Он смутно помнил, как в далеком прошлом гулял по этому прекрасному саду, расположенному позади дворца, изысканность которого подчеркивали не только его пропорции, но и контрастное сочетание черного и белого мрамора облицовки и колоннады в римском стиле со стройными, искусно высеченными колоннами. Сам сад сейчас, в сумерках летнего вечера, казался волшебно прекрасным.
Лужайки, аллеи, вьющиеся между рядами тисов и самшитовых кустов. Вот заросли роз и лилий, там, возле пруда. Высокие кипарисы, словно огромные копья, окружали еще один пруд большего размера, выложенный камнем. Его воды отражали белого мраморного тритона, дерзко обхватившего своими похожими на рыбий хвост ногами скалу; голова запрокинута, из уст вырывается прозрачная, как хрусталь, струя, разбиваясь и падая каскадом брызг на русалку на нижнем обрезе стены.
В некотором отдалении возвышался павильон, тоже из белого сверкающего мрамора, миниатюрный храм с куполообразной крышей, поддерживаемой колоннами. Над ним в вечернем небе вились голуби. Живая изгородь из деревьев и кустов окружала павильон. Темно-зеленый лимон, серо-зеленая айва, усыпанные алыми цветами ярко-зеленые гранаты.
Но чувствовалось, что никто не заботится об этой изумительной красоте. Желтая от солнца трава буйно разрослась на лужайках, у живой изгороди очень неряшливый вид, опавшие листья и засохшие лепестки гнили на неубранных дорожках.
Слабый звук, раздавшийся за спиной, привлек внимание Просперо. Он оглянулся и узрел, как он потом рассказывал, самое прекрасное видение этого сада. Оно спокойно и неторопливо приближалось к нему по неухоженной лужайке, не проявляя ни удивления, ни страха, ни каких-либо иных эмоций.
Это была женщина довольно высокого роста; ее серебряное парчовое платье, украшенное широкими черными арабесками, поражало своим почти траурным великолепием. В тонких руках, затянутых в белые перчатки с серебряной бахромой, она держала маленькую шкатулку, отделанную золочеными столбиками, между которыми была изображена какая-нибудь сценка. Темно-каштановые волосы на небольшой головке девушки были столь искусно уложены, что, казалось, они образовывали шапочку внутри покрывавшей их усеянной жемчугом сетки. Жемчугом была усеяна и шаль, наброшенная на белые плечи, и небольшая меховая накидка, и даже кисточки ее оторочки. Из широко расставленных темных глаз, казалось, струилась печаль. Чуть пухловатые губы были немного бледны.
Просперо и предположить не мог, что это была та самая дама, которую он встретил здесь год назад. Несмотря на то что ее нельзя было забыть, ей не нашлось места в его памяти. Никто не мог сказать, что она некрасива, но никто не видел в ней ничего неземного, только Просперо. Ее очарование было плодом внутренней одухотворенности, отражавшейся в грустных глазах и сквозившей в непринужденной, спокойной манере держаться.
Даму сопровождала служанка, пожилая женщина в черном, стоявшая, будто часовой, у края лужайки сложив руки.
Голос женщины звучал ровно и глухо:
– Вы избрали необычный способ войти сюда. Или вы свалились с неба?
– Возможно, и так. – И хотя на ее губах появилась слабая улыбка, глаза стали еще более печальными.
– Не стоит так опрометчиво кидаться в неизвестность. Особенно сейчас. Что вам здесь нужно?
– Убежище, – искренне ответил он. – Я спасаюсь от гибели.
– На все воля Божья. Бедняга. В этом доме чума.
– Чума?
Ей показалось, что в его глазах мелькнул ужас, но, когда Просперо снова заговорил, она поняла, что ошиблась.
– Но ведь не вы. Лишь бы не вы. Чума не посмеет прикоснуться к вам.
– Вы думаете, она выбирает? Может быть. Но я переболела чумой. И я снова здорова. Однако, возможно, я еще не в полной безопасности. Здесь все кругом заражено.
– Пускай, – сказал Просперо. – Ничто не заставит меня пожалеть, что я попал сюда.
– Может быть, и пожалеете, если вы пришли сюда, чтобы спасти свою жизнь.
– Я спасен, – заявил он в ответ.
– Очень возможно, что вы умрете завтра, – возразила дама.
– Не важно. По крайней мере, я проживу еще один день.
– Мы играем словами, я полагаю, – сказала она с невозмутимым спокойствием. – Может быть, вы думаете, что я шучу, чтобы наказать вас за непрошеное вторжение, и отвечаете мне в том же духе?
– У меня и в мыслях не было шутить, мадам.
– Ну что ж, хорошо. Здесь нет места веселью. Давайте отбросим наши маленькие уловки.
– Я никогда не отличался изворотливостью, – заверил он ее, но женщину не интересовали слова. Она пристально смотрела ему в лицо, и ее глаза утратили выражение холодного спокойствия.
– Мне кажется, я вас знаю, – сказала она наконец.
Это испугало его. Что это могло означать? Неужели он был так ослеплен яростью в тот день год назад, что и впрямь не разглядел ее?
– Кто вы? – спросила женщина.
Высокий, очень стройный, он стоял перед ней в пышном наряде из черной парчи, отороченном соболем. Яркий плащ Ломеллино остался у «Мерканти».
– Мое имя Просперо Адорно. К вашим услугам.
Эти слова нарушили ее сверхъестественное спокойствие. Глаза женщины расширились. Однако голос звучал ровно, как и прежде:
– Вы тот самый человек, который покинул флот папы?
– Это клевета. Я бежал от убийц.
– Каких убийц?
– Тех же, что преследуют меня и теперь. Дориа.
– Дориа? Что же стряслось?
– Дело в том, что я мешаю этому семейству.
Она нахмурила брови, и в ее глазах появился упрек. Но тут же исчез.
– Теперь я вспомнила, – воскликнула она, и в голосе ее вдруг зазвучали сердечные нотки. – Вы тот самый человек, который год назад спас меня от французских солдат здесь, в саду.
– Надеюсь, так оно и было. Именно для этого я и был рожден.
Снова нахмурив брови, она пристально рассматривала его лицо.
– Надеетесь? Разве вы не помните, как спасли двух женщин от оскорблений и кое-чего худшего в день, когда французы вошли в Геную? Почему вы отрицаете это?
– Честно говоря, я помню. Один из негодяев, хвастливый и высокопарный, сидел вот здесь, на траве, а другой, седовласый, – вот здесь, поглаживая свою разбитую голову. И вы… – Он осекся. Невозможно, чтобы он не запомнил ее лица. За это ему надо выколоть глаза.
На тропинке, ведущей к двери, над которой пышно разросся плющ, раздался топот ног и приглушенное бормотание. Просперо и женщина прислушались. Из-за стены доносились какие-то прерывистые звуки, потом раздался громкий крик и вслед за ним – шум падения, ругательства и возбужденный стук.
Худощавое лицо Просперо залила злорадная улыбка.
– Вот еще одно доказательство тому, – пробормотал он, – что святые оберегают и направляют меня. Плющ стал моим союзником, когда я поднимался по нему; он помог мне еще раз теперь, когда бандиты гонятся за мной. Я повешу золотое сердце на алтарь Святого Лаврентия, если эта собака сломала себе шею.
Спокойствие женщины испарилось без следа.
– Иезус Мария! – воскликнула она. – Пойдемте со мной. Я не зову вас в дом: боюсь, что там вы заразитесь. Но в павильоне, может быть, удастся спастись. Раз уж ваша злая судьба привела вас сюда, стоит рискнуть. Да поможет вам Бог.
– Моя звезда охранит меня, госпожа.
– Пожалуйста, пойдемте.
Он двинулся за ней, и по ее знаку в некотором отдалении за ними пошла и пожилая женщина. Очень скоро они приблизились к калитке в стене. В этот миг на нее обрушился снаружи град ударов и послышались крики: «Он здесь! Откройте! Откройте!»
Дама взглянула на своего спутника, и ее лицо еще больше омрачилось.
Он улыбнулся ей. Красивые губы растянулись в насмешливую ухмылку.
– Весьма наглые господа, – пробормотал он и спросил: – Калитка крепкая?
– Боюсь, недостаточно. Мы не успеем добраться до павильона. – Она указала на высокую живую изгородь из тисов, окружающую сад. – Сюда, – велела она ему.
Просперо в ужасе взглянул на деревья.
– Как долго я могу прятаться здесь? – И, не дожидаясь ответа, добавил: – Разве в доме нет мужчин?
– Двое, не считая вас. Но один из них слишком стар и слаб, другой болен чумой.
– Короче говоря, нет никого. А их трое.
Он ощупью проверил свое оружие. Его правая рука потянулась к мечу, левая – к кинжалу, висящему на бедре.
– Вам придется принять гостей, – сказал он.
Хозяйка сжала его руку. Голос ее дрожал.
– Еще успеем, если они вас найдут. Но этого не случится. Вы только спрячьтесь получше.
И она опять указала на живую изгородь.
На дверь снова посыпались удары, потом их сменил поток отвратительных ругательств и проклятий, изрыгаемых одним из громил. На мгновение их голоса слились в невнятный гомон, около двери началась возня, затем все стихло, и вдруг послышался топот ног удиравших бандитов.
Просперо и женщина застыли на месте, прислушиваясь к звукам за стеной до тех пор, пока топот не замер в отдалении. Просперо был удивлен и смущен. Женщина улыбалась с видом человека, знающего, в чем дело.
– Что могло их так испугать? – спросил он наконец.
– Призрак чумы. Они увидели крест на двери. Я собиралась показать его им, если бы они выломали калитку. Мало кто не боится этого знака. – Она облегченно вздохнула и печально посмотрела на Просперо. – Я благодарна судьбе за возможность вернуть вам свой долг. Это счастливый случай.
– Тут меньше случайного, чем вы думаете. Я случайно избрал этот путь для бегства, но, оказавшись здесь, подумал, что пришло время потребовать долг.
– Понимаю, – сказала она. – Мне следовало бы предложить вам нечто большее. Вы очень рискуете, оставаясь тут. Даже дышать здешним воздухом опасно.
– Существует ли безопасность вообще?
– Вы ведь не рассчитывали на такое, когда бежали сюда?
– Но это было в прошлой жизни. Теперь я родился вновь.
Было достаточно светло, и он увидел, что хозяйка дома недовольно нахмурилась.
– Синьор, увы, я не могу оказать вам гостеприимство. У вас более нет никаких оснований задерживаться здесь.
– Оснований – возможно. Но есть ряд причин. Если я уйду отсюда, я могу потерять жизнь, которую вы мне сохранили. Во всей Генуе нет уголка, где я мог бы укрыться.