– Мы произносим слова, которые никогда не должны говорить друг другу. Если бы вы проявили благоразумие! Безрассудство – вот главное препятствие. Ваша строптивость отдаляет вас от меня. Как бы униженно я ни молил, вы не внемлете, вы уже заранее настроены на отказ.
– Какая поразительная скромность, сэр. Из ваших речей следует, что вы завоюете сердце любой женщины, стоит ей вас послушать.
– Это извращение смысла моих слов. Конечно, если вы забыли все, что я говорил вам, когда вы поднялись на борт…
– Вернее, когда меня туда втащили.
– Я говорил о силе, действующей помимо нас, – продолжал он, не обращая внимания на поправку, – о своем убеждении: раз она так притянула меня к вам, вы тоже почувствуете подобное притяжение, если не будете сопротивляться. Послушайте, Маргарет! – Дон Педро опустился возле нее на колено. – Я люблю вас, доверьтесь мне, вас ждет блистательное будущее. Пути назад нет. Даже если бы я дал вам волю, уже поздно. Вы пробыли неделю со мной на корабле всецело в моей власти. Ясно, какие возникнут предположения, и поправить дело можно, лишь выйдя за меня замуж. Соглашайтесь. На корабле есть священник, и он…
– Предположения! – прервала его Маргарет. – Так знайте же: когда я расскажу свою историю, никому в Англии не придет в голову дурно подумать обо мне.
Дон Педро поднялся, вспыхнув от гнева, и, отбросив привычную вежливость, пригрозил:
– Предположения могут стать оправданными. Доселе меня сдерживали лишь сила и благородство моей любви.
Она вскочила, задохнувшись от возмущения.
– Господи, вы еще смеете говорить со мной о любви! Это мошенничество! Вы же джентльмен!
– Джентльмен? – Дон Педро рассмеялся. – Какая наивность! Разве вам не известно, что лоск джентльмена – всего лишь платье? Я могу предстать перед вами в нем, а могу и без него. Выбирайте, мадам. Впрочем, нет. В словах более нет нужды. Совсем скоро вы войдете в мой дом в Овьедо. Решайте сами, в качестве кого вы там будете жить. Если вы умны, то войдете туда моей женой и обвенчаетесь со мной до того, как мы сойдем на берег. – С этими словами дон Педро стремительно вышел из каюты, хлопнув дверью так, что задрожали переборки.
Разгневанная и униженная, Маргарет опустилась на подушки, не в силах унять дрожь; впервые самообладание покинуло ее, и она разразилась слезами злости и отчаяния.
И в эту горькую минуту перед ее мысленным взором возник Джервас – рослый, смеющийся. Вот человек с чистыми руками и чистой душой, настоящий джентльмен. А она обидела Джерваса из-за пустого флирта с этим испанским сатиром, из-за собственной глупой неосторожности позволила дону Педро вообразить, что он может помыкать ею как ему вздумается. Она играла с огнем, и – видит Бог! – он вырвался наружу и теперь не только опалит ее, но и погубит. Маленькая дурочка, тщеславная, пустоголовая маленькая дурочка была польщена вниманием человека, которого почитала значительным лишь потому, что он повидал мир и пил жизнь полною чашей. Тяжела расплата за легкомыслие.
– Джервас, Джервас! – тихо позвала она в темноте.
Если бы только Джервас был здесь, она бы пала перед ним на колени, очистила свою совесть, признавшись в содеянной глупости, а главное, открыла бы ему, что всегда любила и будет любить лишь его одного.
Потом она вспомнила о фрае Луисе и воспрянула духом, уповая на его защиту. На борту корабля он был бессилен, несмотря на свое священническое звание. Но теперь, на суше, он может призвать на помощь других и утвердить свою власть, вздумай дон Педро оспорить ее.
Надежда укрепилась в Маргарет, когда она услышала сквозь тонкую дверь каюты разговор дона Педро с Дюклерком; Паблильос подавал им ужин. Дон Педро ранее приглашал ее к столу, но она, извинившись, отказалась, и он не настаивал.
Дон Педро говорил с Дюклерком по-французски, хоть хозяин судна прекрасно объяснялся по-испански. Но дон Педро взял за правило обращаться к каждому на его родном языке. Сейчас он поинтересовался, что задержало фрая Луиса, почему он не вышел к столу.
– Фрай Луис сошел на берег час тому назад, монсеньор, – последовал ответ.
– Вот как? – проворчал испанец. – Даже не изволил попрощаться? Тем лучше, избавились от каркающей вороны.
Сердце Маргарет дрогнуло. Она догадалась, по какому делу ушел монах, и порадовалась, что дон Педро ни о чем не догадывается.
Она не ошиблась, полагая, что уход фрая Луиса связан с ее спасением. Разница была лишь в том, что Маргарет вкладывала в это слово иной смысл.
Спасение, в понимании фрая Луиса, пришло на следующее утро. Маргарет поднялась чуть свет после бессонной ночи, когда надежда то и дело сменялась беспокойством; она оделась и вышла на палубу задолго до того, как проснулся дон Педро, боясь задержать фрая Луиса, как бы рано он ни явился.
А в том, что он вернется, она не сомневалась; и снова ее уверенность подтвердилась, ибо он появился рано, а с ним – множество джентльменов в черном. У каждого из них была шпага, а у некоторых еще и алебарда.
Испанские матросы толпились у фальшборта, наблюдая за подплывающей к ним баркой. Они перешептывались с удивлением и страхом, ибо не заблуждались относительно эскорта, сопровождавшего фрая Луиса. Это были служители инквизиции, чье появление нарушало покой любого человека, как бы ни была чиста его совесть.
Капитан Дюклерк, услышав шепот матросов и заметив их беспокойство, послал в каюту юнгу – известить дона Педро. Узнав о незваных гостях, тот немедленно вышел на палубу. Он не волновался, хоть и был чрезвычайно заинтригован. Несомненно, полагал он, это какая-то формальность, введенная для иностранных судов новым указом инквизиции.
Дон Педро подошел к шкафуту как раз в тот момент, когда фрай Луис, поднявшись по трапу, послушно спущенному командой, ступил на палубу. За ним поднимались шестеро в черном.
Маргарет, взволнованно следившая за их приближением с кормы, готова была спуститься по трапу, когда подошел дон Педро. Он слышал, как она радостно окликнула монаха, и, обернувшись, увидел ее радостную улыбку и приветственный взмах руки. Дон Педро нахмурился: в душу его закралось сомнение. Уж не предательство ли вершилось у него за спиной? Может быть, монах в сговоре с Маргарет намеревался разрушить его планы? Неужто самонадеянный доминиканец отважился вмешаться в дела графа Маркоса?
Сомнения дона Педро относительно причин вмешательства быстро рассеялись. Реакция монаха на приветствие Маргарет была красноречивее слов.
В ответ на ее приветственный жест фрай Луис поднял руку и указал на Маргарет взошедшим на борт корабля вслед за ним. Непроницаемо-холодное выражение лица монаха и суровость ответного жеста придали ему угрожающий характер. Фрай Луис что-то быстро сказал своим спутникам по-испански. У дона Педро, услышавшего его слова, перехватило дыхание: это была команда, и люди в черном решительно двинулись вперед. Фрай Луис отступил в сторону, наблюдая за ходом событий. Оттесненные служителями инквизиции матросы перешли на другую сторону и, сгрудившись у фальшборта или поднявшись на ванты, во все глаза смотрели на происходящее.
Маргарет в нерешительности остановилась на полпути и нахмурилась, заподозрив в зловещих действиях то, что она не ожидала. Внезапно дон Педро встал между ней и приближавшимися людьми в черном. Они замерли на месте, усмотрев в этом вызов.
– Что здесь происходит? – спросил он. – Зачем вам понадобилась эта дама?
Служителей инквизиции сдерживало уважение к его высокому положению. Один или двое вопрошающе посмотрели на фрая Луиса. Его ответ был обращен к аристократу.
– Отойдите в сторону, господин граф! – Монах говорил повелительным тоном. – Не оказывайте сопротивления святой инквизиции, иначе и вы навлечете на себя ее немилость. В настоящее время обвинения не выдвигаются против вас. Вы – жертва колдовских чар женщины. Остерегитесь: как бы вам из жертвы не превратиться в обвиняемого.
Дон Педро побагровел от негодования.
– Милостивый Боже! – воскликнул он, осознав в полной мере, какая страшная беда грозит леди Маргарет.
Упоминание о колдовских чарах прояснило все, как вспышка света. Он припомнил беседы о колдовстве и демонологии, которые вел с ним монах. Теперь до него дошло, какой смысл имели столь пространные рассуждения. Дон Педро представил во всех деталях, что будет предпринято дальше. Сейчас трудно утверждать, что питало его гнев – намерение монаха отнять у него самое дорогое для него существо или внезапное осознание того кошмара, на который он обрек Маргарет своей опрометчивостью. Но его первая реакция и все последующее поведение свидетельствуют, что, движимый самыми благородными побуждениями, он проявил запоздалое самопожертвование ради женщины, которую, вероятно, искренне любил.
Истинная вина дона Педро перед Маргарет состояла в том, что его любовь была чересчур самонадеянной, слишком многое он принимал за само собою разумеющееся; это было естественным выражением надменности, присущей одному из самых знатных людей Испании, баловню фортуны.
Совершенно очевидно, что сейчас он был ослеплен яростью, толкавшей его на необдуманный поступок, ставивший под угрозу не только жизнь, но – по его представлениям – и спасение души. Я склонен думать, что дон Педро внезапно ощутил в тот момент величайшую тревогу за судьбу Маргарет.
Он шагнул вперед, высокомерно откинув обнаженную голову, с силой опустив левую руку на эфес шпаги. Дон Педро заранее приготовился сойти на берег и был одет и обут для предстоящего путешествия, что было весьма удачно или неудачно – как читателю угодно.
Его сверкающие глаза встретили спокойный, почти грустный взгляд фрая Луиса.
– Убирайтесь с корабля и забирайте с собой весь ваш инквизиторский сброд, – процедил сквозь зубы дон Педро, – не то я выброшу вас в воду.
– Ваши слова сказаны во гневе, сэр, – с упреком произнес фрай Луис. – Я вас прощаю. Но снова предостерегаю: оказывая сопротивление, вы становитесь соучастником преступления этой еретички и ведьмы, которую мы имеем законное право арестовать. Я вас предупредил, дон Педро.