а. – Ну ладно, пойду укладываться. Спокойной вам ночи, джентльмены. И нашим гостям, – громко произнес он, делая полупоклон в другую сторону стола.
Занятые тихим разговором итальянцы обернулись на голос и, смекнув, о чем идет речь, учтиво склонили головы, после чего возобновили прерванную беседу.
Томас ретировался в свою комнату-келью, прикрыл за собой дверь и, устало сев на кровать, скинул башмаки, стянул бриджи и улегся, глядя в потолок. В узкое окно над головой струился лучик лунного света, призрачной дугой ложась на противоположную стену. Томас сунул руки под голову и зевнул. Спать не доводилось два дня. Давали знать о себе напряжение прошлой ночи и треволнения нынешнего дня; так он, пожалуй, давно не уставал. А если точнее, то уже много лет. Прикрыв глаза, Томас ровно задышал, но сон отчего-то не шел. Вот мимо двери прогрохотали шаги, и голос сэра Мартина досадливо что-то брякнул об «итальяшках», после чего так же досадливо захлопнулась дверь в его комнату.
Утомленный ум возвратился к недавней стычке (опять стычке!) со Стокли наверху бастиона. Какова действительная его роль во всем этом? Он что, и вправду все эти двадцать лет вынашивал в себе обиду отвергнутого воздыхателя? Хотя, если вдуматься, ревность и впрямь способна подпитываться обрывками воспоминаний, так же как любовь. Получается, Стокли скрытничает о местонахождении Марии из ревности? Или, по его словам, таково все-таки желание самой Марии? Ее, безусловно, надо будет найти. Причем скоро.
В дверь легонько постучали. Первой мыслью было прикинуться спящим и не открывать. Хотя отвлечься от навязчивых мыслей о Марии тоже не мешало.
Вполголоса чертыхнувшись, Томас уселся на кровати:
– Войдите!
Чуть скрипнули петли, и в приоткрытом дверном проеме со свечой показался Ричард. Из зала в комнату донеслось журчание разговора, более веселого и непринужденного с уходом из-за стола иноземцев-англичан.
Сзади как раз прошел на кухню Дженкинс, за добавкой: еще одним кувшином вина.
– Сэр Томас, мне нужно с вами поговорить, – возвестил с порога Ричард.
– Ну так заходи.
Эсквайр закрыл за собой дверь и, подойдя, поставил свечу у кровати, а себе поднес единственный в комнате стул.
– Если ты насчет нынешнего разговора, – предупреждающе заметил Томас, – то я лишь призывал тебя лишний раз все взвешивать, прежде чем выносить суждение. А то у тебя есть склонность забываться, что на тебя здесь смотрят как на оруженосца и ждут от тебя подобающего поведения. Даже оруженосцы, что постарше.
– Да я не о том, – отмахнулся Ричард. – Мне надо с вами обсудить кое-что поважнее. – Он с некоторой опаской оглянулся на дверь – как бы кто не подслушал, – после чего придвинулся ближе и тихо заговорил буднично-доверительным тоном: – Я нынче, пока вы с ла Валеттом и остальными находились на бастионе, наведался в Сент-Анджело по заданию.
– Какому такому заданию?
– Вы что, забыли? – удивленно посмотрел Ричард. – Конечно же, вызнать насчет сундука сэра Филиппа. Караулу я сказал, что вы где-то в апартаментах Великого магистра оставили свои боевые перчатки и послали меня их принести.
– Весьма предприимчиво с твоей стороны. И что, часовые тебя пустили?
– Представьте, да. Ваше имя нынче способно открывать любые двери. Я прошел в Сент-Анджело и изобразил перед дворецким ла Валетта, что разыскиваю те перчатки, а затем сказал, что вы, видимо, ошиблись, и пошел якобы к выходу. А на самом деле прошел по цитадели – это оказалось легко – к хранилищу. Вот здесь я и столкнулся с первыми трудностями, которые нас, судя по всему, подстерегают.
– В самом деле? Какие именно?
– Охотничьи собаки Великого магистра. У них конуры в арке того же коридора, где находится хранилище. Вход туда расположен на дальнем конце крыла. Там есть подобие прихожей, где дежурят четверо караульных, – уже само по себе трудность, а тут еще, не успел я войти в коридор, на меня сразу залаяли собаки и всполошили охрану.
– Что было дальше?
– Я сказал, что заблудился. Тогда двое стражников вывели меня оттуда и указали, как выйти из цитадели.
– Будем надеяться, что они не сообщат о происшествии по инстанции. Иначе, если это вызовет любопытство у кого-нибудь из приближенных ла Валетта, отыскать сундук станет некоторым образом сложнее.
– Еще сложнее? К нему и сейчас-то не подобраться. Вы уверены, что в то подземелье нет еще какого-нибудь прохода? Может, еще какая-нибудь дверь или водосток, идущий вблизи или снизу?
– Я что-то не слышал.
Ричард нахмурился. Томас, с минуту на него поглядев, почесал подбородок.
– Тебе не кажется, что пока все эти поиски несколько не к месту?
– В каком смысле?
– Мы окружены врагом. Мальта отсечена от внешнего мира – во всяком случае, до снятия осады. Ну а если островом завладеют османы, тогда и вовсе становится неважным, добудешь ты тот документ или нет.
– Напротив, это становится еще важнее, – возразил Ричард. – Если он попадет в руки врага, его значимость мгновенно сделается ясна и станет крупным козырем в руках врагов при любых переговорах с Англией.
– Каких врагов? – усмехнулся Томас. – Турок, католиков или Ордена?
– По-видимому, всех.
– Жаль. Я-то уж было понадеялся, что у тебя наметилась хоть какая-то спайка с ла Валеттом и его последователями.
– Спайка как раз есть. Хотя бы в том, чтобы выбраться из этой западни живыми. Так что я пока буду делать все, что в моих силах, для поражения нашего общего врага. Но это не тот случай, сэр Томас, когда враг моего врага – мой друг. Если нас подловят на поиске документа, то сомневаюсь, что нас ждет пощада, стоит ла Валетту уяснить истинную цель нашего здесь пребывания. Великий магистр – человек не из жалостливых, и как бы высоко он ни ставил ваши навыки и опытность, обмана он вам не простит.
– Наверное, нет, – согласился Томас. – Милосердия сейчас не сыщешь днем с огнем.
– Что вы имеете в виду? – резко вскинул голову Ричард.
– Да так. К тебе это не относится.
– Отчего же. Очень даже относится. Мне как никогда нужна ваша помощь в выполнении моего задания. Я просто не могу допустить, чтобы вы отвлекались. Это, наверное, из-за той женщины – Марии?
Томас помолчал.
– Ты знаешь, что да.
– Тогда вам лучше быть настороже. В наших планах ей не место.
По сердцу Томаса словно чиркнула ледышка.
– Это что, угроза?
– Нет. Просто я хотел вам напомнить о вашем долге перед своей страной и королевой. Не забывайте об этом.
Томас подался вперед так, что их с эквайром лица сблизились чуть ли не вплотную.
– Ричард, уясни. Если ты тронешь Марию хотя бы пальцем или же своими действиями создашь для нее опасность, я тебя уничтожу.
– Вы бы убили меня ради ее спасения? – не отводя глаз, спросил юноша. – В самом деле?
Секунду-другую их взоры были скрещены как шпаги, а затем Томас откинулся на постель в каком-то сумеречном оцепенении. Сердце билось от страсти, однако железная решимость Ричарда выполнить свою задачу, свой долг придавала его, Томаса, чувствам оттенок некоего капризного самопотакания, а высказанная угроза казалась пустой и вздорной.
– Ну а как бы поступил на моем месте ты? – произнес он.
– Не могу себе представить.
– Тогда мне тебя жаль.
– Свою жалость приберегите для себя, – прошипел Ричард. – Ваша надуманная связь с этой женщиной – не более чем слабость. Чего вы думаете ею достичь? Скажите мне. Каковы ваши планы? Что бы вы могли ей предложить?
– Предложить? Шанс исправить все неправое, что было у нас обоих. Быть может, если мы все это преодолеем, то еще сможем воссоединиться – что нам, собственно, полагалось давным-давно. В планах у меня просить ее стать моей женой, и тогда я увезу ее к себе домой в Англию, где мы сможем в мире и согласии встретить старость.
Ричард на это лишь медленно покачал головой.
– Нет глупца большего, чем глупец старый. И даже глупцу видно, что степень любви и прощения, которые вы приписываете этой даме, граничит, образно говоря, с фантазией. Вы должны это видеть.
– Я вижу то, что в моем сердце.
– И это вас ослепляет, делая незрячим ко всему остальному. В данный момент самое пламенное мое желание – это выполнить приказания Уолсингема самостоятельно, но я этого, увы, не могу. Помочь в этом должны мне вы.
– Значит, должен? – Томас, прежде чем продолжить, пристроился спиной к стене. – Что ж. Если я помогу вам с выполнением вашей задачи, то и сам в свою очередь рассчитываю получить от вас помощь.
Эсквайр сузил глаза.
– Какую же именно, если не секрет?
– Прежде всего я желаю знать, где находится Мария. Тех селян из Сент-Эльмо перевезли сюда. Она должна быть где-то здесь, в Биргу.
– Несомненно. Ни для кого не секрет, что у многих из ваших братьев-рыцарей есть любовницы, а некоторые из них даже тайно обручены и живут, как мужья с женами, в своих домах и поместьях на острове. О, лицемеры! – оскалился в усмешке Ричард. – Как и все, кого римско-католическая церковь выставляет образцами нравственной чистоты. Филистеры и ханжи, все как один. – Ричард, обуреваемый горьким сарказмом, воздел стиснутый кулак. – Будь на то моя воля, я, ей-богу, стер бы их всех с лица земли!
– Их? – повел бровью Томас. – Ты рассуждаешь как христианин или как магометанин? Мне что-то сложно уловить разницу.
Ричард, спохватившись, разомкнул пальцы.
– Прошу прощения, – пробормотал он. – Устал очень. Забылся.
Оба смолкли. Томас смотрел на своего компаньона с откровенным любопытством.
– Что такое с тобою сделали, что ты настолько ненавидишь этих людей?
– Да ничего. Бывает. На секунду сорвался, вспылил. Только и всего.
– Нет, далеко не «всего». Ты на секунду приоткрыл свое сердце, а его, оказывается, полонят такая темнота и ярость, каких я в тебе и не подозревал. Ричард, что же это все-таки такое? Что так снедает твою душу?
– Достаточно сказать, что мне нет причин любить тех, кто прислуживает папистам, – холодно ответил Ричард. – Я сам родился от католиков, которые бросили меня в детском возрасте. Рос, как сорная трава, без ласки и доброты, пока меня не взял к себе в услужение сэр Роберт, а затем отдал Уолсингему в шпионы. Сесил и открыл мне, что католицизм – насквозь гнусная, коррумпированная ветвь христианства, и я всю свою жизнь посвятил борьбе с папизмом в Англии, да и вообще везде.