордена вне зависимости от их статуса. Пилье Италии был великим адмиралом, в его ведении находился имевший огромное значение для ордена галерный флот.
Орден возглавлял великий магистр, выбиравшийся рыцарями пожизненно. Он являлся главой Священного капитула, основного органа управления ордена, куда входили самые высокопоставленные рыцари. Всего существовало три класса рыцарей. К первому классу относились рыцари справедливости, потомственные дворяне, чистота линии которых должна была подтверждаться не менее чем до шестнадцатого колена. Ко второму классу относились пресвитеры – духовенство и монастырские капелланы, посвятившие себя работе в церкви и госпитале. Третьим классом считалась служащая братия – рыцари из уважаемых, но не всегда благородных семей, рожденные в законном браке и выполнявшие воинские обязанности. Помимо этого, имелись также почетные рыцари – звание, которое мог даровать великий магистр при согласии капитула.
Рыцари проходили многоступенчатую процедуру принятия в орден, давая обеты бедности, безбрачия, послушания и верности великому магистру. После церемонии новичок должен был три сезона отслужить офицером на галерах, и каждый такой сезон назывался