- Продолжаем, - сказал он неожиданно спокойным голосом.
Когда первый ряд был от ворот в двухстах футах, с восточной стены грянули звуки рога. Перед глазами появились сотни людей в красных плащах. Стражники Рубаки. Его люди. Как только он глянул на них, они обнажили свои мечи в приветствии. Красная сталь на солнце вспыхнула. Чугунные решетки дрогнули, со страшным грохотом начиная движение. С острых пик решеток сорвались комья снега и грязи.
И там, ожидая на другой стороне двора, стоял его тесть Роланд Сторновей в причудливо позолоченных доспехах, которые были явно велики для его небольшого костлявого тела, в сопровождении двойной охраны. Кожаные куртки и красные плащи. Марафис до этого не представлял себе, что старый козел еще способен сидеть в седле. Увидев равнодушные слезящиеся глаза Сторновея, Марафис неожиданно понял несколько моментов.
Конечно, старик будет приветствовать его возвращение. Если он этого не станет делать, красные плащи отвернутся от него. Отвернулись бы прямо сейчас. Марафис Глазастый был их начальником семнадцать лет, а красные плащи, эти суровые бойцы, свою преданность так легко не дарят. Сторновей планировал поддерживать своего зятя, пока бедняга не помрет внезапной, но естественной на вид смертью. От яда, если Марафис не ошибался. Тогда Сторновей смог бы легко занять место как Правитель, и красные плащи были бы с ним.
Сторновей со своей тощей шеей и лысой головой, торчащей из пластин парадного панциря, очень напоминал стервятника. Он поставил прекрасный спектакль, должен был признать Марафис. Он должен был нервничать. Было хитростью - поджидать, чтобы увидеть, как приемный сын с его армией будут реагировать. Тем не менее Сторновей не нервничал. Он выглядел угрюмым и кровожадным. Марафис, сокрушаясь, втянул воздух сквозь зубы. Его разум не мог переварить всей этой двойной игры.
Тем не менее, если он в самом деле хотел стать хозяином города, выбора у него в действительности не было. Этого требовала постановка. Сторновей создал сцену, сделав ставку на то, что зять сыграет предназначенную ему роль. Спир Венис наблюдал, и Марафис знал, что выглядеть неуверенным не в его интересах. Его должны увидеть полностью все контролирующим и наделенным предвидением; нужно прикинуться, что они со старым козлом замыслили этот план вместе. Правитель и его тесть, приемный отец. Сторновей и его новый сын.
Они оба это знали. Это было нужно им обоим. Это был идеально созданный тупик.
Исс просчитал бы эту ситуацию намного быстрее, подвел итог Марафис, поднимая кулак в приветствии человеку, который почти наверняка собирался его убить.
Чтобы сохранить спокойствие, он обратился к Тату Макелрою, изображая необходимое для зрелища безразличие. Прояви удивление, и он тоже обнаружит свою неубедительность.
- Что ты узнал у заложника? - выдал он первое, что пришло в голову.
Тат, благослови его Бог, повел игру правильно, расправил плечи, и глядя перед собой, сказал:
- Молодой - главарь, по имени Дрей Севранс. Он не назвался бы сам, но я выбил это от одного из оставшихся.
- Хорошо, хорошо, - ответил Марафис, почти не слыша. Его приемный отец, тесть, ехал ему навстречу. Марафис считал Сторновея скрягой, но безвредным, и задавался вопросом, как он мог настолько ошибаться. Этот человек был холодным расчетливым интриганом.
- Добро пожаловать, - приветствовал Сторновей, в то время как Марафис проезжал в ворота. - Господин Командующий. Правитель. И сын.
Марафис вошел в Спир Венис как его сто сорок второй Правитель, вместе с человеком, который собирался стать сто сорок третьим, подставляющим ему для поцелуя холодную морщинистую щеку.
Глава 40. Проклятый клан
Ночью река, черная от дегтя, пахла иначе, крепче и духовитее. Над ее поверхностью устроили гонки букашки - черные мухи и призрачные комары-долгоножки, москиты и мокрецы. Эффи удивилась, как они выводились на снегу. С обеих сторон лодки крался туман, прижимаясь к воде, источнику своего существования. Ольхи и плакучие ивы притихли, не колеблемые ветром, и единственными звуками, за исключением плеска шестов, пробивающих поверхность воды, были гулкие крики ночной цапли, да визг диких собак далеко на севере.
Унылый и туманный пейзаж, заполненный ловушками для лодки. Проклятый Путь, как назвал его Уокер. Водная дорожка, которая вела к Серому клану. Эффи сглотнула и пыталась не думать о том, что говорил о Проклятом клане яйцезубый, пират. Безуспешно пыталась. "Знаешь, что они там с детками делают? Вешают камень на грудь и топят". Эффи начала дрожать, и никак не могла остановиться. Ей действительно следовало научиться плавать.
Уокер Стоун и его папаша брались за шесты на закате, и много раз разбивали лагерь при свете дня. До сегодняшнего дня это ее вполне устраивало, тем более что в свои почти девять лет она не припоминала, чтобы хоть раз испугалась темноты. Хотя ночью все иначе. Холодно, и запахи непривычные. И выбросить из головы слова Яйцезубого ей никак не удавалось.
"Через неделю вытаскивают и доедают то, что не захотели есть рыбы".
Водяная крыса неподалеку с тихим всплеском метнулась в реку, оставив за собой след на воде. Четвертушка луны над головой, казалось, от лодки не отставала. Прямо перед ней Чед Лаймхаус прикинулся, что засыпает. Он начал с череды притворных клевков носом и почти правдивых мощных всхрапов - он определенно взял на заметку звуки яйцезубовой свиньи. А дальше - дальше храп стал мягче, голова наклонилась вперед и он на самом деле, по-настоящему, заснул. Этот мальчишка был, несомненно, талантлив, решила Эффи. Пока она с ним не встретилась, то и не подозревала, что существует переход между притворством и реальностью, не говоря уже о том, что его можно использовать.
Размышляя о Чеде, Эффи почувствовала себя лучше. Не то чтобы она перестала бояться, разумеется, нет. Просто... меньше тревожилась.
Эффи был интересен Чед. Он узнавал о мире тем же путем,что и она. Полученное тем же самым способом, но другое знание. Та же водяная крыса. Все, что было нужно, это ткнуть Чеда в пухлое плечо и спросить - мальчик или девочка? - и Чед скажет, какого она пола. Мог рассказать ей и что-нибудь еще. Например, та крыса охотилась, спасалась бегством или просто решила освежиться. Он прекрасно находил под камнями зазимовавших черепах и саламандр, хотя почему-то с рыбой ему везло меньше. Он всегда замечал существ на берегу раньше нее - бобра среди веток, олененка за деревьями, цаплю, неподвижно стоящую в камышах.
- Вот там медвежонок, - небрежно говорил он, махнув рукой в сторону одного из берегов. Эффи оставила попытки доказать, что он ошибается, потому что даже если животное не показывалось из своего укрытия, они оба знали, что оно там было.
- Как ты узнал? - не единожды допытывалась у него Эффи.
Чед пожимал плечами так, что его шея полностью уходила в плечи.
- Незнай, - сказал он ей только сегодня утром, когда они стояли в растаявшем прудике по щиколотку в воде, ища фей-креветок. - Когда я был твоего возраста, я считал, что каждый знает, когда рядом есть животные.
Твоего возраста. Она изобразила некоторое неудовольствие по поводу столь конкретного замечания, но ответ Чеда был странно убедительным. Знаешь то, что знаешь. Именно так Эффи всегда ощущала свой амулет - когда он был там, на шее, она просто имела представление о самом важном. В этом не было ничего особенного. Без фокусов-покусов и танцев с бубнами. В нем было знание, и она могла использовать его тогда, когда только этого хотела. Это было как обнаруживать вдалеке что-то туманное - можно остановиться, взглянуть и сосредоточиться на предмете, а можно просто пройти мимо.
Эффи вытянула руку через борт и позволила ладони коснуться черной маслянистой воды. Она надеялась, что это не трясина. Яйцезубый был в этом весьма обстоятелен: если это болото, а не речная вода, их с Чедом ему скормят.
Раздраженная своей продолжающейся дрожью, она попробовала переключиться на что-то другое. Она попыталась понять, кем и чем она была без своего амулета. Эффи Севранс, дочь Тема и Мег, сестра Дрея и Райфа, носительница каменного амулета из Черного Града - таковы были ее имена и звания. Тем и Мег умерли. Дрей, возможно, тоже. Она сомневалась, что увидит Черный Град хотя бы даже через долгое время - Серый клан находился прямо в противоположной от Черного Града стороне и, возможно, на расстоянии тысячи лиг. В довершение всего ее амулет проглотила щука. Сейчас она была просто Эффи, сестра Райфа, носительницей без амулета, даже без шнурка, на котором он висел. Значило ли это, что ее познания пропали? Она не знала. Несколько дней ей казалось, что так и было.
И были дни - вот как сегодня - когда в посередине грудины что-то покалывало, как раз там, где должен был находиться ее амулет.
Это случилось тогда, когда они с Чедом ели фей-креветок. Те были крохотульками, плавающими в ледяной воде вверх-вниз. Чед сказал, что их надо есть целиком и сырыми, и так они и сделали. Вкус был как у рыбьих плавников, которые, как знала Эффи, в пищу не шли. Чед с этим не согласился и совершенно серьезно заявил, что на вкус они как рыбьи глаза. Костлявые рыбьи глаза. Это заставило обоих рассмеяться. И как раз тогда в груди у нее возникло необычное ощущение. Как будто ее в грудь ткнули пальцем. Не в смехе было дело. Только не сегодня.
Креветок после этого она больше не ела, и пошла посидеть у лодки в одиночестве. Какие-то остатки креветочных панцирей застряли у нее в горле. Теперь к ним добавились и слова Яйцезубого:
"Вешают камень на грудь и топят".
Дух, тень ее амулета, так решила она назвать это ощущение в груди. Тень амулета волновалась и предупреждала ее про сегодняшний день.
И про ночь. Эффи прихлопнула черную мушку, облюбовавшую место на ее запястье. Накрытый колпаком фонарь, закрепленный на носу лодки, создавал жутковатое пятно света. Ей захотелось грести. Делать что-нибудь нужное, утомиться и устать, чтобы отвлечься от мыслей, если это имело какой-то смысл. Хотя Уокер со своим папашей отталкивались от дна, стоя в лодке и используя для передвижения длинные шесты. Река была слишком мелкой, чтобы грести, да и вообще едва ли это было рекой.