В конце концов он поцеловал ее в щеку и отправился выполнять это поручение. Он ненавидел себя, и ненависть эта была не слабее желания свести счеты с должниками, от которых нельзя было отступаться.
Глава XVЧесть Адорно
В громадных сияющих залах герцог Мельфийский принимал представителей самых знатных семей Генуи: Ломеллино, Гаспари, Гримани, Фрегозо и других. Но никто из Адорно здесь представлен не был. Члены этого знатного рода отсутствовали, хотя и были приглашены. Они могли дать задремать вражде, но не могли позволить себе отрицать ее существование и пользоваться гостеприимством Дориа.
Их отсутствие не омрачило блистательного праздника, поскольку старший из Адорно, признанный глава рода, должен был принародно принять почести и вступить в семейство Дориа. Отсутствие других Адорно мало кого интересовало. Поэтому новый герцог Мельфийский спокойно ожидал прихода знатных гостей, готовых стать свидетелями официальной помолвки, должной закрепить альянс Просперо Адорно с родом Дориа.
На это празднество Просперо пришел одетым более ярко, чем обычно, но не более, чем того требовали обстоятельства; на нем была собранная в складки туника из серебряной парчи и рейтузы с нашитыми красными и белыми полосами – цветами Генуи. Он не стремился привлечь к себе внимание своей внешностью, поскольку меньше всего желал, чтобы будущая невеста увидела его красоту. Его каштановые локоны, тяжелые и блестящие, ниспадали на шею, а чисто выбритое, обветренное и худощавое лицо, несмотря на кислую мину, выглядело необычайно юным.
Отделившись от блистательной толпы гостей, Андреа Дориа пошел ему навстречу, широко раскинув сильные руки, чтобы обнять юного капитана. Его слова были под стать жесту.
– Добро пожаловать в мой дом и в мое сердце, Просперо. Старик молит Бога, чтобы союз между нашими домами длился вечно на благо нашего отечества.
Затем подошел Джаннеттино, огромный и безвкусно одетый в закругленный темно-бордовый шелковый плащ с завязанными на щегольской манер шнурками. Он шел вразвалку, с важным видом и ухмылкой, за ним следовал Филиппино, тощий и коварный, с выпученными бегающими глазами. Он словно потешался над этим вновь обретенным братом, которого однажды приковал к веслу.
Под бдительным оком дяди он протянул руку.
– Если и были ошибки, – пробормотал он, – пусть не останется никаких мучительных воспоминаний, омрачающих союз столь жаждущих дружбы людей.
Просперо пожал протянутую руку. Он улыбался.
– Этот день – начало новой главы, – ответил он, и Дориа подумали, что это хорошо сказано, не осознав ни уклончивости, ни двусмысленности ответа.
На большее времени не было, так как подошла мадонна Перетта, новая герцогиня Мельфийская, – нельзя было заставлять гостей ждать. Вместе с нею подошел смуглый светлоглазый мальчик, ее сын, Маркантонио дель Геррето, добавивший теперь к своей фамилии фамилию Дориа. Просперо был представлен герцогине и, низко поклонившись, поднес к губам поданную ею руку. Она была маленькой, изящно сложенной женщиной лет сорока и ухитрялась выглядеть скромно, несмотря на украшавшие ее сверкающие драгоценности.
Потом Просперо окружила толпа. Среди здешних мужей были Ломеллино и даже Фрегозо, с которыми мужчины из рода Адорно всегда враждовали. Теперь они пришли подлизаться к нему и представить своих чванливых жен. Были здесь и люди вроде Спиноли и Гримани, с которыми Адорно когда-то были тесно связаны. Эти с трудом скрывали удивление. Но было очевидно, что все присутствующие стремились поскорее похоронить прошлое.
Просперо стоял, с серьезной миной выслушивая их поздравления. Но за напускной серьезностью скрывалось злорадство. Он забавлялся, слушая многословные льстивые речи тех, кто, как ему было известно, вовсе не любил его. Просто военные успехи завоевали ему благосклонность императора и поклонение простого народа, эфемерное, но несокрушимое.
Этой тайной забаве внезапно пришел конец. Прямо перед местом, где стояли Просперо и долговязый Андреа Дориа, в блистательной гомонящей толпе вдруг открылась брешь, и Просперо увидел возле мадонны Перетты даму в серебристом платье, покрытом изменчивым узором из черных арабесок. Она была молода, среднего роста. Ее гладко зачесанные каштановые волосы придерживались чепчиком с жемчужной заколкой. Переплетенные нити жемчуга лежали на ее белой груди и ниспадали до талии. На них болталась жемчужная подвеска.
Дама серьезно смотрела на Просперо. Глаза ее блестели, как от слез, а уголки губ подрагивали – то ли от веселья, то ли от горя. Скорее, и от того, и от другого.
Просперо затаил дыхание и почувствовал, как кровь отливает от лица. Первая волна радостного удивления быстро сменилась полным смятением. В этот недобрый час фиктивной помолвки Просперо вновь встретил ее, свою Даму из сада.
Господин Андреа, наблюдавший за ним, прищурив глазки и ухмыляясь, склонился к Просперо и прошептал:
– Очень красивая дама, не правда ли?
Просперо ответил, как автомат:
– Прекраснее я вряд ли когда-нибудь видел.
Он услышал тихий смех Андреа и его слова:
– Вашему положению, Просперо, можно позавидовать. Если вы все еще считаете себя оскорбленным Дориа, это должно с лихвой возместить вам все. Пойдемте, синьор. Вон стоит ваша невеста, готовая приветствовать вас.
– Я… – Он умолк с открытым от удивления ртом.
Адмирал взял его под руку и с шутливым нетерпением подтолкнул вперед.
– Идемте же, синьор.
Он шел как лунатик, пока наконец не остановился в ярде от дамы, напрочь забыв, что в этом переполненном зале есть и другие люди. В ее улыбке более не сквозило сомнения или лукавства. Это была улыбка, которую он так хорошо знал, – мягкая, даже сдержанная, почти не вязавшаяся с огнем в темных глазах и легким трепетом белоснежной груди, стянутой тесным корсажем.
Дориа заговорил:
– Вот, Джанна, ваш Просперо, как я и обещал.
Просперо был слишком взволнован, чтобы заметить несколько странную форму представления. Сбитый с толку, почти напуганный правдоподобием случившегося и ощущением какой-то темной тайны, он заставил себя низко склониться к протянутым рукам и по очереди поднести их к сухим губам. Какой-то инстинкт предостерег его от расспросов и повелел запастись терпением до той поры, пока тайна сама не откроется ему.
Так он и стоял, безмолвный и ошеломленный, хотя дама явно ждала от него каких-то слов. Неловкость сгладила мадонна Перетта. Она коснулась руки мужа.
– Мы смущаем детей, Андреа. Их встреча могла бы произойти и при меньшем числе свидетелей. Мы же превратили ее в спектакль. Во всяком случае, нам не стоит оставаться здесь и подслушивать. Оставим их, чтобы они могли открыть друг другу свои сердца.
Она не только увела герцога, но и ухитрилась удалить других, так что через минуту вокруг пары образовался свободный пятачок. Если они и оставались объектом внимания всех любопытных глаз, то по крайней мере были достаточно далеко, чтобы говорить без боязни быть услышанными.
– Как долго вы заставили меня ждать, Просперо, – произнесла она, и эти удивительные слова еще более усилили его замешательство. Это была скорее жалоба, чем упрек. – Сколько бесконечных месяцев испытания моего терпения! И вот наконец-то вы здесь. – Она в нерешительности умолкла и пристально вгляделась в его лицо, такое решительное и печальное. – Вы ничего не хотите мне сказать?
– Больше, чем я мог бы сказать за целую жизнь. – Его голос дрожал.
– И вы… вы хотели бы? – В ее вопросе слышалось колебание.
– Странный трюк судьбы, столь причудливым образом вновь сведшей нас вместе, – понуро ответил он. – Кто бы мог поверить в такое потрясающее совпадение?
Этим вопросом он превратил ее сомнения в оживленное веселье.
– Да никто, конечно, ибо это не совпадение. Это не причуда судьбы. Это все я. Как вы еще не догадались, что это моих рук дело? Неужели у вас так мало доверия ко мне? Неужели вы не понимаете, насколько я откровенна? Как вы могли подумать, что я предложена вам в жены лишь по совпадению?
В его смятенной памяти всплыло воспоминание о насмешке, которую обронила то ли его мать, то ли Сципион. Женившись, ненасытный Дориа дал свое имя сыну мадонны Перетты и даже ее племяннице. Он вспомнил также, что Джанна была племянницей того самого маркиза Фенаро, что был первым мужем мадонны Перетты. Он стоял, утратив дар речи, с ужасом сознавая, что никогда не предполагал, кто та невеста, которую они ему предложили. Он понимал, что все это совершенно немыслимо, а объяснения, если они найдутся, будут самыми невероятными.
К счастью, она восприняла его молчание как ответ.
– Я вижу, вы ничего не поняли. Возможно, вы считали меня слишком простодушной. Но я могу быть коварной, Просперо, вы еще убедитесь. Просто вы приняли меня как подарок – щедрый подарок, я надеюсь – из рук госпожи удачи. Это может преисполнить вас верой в удачу. Когда я расскажу вам все, надеюсь, вы проникнетесь верой в меня и, возможно, тогда станете больше похожим на того Просперо, которого я помню. До сих пор, дорогой, я едва узнаю в вас моего менестреля из сада.
Он бормотал какие-то бессвязные фразы, а она подвела его к витражу, смотревшему через чудесный сад, созданный Монторсоли, на сверкающую гавань, где среди множества судов стояли на якоре и галеры Просперо. В нише окна можно было чувствовать себя более-менее уединенно. Тут стояло кресло в мавритано-испанском стиле, обтянутое раскрашенной тисненой кожей. Джанна опустилась в него и спокойно поправила серебристое платье. Так же спокойно она рассказала Просперо свою историю.
Небеса дали ей возможность устроить счастье ее и Просперо, и она ухватилась за это. Таким образом, признала она, случай лишь помог укрепить уже свершившееся.
Страдания господина Андреа, глубоко уязвленного враждебностью к нему жителей Генуи, еще более усугубились, когда после победы при Прочиде его земляки присовокупили ко всем обидам еще и изгнание Адорно. Тетка Джанны, Перетта, уже стала супругой адмирала, и Джанна приходила с ней вместе осматривать ее резиденцию во дворце Фассуоло. Господин Андреа, бывший ее крестным отцом, теперь