Наверху лестницы форта появился солдат. Мельком оглядев омытый дождем мир, он улыбнулся каким-то своим мыслям. А затем увидел в караулке сидельцев и заспешил прямехонько к ним.
Чуть не поскользнувшись на влажно блестящем плитняке, он остановился у проема и почтительно склонил голову.
– Сэр Томас Баррет?
– Он самый.
– Меня послал за вами Великий магистр. Он выражает радость по поводу вашей частичной поправки и желает видеть вас у себя. Нынче же. В смысле, сейчас. На предмет возобновления ваших обязанностей.
– Поправки? – поднял бровь Томас.
– Как возобновления? Что за глупости? – напустилась на посланца Мария. – Вы что, не видите, что сэр Томас едва держится на ногах? Ему нужны покой и время, чтобы хоть мало-мальски набраться сил.
– У нас, госпожа, каждый человек на счету, – отвечал солдат. – В том числе и легкораненые. Если они могут ходить, значит, уже годны в дело.
Мария хотела что-то возразить, но Томас пальцами аккуратно притронулся к ее губам.
– В бой? Охотно, – повернулся он к солдату. – Как говорится, чем могу. Где сейчас Великий магистр?
– У себя на боевом посту, сэр.
Томас указал на свою до плеча перемотанную левую руку.
– Я тут немножко выпал из жизни… Так где, ты говоришь, у него нынче пост?
– Они теперь с офицерами заседают на главной площади, в купеческой гильдии. Я сейчас как раз туда возвращаюсь. Могу показать дорогу.
– Благодарю.
Пальцы Марии сомкнулись на руке рыцаря.
– Оставайся здесь, Томас, – с мукой на лице произнесла она. – Со мной. Прошу тебя… Умоляю.
Аккуратно высвободившись, он ласково улыбнулся.
– Я вернусь. Вернусь и найду тебя сразу же, как только появится возможность.
Солдат уже шел ко входу на лестницу. Томас направился следом, силой заставляя себя не оборачиваться.
Вдвоем они вышли из изрытых выщербинами стен Сент-Анджело и двинулись через Биргу. Целых строений в городе почти не осталось. Повсюду громоздились горы кирпича и плитки; обугленные остовы зданий выдавали места, где османские обстрелы вызвали пожар. Временами над головой со стонущим воем пролетали ядра, с грохотом взметая своими попаданиями вихри пыли и груды обломков. В городе предпринимались усилия по расчистке срединной части улиц, но, видимо, масштаб разрушений стал со временем превосходить число защитников. Несколько раз на пути пришлось перебираться через завалы кирпичей и торчащие скелеты стропил.
Удивительно, но многие из горожан, пренебрегая опасностью обстрелов, прочесывали руины рухнувших строений, приостанавливаясь лишь при звуке близящегося ядра, и приседали за ближайшим выступом, пока угроза не минует. На пути следования солдата с Томасом провожали настороженными взглядами вялые, изможденные лица. Обтянутые скулы, выпирающие ключицы.
– Падальщики, так мы их называем, – пояснил солдат. – Ищут, чем бы подкормиться или поживиться. Великий магистр издал указ, запрещающий мародерство, но только нет уже на улицах ни стражи, ни солдат, чтобы обеспечивать его соблюдение. Кроме того, люди оголодали, и указ им уже не указ.
– Что, в городе голод?
– Три дня назад рацион опять урезали, – кивнул служивый. – Сидят на четверти того, что получали в начале осады. Если такое продлится, то скоро бедняги начнут падать на ходу.
– Чем же они бодрятся? Ну, в смысле, поддерживают свой дух?
– Мальтийцы-то? Да они сами по себе народ упрямый, – высказал мнение солдат. – Ни слова о сдаче или даже попытке обсудить какие-нибудь там условия. Готовы идти за нашим доблестным стариком до конца. А что: воюет он с ними плечом к плечу, делит все тяготы и опасности; даже есть позволяет себе только то и ровно столько, сколько едят все. Так что он у них герой… Ну вот, сэр, пришли.
Солдат указал на стены большого, выгоревшего изнутри здания, напротив которого возвышались прямо-таки курганы камней и битого кирпича. Томас, внутренне содрогнувшись, понял, что на этом месте, превращенном фактически в пустырь, еще не так давно красовались здания главной площади Биргу. Лавируя, Томас вслед за солдатом пробрался ко входу в купеческую гильдию. На пути разок приостановились присесть под прожужжавшим сверху пушечным ядром. Ждали, когда грохнет удар, но его не последовало.
– Перелет, – удовлетворенно констатировал солдат.
Встали и поспешили через бывшую площадь к стенам гильдии. Часовой на входе узнал солдата и посторонился, давая пройти. За массивной аркой расстилалось пространство зала, где обычно для заключения сделок собирались островные купцы и судовладельцы. Высокие стрельчатые окна освещали стены – раньше оштукатуренные, теперь облупленные, – где в прежние времена висели портреты самых видных членов гильдии. Теперь каменный пол покрывал слой пыли и сажи, а там, где рухнула крыша, валялись сожженные остатки стропил и груды битой плитки. Солдат прошел через зал туда, где вниз в помещения складов вела широкая лестница. У ее подножия на две стороны разветвлялся коридор, где вдоль стен в железных скобах горели, потрескивая, толстые свечи.
– Великого магистра вы увидите вон на том конце, – указал солдат налево.
Томас признательно кивнул, а солдат повернул направо, к стайке сослуживцев за столом, где стоял кувшинчик и побрякивали кубики костей. От коридора отходили сводчатые ответвления. Некоторые из них использовались как перевязочные; в других хранились оружие, снаряжение, бочонки с порохом и корзинки с зарядами для аркебуз. В конце коридора виднелась дыра, судя по всему, специально пробитая для прохода в подвал соседнего здания. Там было открытое пространство со столами и стульями. За одним из столов над расстеленной картой острова сидели двое. В мутноватом свете светильника угадывались черты Ромегаса, который что-то оживленно внушал исхудалому, со всклокоченной седой бородой собеседнику. Томас не сразу узнал в нем Великого магистра. Ла Валетт на звук шагов обернулся и с усталой улыбкой жестом указал Томасу войти, а взглядом предложил сесть рядом с собой на стул.
Кивнул в знак приветствия и Ромегас:
– Сэр Томас? Рад вашему появлению. А то уж я при виде ваших ранений опасался худшего. Однако вам повезло: выкарабкались-таки из Сент-Эльмо. Можно сказать, последним. Весьма удачно с вашей стороны.
Уловив в тоне капитана оттенок язвительности, Томас указал на половину своего лица, бугрящуюся язвинами ожогов.
– А с вашей – взгляд на такую удачу, боюсь, однобок.
– Нет, но вы ведь выжили, в то время как остальные почти все погибли. Таких, как вы, счастливчиков, мягко выражаясь, по пальцам перечесть.
В Томасе зашевелился гнев.
– А если твердо, то как бы вы выразились? В чем, по-вашему, моя вина?
Великий магистр раздраженно кашлянул.
– Мессиры, прошу вас, довольно. Нас и так осталось всего ничего, а мы еще тратим время на пустую грызню. Вас, Томас, я поднял из лазарета потому, что мне сейчас нужен каждый человек, в ком еще есть силы и сердце. Мы потеряли многих, очень многих достойных людей. Среди них мой родной племянник, а также Фадрике, сын дона Гарсии. Хорошо хоть, что жив ваш оруженосец. Замечательный юноша, отважный солдат. – На лице ла Валетта мелькнула улыбка, которая, впрочем, сменилась хмуростью. – Вы двое – единственные из оставшихся у меня советников. А потому свой гнев приберегите для врага.
– Как! – Томас был потрясен. – Нас всего трое? Насчет Стокли я знаю, но… маршал де Роблес?
– Сражен пулей в голову три дня назад, – пригорюнился Ромегас. – Впрочем, вы об этом знать не могли. Здесь вообще многое произошло, пока вы оправлялись от ран. Биргу и Сенглеа подверглись нападению буквально тотчас после того, как пал Сент-Эльмо. Разрушения в городе вы, видимо, по дороге сюда успели заметить, но, уверяю вас, это ничто по сравнению с тем, в какое состояние пришла стена от их ядер и заложенных через подкопы мин. Сейчас турецким пушкам противостоят лишь наши бастионы. Мы возвели внутреннюю стену, но это всего лишь времянка в десяток футов вышиной, а вообще натиск турок на сегодня сдерживает не больше тысячи солдат. Большинство из них ранено, истощено тяготами и голодом. Постепенно кончаются запасы пороха, а обещанной доном Гарсией армии все нет как нет.
Выслушав все это, Томас поджал губы.
– Если все действительно так худо, то нам не выстоять.
– Не согласен, – категорически возразил ла Валетт. – Помощь от дона Гарсии непременно придет. Мой добрый друг Ромегас намеренно сгущает краски, затушевывая наши возможности. Положение, безусловно, сложное, но ведь это лишь половина целостной картины. Нам известно, что во вражьем стане царят голод и хворь, а боевой дух теплится кое-как из-за тяжелых потерь, понесенных с начала осады. А теперь меняется еще и погода, с приходом дождей становясь для врага все более невыносимой. Еще немного, и Мустафа-паша, не выдержав нашего упорства, будет вынужден уйти с острова, иначе осень погубит его окончательно. – Ла Валетт проницательно сузил глаза. – На месте врага я бы все силы бросил на один последний штурм, поставив на карту решительно всё.
– Почему же? – спросил Ромегас.
– А потому что иначе, если к себе в Стамбул он вернется ни с чем, его хозяин султан не явит к нему своей милости. И Мустафа сделает все, чтобы голова у него осталась на плечах. Так что считаю, что Мустафа-паша ударит по нам всей своей мощью, причем очень скоро. – Ла Валетт оглядел своих советников, которых оставалось всего двое. – И когда турки нагрянут, натиск их будет отчаянным. От нас же потребуется предельная стойкость и отвага. Мы должны будем оказаться тверже их, иначе они не пощадят в Биргу никого: ни стариков, ни женщин, ни детей.
– Можно поступить следующим образом, – негромко произнес Ромегас. – За нами Сент-Анджело. Его мы можем удерживать, даже оставив Биргу. Я предлагаю, сир, все оставшиеся силы отвести в форт. Там мы можем держаться целый месяц, а то и дольше, пока не прибудет или дон Гарсия со своей армией, или, если на то пошло, осень.
– А как же мирные жители? – поднял голову Томас. – Их-то в форт не уместить. Или вы хотите оставить их османам? – Он обернулся к Великому магистру, а у самого в голове стоял облик Марии. – Сир, мы не можем так поступить.